Что-то одно из двух: или она учёный, автор не менее сотни трудов по океанологии, скорее всего, доктор наук, преподающий в Университете, или собственной персоной неоднократно спускалась в батискафе на глубину, чтобы исследовать дно океана… Третьего, как говорится, не дано.
Иначе почему, оказавшись здесь впервые, безошибочно определила, что это – пучина Челленджера, самая глубокая точка Марианской впадины на юго-западе Тихого океана?
К тому же в этой точке её должны были раздавить, превратив в распылённую взвесь биологической эмульсии, миллионы тонн воды. Отчего она так отчётливо видит весь рельеф дна? Каньоны, желоба, хребты, рифтовые ущелья?
Кто она? Или, может, что?..
Ей ни холодно, ни жарко. Она не ощущает ни рук, ни ног. Более того, она их не видит! У неё как бы нет тела! Превратившись в один сплошной и какой-то нематериальный орган зрения, она свободно перемещается по дну океана в кромешной темноте, и всё видит! Всё, кроме себя.
Может, она не из плоти и крови? Она чувствует, что дышит, воздух вливается в её лёгкие. Может, у неё жабры? Тогда почему все её мысли на русском языке? Нет, тут что-то не так.
Откуда ей известны, скажем, эти названия… Допустим, морских звёзд и мидий она могла знать и без специальной подготовки, почерпнув из обыденности. Но офиуры или змеехвостки? А голотурии, морские огурцы? Они-то ей откуда известны? Вон их сколько! К этому же классу беспозвоночных принадлежат трепанги. Растущие и тут и там актинии, или коралловые полипы…
Что за метаморфозы сознания?
Внезапно рельеф дна смазался, словно на него набежала рябь, поднялась взвесь песка.
«Уж не землетрясение ли назревает?» – мелькнула мысль.
На доли секунды перед глазами, казалось, даже не из песка, а из самого небытия выросли два здоровенных буруна, две обезображенных коросты, две распадающихся опухоли, две разинутых вурдалачьих пасти, до жути похожих одна на другую.
Выросли – и намертво впечатались в её сознание. Забыть увиденное она точно не сможет.
Господи, откуда такая жуть на дне океана?
В следующий миг видение исчезло.
Началось сумбурное движение, все понеслись кто-куда, а она… стала подниматься. Звёзды, офиуры и голотурии – всё, чем она только что любовалась, – стало невозмутимо отдаляться от неё, оставаясь там, внизу.
Медленно, но верно она поднималась всё выше. Вот уже и не разобрать темень, царящую под ней. Как в стеклянной кабинке лифта, с нижних этажей – к верхним, она поднималась к свету. Не останавливаясь, не задерживаясь.
Похоже, даже с ускорением.
Мимо неё проплывали скаты, осьминоги, один раз её насквозь «прошила» рыба-меч. В другой раз она упала бы в обморок от подобного зрелища, а тут… Продолжила подводный полёт вверх как ни в чём не бывало. Набирая скорость с каждой секундой.
От такого скоростного подъёма с огромной глубины её кровь должна закипеть, взорваться… Кажется, это называлось кессонной болезнью. С ней же ничего не происходило… Ах, да, о чём это она?! Это ж физиология для простых смертных, кто подвержен обычным земным болезням, факторам – всему, что касается атмосферы и гравитации.
У неё нет крови, впрочем, как и плоти.
Сколько можно об этом талдычить!
Она – нечто, чего в природе не существует. У неё нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Она ничего не помнит, хотя прекрасно ориентируется в подводном мире. Стоп!
Почему, собственно, о себе она думает в женском роде? Значит, что-то осталось из прошлого. Сама мысль о том, что она может быть мужчиной, недопустима для неё.
Вокруг становилось всё светлее, солнечные лучи начали пронизывать толщу воды. Прозрачная голубизна заполнила всё вокруг, она должна была вот-вот вынырнуть, вот она, поверхность, осталось всего ничего… Кажется, до неё можно дотянуться рукой.
Она раскрыла глаза и тут же закрыла их, так как света оказалось слишком много. Зрение и слух включились одновременно, словно кто-то щёлкнул выключателем, и цепь замкнулась. Голоса сначала были неразборчивы, как из-за плотно прикрытой двери. Но неожиданно над самой её головой прозвучало:
– Этого не может быть!
Кажется, она вздрогнула. Тотчас голоса стихли, так как все посмотрели на неё. Она это не могла видеть – почувствовала кожей. На фоне яркого пятна стали всё отчётливей вырисовываться силуэты в белых халатах.
Это что – больница? В палате реанимации? Час от часу не легче!
– Алевтина, вы слышите меня? – вслед за вопросом последовал лёгкий шлепок по щеке. – Мигните, если слышите, опустите и снова поднимите веки.
Когда она подчинилась, в тишине прозвучало:
– Слава тебе, Господи!
Оказывается, её зовут Алевтиной. А как же иначе?! По-другому и быть не может. С этим именем она неразлучно идёт по жизни давно, с самого рождения. Кстати, сколько времени она идёт по этой самой жизни? Каков её возраст?
Глаза постепенно стали привыкать к свету, но рот почему-то никак не закрывался. Оказывается, в него была вставлена дыхательная трубка.
– Знаю, трубка мешает, сейчас мы её уберём, – успокаивающе звучал всё тот же приятный баритон. – Капельницу пока оставим. Уж потерпите. А заодно запомните эту дату: пятнадцатое октября, середина осени. Вы были доставлены сюда после катастрофы пятнадцатого апреля, в середину весны. С тех пор прошло, как вы сами понимаете, ровно полгода.
Она не могла рассмотреть обладателя голоса, как ни пыталась. Попытки следовали одна за другой. После одной из них она куда-то провалилась, где не было ни подводного мира, ни мерцающих созвездий.
Когда доктор утром жевал бутерброд с ветчиной, запивая его кофе, Вика невинно посапывала, без всякого намёка на стыд обнажив из-под одеяла свои божественные ягодички. Заглядевшись на симпатичные выпуклости своей подруги, Арсений даже перестал жевать, вспомнив стройотряд далёких восьмидесятых. Тогда в ночном плацкартном вагоне уставшие студенты возвращались домой с кучами советских купюр… Вспомнил, как посреди ночи ему «приспичило» идти в туалет, уклоняясь от свисающих ног…
От того, что «выбухало» с боковой полки перед самым тамбуром, Варенец поначалу также хотел уклониться, но когда понял, что это не нога и не голова, замер подобно гипсовой статуе шестидесятых годов. Чуть прикрытая простынёй девичья попка со всеми своими розовыми прелестями смотрела ему в глаза, словно одноглазый циклоп из гомеровской «Одиссеи». Сколько раз до утра тогда ему пришлось курсировать туда и обратно, он, разумеется, не помнит, но с владелицей «одноглазки», что столь беспардонным способом приворожила совсем ещё юного студента в ту ночь, у них даже завязался кратковременный роман на пару семестров.
Недолгий, ни к чему не обязывающий…
На вопрос, почему он называл её «циклопиком», поначалу отмалчивался, а на одной из вечеринок на втором курсе проговорился. Больше они не встречались.
Черкнув Вике пару строк о том, где оставить ключ в случае, если непредвиденные обстоятельства заставят её покинуть гнёздышко до его благополучного возвращения с работы, Варенец прикрепил записку на холодильник и благополучно «отчалил».
Автозапуск опять не сработал. Пришлось садиться в холодную машину, стараясь не обращать внимания, как медленно, но верно «съёживается», как мышь в зимней норе, простата от леденящего сиденья. Пока прогревал движок, вспомнил почему-то про фанатов зимней рыбалки. Урологи все уши прожужжали, втолковывая, будто хронический простатит возникает там, где существует длительный застой крови, хроническое переохлаждение, инфекция и отсутствие регулярного секса. Интересно, когда зимние рыбаки занимаются сексом: до рыбалки или после? А может, рыбалка для них и есть секс?
Светофор, поворот, грузовик, троллейбус, крайний левый ряд…
Самое время вспомнить, о чём он думал, спускаясь в лифте. Кажется, о береге. О том месте, где обычно пересчитывают коней, и где находятся он и она до тех пор, пока не нырнули в омут безобразия. В бурлящую пучину греха. Две непрочитанные книги, пахнущие типографской краской, кое-где даже со склеенными страницами. Два неизвестных в уравнении, которое может не иметь никаких решений. Ещё есть возможность не совершить ошибку, за которую потом придётся расплачиваться. Ведь область пересечения этих множеств может быть ничтожной, крошечной. Или её может не быть вовсе.
Хотя влечёт друг к другу со страшной силой. Казалось бы, ныряй…
Почти все так и делают, чего греха таить!
Никто не задумывается о последствиях. Варенцу они почему-то всегда казались гораздо более весомыми, нежели те плюсы, которыми пара наслаждается поначалу какое-то время. Как правило, весьма короткое, следует признать.
На Комсомольском проспекте доктор угодил в пробку. Чтобы не нюхать выхлопы газующего впереди самосвала, выключил вентиляцию салона. Секс – та же вентиляция, только не салона, а организма. Все органы и системы начинают после него функционировать по другому…
Один из самых частых вопросов, которые Арсений периодически задавал себе к сорока пяти годам, звучал примерно так: «Зачем ты женился, чудик?». В обезоруживающей этой простоте и иронии скрывалось, пожалуй, одно из главных противоречий его жизни. Ответить однозначно на него он не мог.
Во-первых, в том далёком восемьдесят восьмом он ничего ещё не знал о себе. Смешно, парадоксально, но факт. Ни о каком Реестре даже мыслей не было. Арсений вполне искренне надеялся, что другой жизненной траектории, кроме законного брака не существует. Наверное, так же надеялись и свято верили в дело революции комсомольцы далёких двадцатых годов. Насколько оправдались их надежды, все в курсе.
Во-вторых, если кто отчётливо помнит то перестроечное время, то на волне горбачёвских изменений в сознании и обществе было достаточно сложно находиться не в основном потоке событий. Варенцу тогда одно казалось неотделимым от другого: активная жизненная позиция подразумевала однозначные ответы на вопросы, задаваемые временем. Если все шагали «Левой! Левой!», то мысль поставить вперёд правую в этот момент возникала у считанных единиц.
В-третьих, и это самое главное, Варенец был действительно влюблён в Алевтину. У них был горячий перестроечный роман, закончившийся безалкогольной свадьбой. Разве могло быть иначе в самый разгар перестройки?
Пусть ютились они с молодой женой и грудным ребёнком в коммуналке, прилавки были пустыми, а мобильная связь и интернет с его возможностями не просматривались даже в проекте, однако в глазах горел огонь, хотелось свернуть горы.
Пробка рассосалась, пришлось сосредоточиться на дороге. Следующую возможность продолжить нить рассуждений Варенец получил уже в кабинете, когда переоделся в халат и вошедший вихрастый очкарик пожаловался на боли в спине. Пытаясь ослабить мышечный тонус его надплечий, доктор почему-то вспомнил, как начинала вскрикивать его супруга в те перестроечные ночи, как он мягко «гасил» поцелуями её пыл, дабы не проснулась дочура. Этих полумер, как правило, оказывалось недостаточно, и Светланка всё же просыпалась. Случалось, и соседи стучали в стенку…
Первый заплыв «налево» обременённого семьёй доктора произошёл вскоре после рождения дочери, во время ночного дежурства в стационаре. Смазливую голубоглазую медсестру Людочку он впервые увидел за неделю до этого, когда пришёл на обход. Девушка тщетно пыталась вколоться в тонкую вену больного бронхиальной астмой. «Сфотографировав» будущую любовницу в позе «на корточках», доктор прострелил ситуацию в мгновение ока. В мозгу, помнится, прошелестело: «Томится, бедняжка… Непорядок! Надо исправлять!»
Эффектно вколовшись в кровеносный сосуд, Варенец перевёл взгляд на румяные щёки Людочки и понял, что дело, в принципе, остаётся за малым. Чтобы дежурства – его и её – совпали. Остальное – дело техники.
Мысль оборвалась, когда, чересчур резко поднимаясь с кушетки, вихрастый очкарик вдруг пошатнулся. Арсению пришлось поддержать пациента, объяснив причину головокружения после сеанса мануальной терапии тем, что кровоток несколько перераспределился, и резких движений пока делать не следует.
Светланка росла очень болезненным ребёнком. Простуды следовали одна за другой. Года в четыре затянувшийся кашель дочери насторожил родителей, и они повезли чадо на рентген. Диагноз двусторонней пневмонии свалился на них подобно мартовской сосульке, которая незадолго до этого рухнула на отца Арсения, когда тот заходил в подъезд после работы.
С Алевтиной, едва она прочитала заключение рентгенолога, случилась истерика. Малютку госпитализировали в стационар, причём родительницу – вместе с ней, всё же четыре года ребёнку! Варенец был службой доставки: фрукты, бельё, антибиотики, отхаркивающие средства…
Спокойно смотреть, как заходится в кашле до посинения твой ребёнок, не сможет ни один родитель. Алевтина осунулась, поблёкла. Круги вокруг ввалившихся глаз против воли Арсения напоминали ему фильмы ужасов, заполонившие экраны многочисленных видеосалонов в то время. Казалось, ад становился кромешным, без просветов.
Вечерами у Арсения оставалось свободное время, когда он не знал, чем себя занять. Просто шёл на рынок, покупал семечек, жарил их на сковородке, выводя специфическим запахом соседей из равновесия, и лузгал стакан за стаканом.
В один из таких вечеров в дверь позвонили. На площадке перетаптывалась с ноги на ногу медсестра Людочка в обворожительной рыжей шубке, джинсах и сапогах на высокой платформе.
– Арсений Палыч, – надув губки, она взглянула на него исподлобья, – вот вы работаете на износ, и совсем не знаете, что на вас… невозможно смотреть без содрогания! Я узнала про ваши проблемы и вот, решила навестить. Мне кажется, не стоит так убиваться. Посмотрите вокруг, всюду столько интересного…
Варенец минуту стоял, заслоняя проход подобно секьюрити в ночном клубе, в голове при этом, как бегущая строка внизу экрана, текла информация: «Ничего, упакованная девица, явно не обременённая ни семьёй, ни хозяйством. Папик, небось, директор предприятия или его зам как минимум. Узреет сейчас мой коммунальный кавардак, шелуху от семечек и что? В каком месте авторитет мой после этого окажется? Известно, в каком. А наплевать, пусть знает, как живут «светила» современной медицины!» Потом как бы нехотя посторонился, дескать, раз уж пришла, то так и быть, заползай дальше, мало, видимо, тебе наших «колядок» на дежурствах.
Намеренно или нет, но Людочка не замечала разбросанных вещей, немытой посуды в раковине, висевших в коридоре велосипеда с детской ванной. Уклоняясь от препятствий, словно от сталактитов в пещере, она следовала строго по предписанию, которое доктор ей озвучил. Когда резко открылась дверь справа, и на свесившемся оттуда одутловатом лице соседки проступило, как на фотобумаге в проявочной кювете, недоумение, Варенец не совсем разборчиво буркнул:
– Это медсестра из детской поликлиники, Клавдия Герхардовна. Поверьте, это совсем не то, что вы подумали!
– Дак, э-э… поздновато для медсестры, – недоумение проступало всё контрастней, фотографию пора было доставать из проявителя и быстро фиксировать изображение, иначе все старания – коту под хвост.
– Вы забыли про эпидемию гриппа! – сообразил доктор в последний момент. – Допоздна работают, бедняги! Нет времени на диспансеризацию!
Настроение было ни к чёрту, но, раз уж случился «засвет», то из ситуации следовало выжимать максимум. Включив погромче телевизор, он снял с гостьи шубку, бросил «меха» на диван, потом схватил Людочку в охапку и закружил с нею по комнате, пьянея от распущенных волос, которые своей чернотой оттеняли голубизну глаз девушки.
– Прямо как принц свою принцессу, – по-детски отреагировала гостья. – Эх, на дежурствах бы так. Что, субординация не позволяет?
Привыкший всё всегда анализировать, Арсений даже во время страстных проникновений в девушку думал о своём. По опыту дежурств он заметил за ней одну особенность: принцесса предпочитала молчать во время секса.
У него уже подступает разрядка, а у неё – лишь дыхание, как при забеге на пятьсот метров. Его кувшин давно переполнен, а у неё – лишь лёгкая дрожь растопыренных пальцев.
И в этот раз – как бы он ни оттягивал «катарсис», так и не дождался никаких вскриков. Лишь его бараний рык пронёсся по чутко дремавшей коммунальной квартире подобно перекличке солдат на утренней поверке.
– У тебя что, не бывает оргазма? – кое-как отдышавшись, поинтересовался он, когда она лежала на диване, прикрывшись своей шубкой, а он курсировал по тесной комнате в одних трусах.
Ответив, она провела удачный бросок через бедро:
– Почему, бывает. Но сегодня сексом занимался ты, а я вроде как на работе. Я – доктор, пришла лечить тебя от депрессии. Мне кажется, сеанс прошёл удачно.
Оказавшись на лопатках, Варенец молча проглотил слюну.
Часом позже, проводив девушку до остановки, он, пошатываясь, брёл в своё логово и рассуждал. Вскрики Людочки сегодня ему бы не помешали, а, наоборот, очень поспособствовали бы терапевтическому эффекту. До встречи с ней он вообще не представлял, как можно вот так – молча…
Так или иначе, но образ Людочки потом всегда ассоциировался с молчаливой любовью. Молча довела доктора до изнеможения своими поцелуями, молча расстегнула пуговицы, без каких-либо звуков медленно сняла с себя всё, раскрылась так, как он любит. И так до конца, до его бараньего рыка, символизирующего опустившийся театральный занавес. Впечатление было таким, словно Варенец занимался любовью с глухонемой… Но почему-то ему казалось, что даже глухонемые женщины должны издавать в такие минуты какие-то звуки.
В его Реестр Людочка была включена под номером два. Вместе с координатами, телефоном и множеством других параметров там значилось: «молчит как рыба».
С тех пор она успела несколько раз выйти замуж и, соответственно, развестись. Не теряя, однако, связи с доктором.
Иногда он звонил ей, иногда – она. Она – когда возникало желание послушать его кабаний рык, он – когда уставал от вскриков супруги.
Состояние своих пациентов Арсений чувствовал «подкоркой»: волнуется ли человек, достаточно ли он расслаблен, стесняется ли чего-то. В зависимости от этого строилась вся схема лечения. Чем более расслаблен был пациент, тем быстрее и качественней Варенец достигал результата.
Облегчить состояние человека за те несколько минут, что отводилось на одного больного, считалось высочайшим мастерством. У каждого «мануальщика» были свои секреты. Иначе никакого улучшения больной не почувствует, затаит обиду на врача, а может, и на медицину в целом.
Доходило до курьёзов. К примеру, зажатая в комок женщина жаловалась на колющие боли в сердце, расслабиться у неё никак не получалось. Варенцу ничего не оставалось другого, как положить бедняжку животом на кушетку, схватить за ягодицу и заговорщицки шепнуть на ухо: «Сколько раз мужу-то изменяла, матушка?» После этого обычно следовал вскрик, мощный вздох и непродолжительный шоковый «релакс», в течение которого доктору удавалось восстановить нарушенные пропорции мышечного тонуса.
Разумеется, данный способ срабатывал не всегда…
О проекте
О подписке
Другие проекты