Раньше этот парень не только на подозреваемых, но и на свидетелей смотрел как на подсудимых. В прошлом году Гурову вообще казалось, что Илья категорически профнепригоден. Его феноменальная способность испортить своим человеконенавистничеством любой допрос успешно соперничала даже с причудами человеческой памяти, менявшей местами цифры номеров скрывшихся с места аварии автомобилей, цвета машин и одежды киднепперов, возраст педофилов (детям они всегда казались старше, чем были на самом деле). Гуров хватался за голову, видя, как далек Юдин от коммуникативной стратегии, которой их с Крячко учил когда-то Орлов. «Смотрите на свою работу, – не уставал повторять тот, – как на сбор анамнеза вирусной болезни, поразившей общество. Она умножает насилие. И главным носителем вируса является тот, кто доводит насилие до предела, несет смерть. Убийца. Только он не напуган, не бегает по врачам, не придет за лечением. А изворотлив, как тифозная Мэри, с ликованием приветствует ухудшение своего состояния и ждет рецидива болезни, как праздника. В его сердце живет тайная гордость, что он нулевой пациент. Вам придется восстанавливать его болезнь по рассказам всех имеющих отношение к его злодеяниям людей. Кто-то из них будет рад вам помочь, кто-то будет озабочен сокрытием своих тайн, кто-то останется безучастен. В конечном итоге все они интересуются собой, и только сыщик действительно сосредоточен на убийце. А потому наш брат подобен приковылявшему на пожар последним словоохотливому пенсионеру, который должен вычислить в толпе зевак поджигателя, ведь он единственный смотрит на пламя как на произведение рук своих. Так что интерес сыщика к людям всегда подлинный, но не праздный. Из постороннего, прохожего, не замешанного в их трагедию, следователь постепенно становится свидетелем, ведь когда сведений, добытых в ходе расследования, будет достаточно, она второй раз проигрывается в его голове». Интересно, поймет ли это однажды Юдин? Смогут ли Гуров и Крячко научить этому собственную смену – собравшихся на их лекции молодых коллег?..

– А когда что-то пошло не так? – осторожно спросил Крячко.

– Три дня назад, – отозвался Юдин. – Утром Колосов позвонил в полицию и сообщил о пропаже жены. Мол, ночью у нее случилась истерика от нервного перенапряжения. Флора выступала спонсором грядущей всероссийской акции «Тотальный диктант». Супруги поссорились. Жена восприняла попытки Колосова успокоить ее как агрессию. Выскочила из дома, села в свой «Porsche Cayenne»…

– И след простыл.

Гуров слышал эту историю десятки раз.

– А на камерах что? – подал голос Крячко.

– Ну, действительно, в указанное время из дома выбегает женщина, одетая в джинсы, толстовку с капюшоном и кроссовки, в которых Флора Сонова фотографировалась, когда встречалась с подругой в кофейне «Булочки на улочке» тем вечером. Мужчина бежит за ней, но не успевает догнать. И просто провожает взглядом ее машину.

– И до утра супруг находился дома? – спросил Гуров.

– По крайней мере, на камерах не мелькал, и телефон был в коттедже.

– Ну и в поисках, конечно, участвует впереди планеты всей? – съязвил Гуров.

– Не то слово! – Юдин остановил машину у пляжа, по которому шли люди в оранжевых жилетах добровольческого поисково-спасательного отряда «ЛизаАлерт». – Собрал через соцсети толпу подписчиков жены. Даже детишки из конкурса «Мак и лилия» с мамами по корягам рыщут. Сам в каждой бочке затычка! Лезет везде, руководит поисками. Допек сначала нас, потом добровольцев, потом МЧС. «ЛизаАлерт» стонут от него всем отрядом, наши – всем хором. Эмчеэсники вообще готовы транспортировать Колосова на своих вертолетах в дурку «вот хоть прям щас»!

– Результат-то есть? – спросил Гуров, с сожалением глядя на гревшихся у дороги чаем из термоса волонтеров.

– Да там подвижек никаких. Ребята из МЧС уже рукой махнули. И злятся, что их каждый день поднимают в ружье. Уже и дно реки, и городские подвалы, и гаражный кооператив, и заброшки вдоль дорог обшарили… Она как сквозь землю провалилась… – Машина въехала на мост через Волгу, по которому можно было добраться в Энгельс. – Или в воду канула. Я уже, ей-богу, во все поверить готов!

Крячко показал экран телефона со столбиком видео на Ютубе:

– А безутешный супруг, похоже, не устает давать интервью?

– Угу. Утверждает, что она была в таком стрессе из-за работы, что могла руки на себя наложить.

– А что с ее вещами? Клатч, рюкзак, просто телефон были при ней? – Гуров просматривал в телефоне фото Соновой. На одном из них она распаковывала только подаренный мужем последний айфон.

– Лиля все оставила в кабинете. В доме есть целый зал для работы над блогом. Там и стол для составления букетов, и большие подоконники для сушки цветов, и стол, чтобы делать скрутки из трав для окуривания комнат или ароматические свечи с сухоцветами.

– Однако! – восхитился Крячко. – А парень вник в тему!

– Не то слово! – вздохнул Юдин. – Даже пробовал варенье из розовых лепестков по ее рецепту варить и песочное печенье, вырубленное в деревянных формах в виде чертополоха, с лавандой и розмарином печь.

– Бедняга! – посочувствовал Крячко. – Может, и нам, Лев Иванович, разнообразить лекции лепкой домашней лапши и вышиванием?

– Смотря сколько людей на курсе, – серьезно ответил Гуров.

– Изначально к вам на курсы записалось народу видимо-невидимо, – прервал мысли Гурова голос Юдина. – Все на вас посмотреть хотели. Ну, и про Фомина интересно. Как вы тогда догадались, что он Остряк и что к Анне Игоревне ехать нужно.

Анна Игоревна Миль была университетской коллегой и главной целью маньяка.

– Как она, кстати?

– Восстановилась полностью. Мы со студентами из больницы ее встречали. Снова преподает. Ее, кстати, на одну из лекций к нам пригласили. Про связь modus operandi преступника с языковым мышлением рассказывать будет.

– Значит, встретимся уже как коллеги, – улыбнулся Гуров, – слава богу. Познакомлю тебя, Стас.

– Буду рад. Давно любопытно, – подал голос фотографировавший исторический центр Энгельса Крячко.

– Я вас сейчас в гостиницу отвезу. Там уже ждет организатор курсов и пресс-секретарь наш.

– Местная Ирина Волк? – хмыкнул Гуров, славившийся своим презрением ко всем сотрудникам МВД, не имевшим непосредственного отношения к благородному делу сыска. Исключение составляли лишь эксперты.

– Если бы! – Юдин закатил глаза. – Ирина Владимировна – Анджелина Джоли нашего ведомства. А Степан Матвеевич Штолин не красотка, но настоящий волк. Наш человек и санитар леса. Раньше был матерый следак, а теперь свадебный генерал у нас и организатор обучения сотрудников, которое освещает пресса. Он всех журналюг знает. Много лет вел рубрику криминальных новостей в областной газете. Был женат на главе местного отделения Союза журналистов, которая умерла давно. Историк криминалистики. По четвергам развивает локальный туризм. Водит экскурсии по маршруту «Саратов криминальный» от популярного агентства «Путешествия с Мироновой».

– На все руки от пенсионной скуки, – пробурчал Гуров и, резко повернувшись к водителю, бросил: – Дело Геллы в семидесятых он вел?

– Вампирши из «Мастера и Маргариты»? – вскинул брови Юдин. – Я, признаться, в школе не осилил и потом только фильм смотрел.

– Молодежь! – хмыкнул Гуров. – Стас, хоть ты помнишь?

Он был уверен, что напарник не упустит шанса поразить своей феноменальной памятью еще не знавшего о ней коллегу.

– Как такое забыть? Деревенский старик держал в плену молодую туристку, – не обманул ожиданий друга Крячко. – Редкую умницу. Учась заочно на учителя истории, она работала продавцом свежей выпечки в бойком месте. Проходимость высокая, людей море, перенасыщенность общением за день такая, что хоть в пустыне жить. Вот и пошла в одиночный байдарочный поход по Медведице.

– Я там с родителями в детстве каждое лето отдыхал, – удивился Юдин. – Погода всегда отличная. Ловили с отцом жерехов на жареху, щук – на уху.

– Сониковой повезло меньше. На третий день пути разыгралась непогода, ее лодку с припасами унесло, а измученная Оля выползла на берег, где стояла эта проклятая избушка, подпираемая с другого края чередой топких болот. Он жил там, как леший, собирая такую же пьющую нечисть по выходным. Девушка досталась им как награда за все неудачи никчемных жизней, за тоску, избываемую горьким пьянством и злыми шутками друг над другом. Когда туристка от издевательств обессилела, они перерезали ей горло. Бледная, рыжая, кудрявая, поруганная, Оля тонула в одной из затянутых ряской луж, куда они бросили ее.

– Местные ее нашли и прозвали Геллой? – В голосе Юдина слышалось сожаление.

– Это старика с собутыльниками односельчане вскоре нашли, – проворчал Гуров, зная, что приятель терпеть не может, когда кто-то торопит его рассказ.

– Через неделю, – подтвердил Крячко. – Сначала погибли приятели хозяина избушки, а потом пропал и он сам. Убийства были такими кровавыми, что прибывший на место участковый уверовал: старался вампир.

– Прямо «Сумерки», – заинтригованно выдохнул Юдин.

– Михаил Афанасьевич Булгаков, – укоризненно поправил его Крячко. – Ну, и Николай Васильевич Гоголь. Если вам, мой юный друг, это о чем-то говорит, конечно.

– Гоголя я знаю, – надулся Юдин. – Читал в школе «Вия» и «Ночь перед Рождеством».

– А тут скорее, – подлил масла в огонь Гуров, – «Страшная месть».

– Не спойлери поперек батьки! – зашипел Крячко. – В общем, – он приосанился, – ни участковый, первым осмотревший убитых стариков, ни приехавшая из района следовательская группа не связали смерти грязных пьянчуг с исчезновением городской девушки. Где эти ханыги и где студентка-заочница, штудировавшая Геродота в минуты затишья между продажей эклеров в кулинарии? Пьяная поножовщина, где всем поделом, на болотах и напряженная работа водолазов в верховьях разлившейся реки!

– Логично, – Юдин жалел, что не попал в число коллег, которым предстояло пройти обучение у Крячко. Полковник был блестящим рассказчиком и вызвать интерес к уголовным делам давно минувших дел умел.

Гуров сдержанно улыбнулся. Он знал, какое впечатление байки Крячко производили на молодых коллег.

– В общем, прибывший ввиду массовости смертей в селе из областной столицы Штолин оказался единственным, кто решил, что пропавшая жительница Саратова по воле волн оказалась именно в стариковской гнилой избе. Он упрямо спорил с начальством, по чьему приказу водолазы исследовали дно там, где прибило к берегу лодку девушки. Высчитал самое опасное место, в котором ее могла застать гроза. Предположил, сколько с ее туристическим опытом и навыками гребли она могла продержаться, в какой из множества гнилостных рукавов Волги в итоге могла заплыть. Его не обманули ни капризы разбушевавшейся реки, ни петлистые тропы ее проток, ни безропотная топь хранивших тайну изнасилований и убийств болот, ни словно набравшие в рот воды местные, ни участковый, чьи жалобы наверх только доставляли начинающему следователю хлопот.

– Я готов гуглить конец истории, – признался Юдин.

– Я те погуглю, любопытная Варвара! Я те погуглю! – сварливо погрозил с заднего сиденья кулаком Крячко.

– В общем, – заметив, что машина сворачивает к гостинице, сквозь хохот вмешался Гуров, – Штолин нашел место, где девушка выбралась из воды в грозу, и обнаружил следы ее пребывания в прибранной стариком избе. На глазах у изумленных понятых из района он разобрал лежанку печи, где всегда спал хозяин, так как обнаружил, что один из углов отличается от других. Там оказался схрон, тайник, где Избушечник прятал почерневшую иконку покойной жены (на деревне поговаривали, что и ее со свету свел), походную ложку-вилку, пару банок сгущенки, наручные часы, фонарик Сониковой и охотничий нож, которым ей горло резали. Кинологи определили место, где ее убивали, топили. А потом и шалаш из сосновых веток, где она пряталась, когда из болота с перерезанным горлом выбралась. Полубезумная от шока, вся в тине, рыжая. Родители потом говорили, что у нее цвет глаз изменился. Были серые, стали зеленые.

– Как она выжила?

– Да кто ж его знает? – мрачно заметил Гуров. – Я когда-то встречался с психиатром, который ее лечил. Он консультировал нас по другому делу.

– Воспитательницы из детского сада, обворовывавшей плохих, по ее мнению, родителей во время детских утренников, – улыбнулся Крячко. – Помню.

– В случае с Сониковой даже психиатр про нечистую силу твердил. Она потом как-то исчезла таинственно. Ребята из редакции «Криминальной России» хотели делать о ней фильм, но не нашли, – Гуров серьезно посмотрел на Юдина. – Вообще наша работа полна разных демонов.

– Я ж говорю, – Юдин припарковался у маленькой гостиницы на Шуровой Горе, – «Сумерки»!

– Ну вот! А мы ему: Булгаков, Гоголь, волшебство! – махнул рукой Крячко.

* * *

Белое здание отеля с голубыми крышей и французскими ставнями окружали аккуратные лужайки, на которых цвели крепкие молодые яблони, пышная белая сирень и белые, с фисташковым оттенком, розы. Неустанно ухаживавшему за ними садовнику удалось окутать дворик их густым, но прохладным, точеным, чистым ароматом, который царил в небольшом дворике гостиницы, несмотря на упоительную смесь запахов свежего укропа, лука, розмарина, шалфея, тимьяна, петрушки и кинзы, истомившихся в животах коптившихся над углями бронзовых судаков. Над ними колдовал невысокий, поджарый, по-волжски загорелый до цвета коричневой яшмы, с густыми седыми волосами и пышными усами старик.

– А вот и Степан Матвеевич! – довольный окончанием лекции о литературных мотивах в криминалистике Юдин с облегчением вышел навстречу коллеге.

Штолин пожал ему руку и уверенно шагнул поприветствовать устало выбравшихся из машины москвичей.

Здороваясь, он меланхолично катал во рту деревянную зубочистку. Тяжеловатая нижняя челюсть и прямая осанка выдавали в нем человека, не привыкшего подчиняться, бедноватая мимика – скрытность, выдаваемую за невозмутимое спокойствие, закатанные рукава выцветшей джинсовой рубашки – неприхотливость, воспитанную в его поколении надежной привычкой к физическому труду. Из-под кустистых бровей лукаво блестели ярко-голубые, с четкой широкой радужкой, как у голодного самца хаски, глаза.

Кожаный жилет, голубые джинсы, ремень с тяжелой пряжкой и ковбойские сапоги с массивным широким каблуком делали из него шерифа из вестернов категории B, который только и делает, что задумчиво курит трубку, меланхолично жует травинку, устремив свой тяжелый взгляд в прерии, и с прищуром провожает исчезающих в облаках пыли всадников, невозмутимо отправляясь доить корову. Этакая смесь техасского рейнджера Маркуса Хэмильтона из сурового вестерна «Любой ценой» и маршала Клэя Уиллера, укрывающего участников программы по защите свидетелей в сельской глуши Вайоминга, из комедии «Супруги Морган в бегах».

В кино от таких детективов мало толку. Они погибают, внезапно осознав, кто преступник, нелепо убитые при бескорыстном порыве помочь жертве, как в «Мизери». И смерть их всегда так глупа, что зритель не оплакивает ее ни секунды из оплаченного онлайн-кинотеатру времени, провожая героя на покой мимолетной мыслью: «Слабоумие и отвага! Да здравствует естественный отбор, идиот!..»

«Кто по доброй воле уложит себя в это клише, как в гроб? – спрашивал себя Гуров, глядя на ковбойскую одежду Штолина. – Тот, кто любит эстетику вестернов? До сих пор смотрит эти фильмы на допотопных видеокассетах? Или же тот, кто сознательно бежит от заезженных образов добрых и злых следователей, которые без конца тасуют в любом полицейском фильме и ведомстве? Тот, кто, зная свое величие, отрицает мимикрию и сознательно смешон, потому что не принадлежит к числу травоядных и хищников? Точнее, давно перешел в разряд сверххищников и является кархародоном, то есть белой акулой, акулой-людоедом, облюбовавшей тихие воды большой реки?»

Однако, в соответствии с клише, старик начал знакомство с шутки:

– Добро пожаловать! Ждем-пождем с утра до ночи. Смотрим в поле…

– Инда очи разболелись, глядючи? – подхватил Крячко.

Старик удовлетворенно кивнул:

– С белой зори до ночи.

Он повел сыщиков вдоль окон кухни гостиницы, где у печей и сковородок деловито суетился десяток поварих.

– Что сказать, юноши? Вы же позволите старику обращаться к вам не без фамильярности? – Гуров чувствовал, как Штолин буквально обыскивает гостей взглядом. – У нас тут, как видите, апрель, речка, теплынь, судаки в коптильне. Царская уха, между прочим, – он указал на чугунок на огне у деревянной беседки у воды, – на костре. Три вида рыбы…

– Карась, щука, стерлядь? – оживился Крячко. В нем проснулся азарт выросшего в Приморско-Ахтарске Краснодарского края рыбака, который гордился, что в его роду были и суровые архангельские поморы. Может, их просоленный нрав и позволил полковнику при всем его балагурстве ужиться с жестким, мрачноватым и резким Гуровым. Тот не смог подмять его, как делал с другими, а увидел равного себе. Товарища и напарника.

Коротая с Гуровым долгие часы слежки, он до сих пор погружался воспоминаниями в воды Ахтарского залива Азовского моря. До поступления в школу милиции он ловил у старого рыбозавода по осени жирную крупную тарань, которую вечно занятая хозяйством мать наскоро жарила, бабушка же тушила с чесноком к воскресному ужину в коммуналке с соседями, всю последующую неделю смакуя, как снятую вилкой тающую рыбью мякоть, похвалу.

– Как рыбак рыбака чую издалека, – в голосе Штолина промелькнуло не укрывшееся от Гурова торжество. – Браво, юноша! Только на похлебку там окуньки.

Крячко довольно хлопнул в ладоши.

– Неужто специально к нашему приезду ловлены?

– Волжанам, юноша, таких вопросов не задают! Все чин чинарем! – развел руками Штолин. – Рыба утром бороздила просторы матушки Волги. Сом прямо из протоки вон за тем островом, – он указал на гряду песчаных островов вниз по течению, – в кастрюлю пожаловал. А сами-то будете из каких рыбных мест?

– Мы их, – отчеканил Гуров, – не выдаем. А официальную версию вы знаете: прибыли из Москвы.

– Официальные версии, – Штолин не отводил взгляд от готовящегося блюда, – иногда страшно далеки от народа.

– Например? – жестко спросил Гуров.

– Например, от китайского. Или американского, – отшутился Штолин. – Вы какой предпочитаете?

– Российский.

Гуров смотрел на него в упор.

Будто почувствовав на себе его взгляд, старик медленно поднял на него глаза.

– Тогда поддержите отечественного производителя и отведайте дары нашей крафтовой пивоварни. Между прочим, крайне уважаемый местный бренд.

В его руках появилась бутылка нефильтрованного темного пива. На этикетке была изображена изможденная русалка с заплаканными водянисто-голубыми глазами. Пепельно-перламутровые пряди струились по ее хрупким плечам с почти прозрачной, мерцающей на изгибах рук зелеными чешуйками кожей. Она сидела на скользком камне, печально обхватив свой поджатый хвост, как ребенок, в какой-то промышленной зоне недалеко от моста. За широкой рекой, которая текла за ее спиной, виднелись Троицкий собор, гостиница «Словакия» и речной вокзал. Казалось, сирена намеренно отвернулась от Саратова, будто именно этот город был причиной ее горьких слез.

– Грустная особа, – Гуров покрутил в руках маленькую бутылку, словно созданную, чтобы годами дрейфовать по волнам, храня в своем чреве послание русалки. – Знаменитая местная утопленница?

– Кто знает, – Штолин усмехнулся в усы, стоя в клубах сизого дыма, – сколько в этих водах покоится прекрасных девушек, погибших из-за злой мачехи или несчастной любви?

Его взгляд остановился на водной глади.

– Славяне же не считали русалок чудовищами. Наши предки верили, что сирены всего лишь несчастные утопленницы, чей уход был преждевременным и неестественным. Только поэтому к ним относились как к нечистой силе.

– А вы?.. – Гуров сделал глоток из бутылки. Пиво оказалось крепким, хмельным, с умеренной ноткой горечи. – Как относитесь?

Старик помедлил с ответом:

– С сочувствием. Кто знает, сколько дел Ребекки было заведено после гибели девушек, которые поют печальные песни и водят медленные хороводы в камышах и между корягами в ночной воде?

– Дел Ребекки? Как в «Девушке с татуировкой дракона» Стига Ларссона? – Крячко обожал детективы. – Это выражение в ходу у сотрудников провинциального полицейского участка на острове, где происходит действие. Означает «нераскрытое дело, которое до сих пор мучает следователя». Когда душа из-за несделанной работы болит.

Штолин посмотрел на московских следователей задумчиво, будто решался на что-то, но ответил сухо:

– Бог с вами! Ну какие у русалок татуировки, юноши? Это моряки набивают карты, штурвалы, якоря. Да и при чем здесь дракон? Ну, – он поставил свой стакан на поднос, – даю вам полчаса на душ и смену гардероба – и милости просим на судаки и уху!

– Всенепременно! – Крячко подхватил чемоданы.