МАРШ ЛЮБВИ

Стихи о еврейской демократии

Сегодня – День Независимости. Независимости от Бога.

С разных концов Израиля вошел в столицу народ.

По улице Яффо – шествие. Перед толпой дорога

Серой скатертью стелется до самых Яффских ворот.

Впереди – жеманные пидоры, гордо зады отклячив,

Надувных голубых шариков над ними весёлый рой.

За ними – коблы с ковырялками, сплетясь в объятьях горячих,

Тащат на нитках розовые шарики за собой.

Идут к Сиону паломники. Мы им даровали ныне

Право глумиться над истинами, записанными в Торе.

Право блудить прилюдно и осквернять святыни.

Право совокупляться на храмовом алтаре.

Среди резвящихся – члены, прошу прощения, кнессета,

Писатели, музыканты, актрисы, балеруны,

Беженки из России с дипломом училища Гнесиных,

Местные трансвеститы – элита нашей страны.

Еврейская демократия, ты можешь собой гордиться:

Во всемирную педерацию входим теперь и мы!

То, чего ты добилась, враги не могли добиться:

Государство Израиль ныне – бардак во время чумы.

…Вечер. Парк Независимости. Бесы вокруг мангалов

Хлещут любовное зелье, до одури, допьяна.

А в получасе езды от торжествующих гадов

Идет – похоже, последняя в нашей судьбе – война.

(Стиль и орфография автора сохранены. Все права принадлежат газете «Вести», концерн «Едиот Ахронот»)

Моти совсем загрустил и вышел в досрочный отпуск. На его место досрочно из отпуска вышел Барух Беленький, репатриировавшийся 15 лет назад из Молдавии. Ознакомительный диалог Макаркина и Баруха был кратким: «Привет, я Барух; я вместо Моти. Но я не Моти – у меня будешь летать, как муха». «Пошёл на хер, Барух». Макаркин попросил расчет, Шломо рассчитал его копейка в копейку, агора в агору.

Заплатив 200 шахов («новых израильских шекелей») «Центру Помощи Олим» Макаркин поступил в распоряжение посреднической конторы «Тавус» в лице подрядчика («каблана») Пинхаса. Тот, в свою очередь, передал Сергея в аренду Теннисному центру в Кфар-Йарок, между Рамат-Ха-Шароном и Северным Тель-Авивом. «ПЫЛЬ С КОРТОВ СДУВАТЬ». Путь туда был долгим даже на велосипеде, но Сергею была обещана компенсация в размере стоимости месячного автобусного проездного.

В первый же день Сергею была продемонстрирована штатная организации Центра и его иерархическая структура (приведена снизу вверх, кавычки означают ссылку на «страну исхода»): 1) «марокканка» Хава (туалеты и душевые), русский Макаркин (корты и дорожки), «йеменец» Рувен (садовник, пенсионер, старший в группе); 2) «румын» Йоси, старший над всеми тремя предыдущими; «аргентинки» Габи и Эстер, реципционистки; 3) «англичанин» Моше, старший над шестью предыдущими; прочий англосаксонский административный состав (около 10 любезных женщин и девушек), в большинстве своем не говорящий на иврите и в основном занятый перепиской со старыми американскими спонсорами и навязчивым рекрутированием новых; 4) последний из оставшихся в живых отцов-основателей Центра «поляк» Бени и его ближайшие родственники. Бени утверждал, что играл в теннис с Хаимом Арлозоровым. То что он играл с Бен-Гурионом, Вайцманом, Бегином, Даяном и Рабиным подразумевалось как бы само собой. Отдельная «деклассированная» группа – смуглые загорелые тренеры, сводные братья пляжных спасателей, но, в отличие от них, помимо секса тупо помешанные не на парусах и досках, а на мячах и ракетках.

Пока Сергей Макаркин под руководством Рувена вникал в тонкости ухода за 22 кортами (в том числе двумя грунтовыми) и специфику работы немецких воздуходуйных машин, в Центре проходил Чемпионат Европы по теннису среди инвалидов. После того, как Макаркин мягко указал Рувену на то, что флаг Испании и логотип Найка «Just Do It» повешены вверх ногами (Рувен специально бегал к «англосаксам» в офис, чтобы абсолютно удостовериться), Макаркин, наряду с «румыном» Йоси, стал считаться интеллигентным человеком, а заодно и ответственным ещё и за флаги с транспарантами. Йоси немного ревновал нового «интеллигента», и попытался подставить Сергея с греческим флагом (неудачно).

При разгрузке фургона с бутылками питьевой воды «Иден» произошел легкий инцидент. Бутылки перегружались на неамортизированную повозку, и при движении по вымощенным дорожкам Центра повозка гремела как взвод Т-34 на Красной площади. Инвалиды нервничали и теряли подачи. Член оргкомитета чемпионата Питер Дубноу из Гибралтара (крупная табличка на груди, вероятно для инвалидов по зрению) решительным жестом остановил победоносное продвижение полноводного громыхала, и разыграл с Макаркиным этюд на тему допроса советского добровольца немецким офицером в испанской гражданской войне. Макаркину не хватало только таблички на грудь – «Поджигатель Кордовы»: «Ви есть специяльно нарушать порядок. Я буду вас наказать». «Говори по-английски или на иврите, я ваш украинский не понимаю. По-русски, по-немецки можно, по-французски. Только не по-украински». «Ви всё понимать и специяльно притворяться, чтоби вредить. Ви не любить инвалиды». «Я люблю инвалидов. Я не люблю уродов». «Что есть урода?». «Не знаю, как это по-вашему, по-украински. Спросите у Бени. Он должен помнить свой польский. А насчёт бутылок – скажи, куда сгружать, я потихоньку всё перенесу на руках». «Хорошо. Ви есть стараться. Но все русские – плохой работники. Да». «А ты всё-таки урод, член оргкомитета Питер Дубноу, Гибралтар».

Вторая рабочая неделя началась с демонстрации чуда. Как обычно, легко позавтракав, Сергей кинул в велосипедную корзину-багажник пару бутербродов. При переезде 6-полосной автострады по пешеходному переходу заднее колесо соскочило с бордюра и отпружинило. Крышка корзины-багажника распахнулась и два бутерброда, перелетев через голову и, освободившись по пути от бумажной обёртки, плюхнулись на проезжую часть. Маслом кверху. Оба. Законы физики в Израиле, похоже, уже не действовали. Макаркин поочередно посмотрел на водителей трех ближайших автомобилей. Да, они тоже видели, что бутерброды упали маслом кверху. Не сговариваясь, все трое изобразили вежливое удивление. Подняв бутерброды, Макаркин продемонстрировал им, что всё по честному, масло только с одной стороны. Все трое изобразили, что они и так ему поверили. Светофор сменился, лица троих пожелали ему и дальше такого же удачного дня.

Реально день выдался не столь удачным. Приближались весенние каникулы, на базе Центра организовывался детский лагерь. Яркое весеннее солнце набирало обороты, как и рекламная компания косметических компаний против солнечных лучей. Руководство Центра потребовало, чтобы в местах возможного скопления детей были натянуты полупрозрачные тенты. Моше обозначил места, где возможно скопление детей, Йоси взял на себя общее руководство, Рувен с Сергеем приступили к сборке из элементов строительных лесов передвижной «вавилонской башни», должной обеспечить доступ если не к солнцу, то к достаточно высоким точкам, где можно закрепить солнцезащитные тенты. Рувен, боявшийся высоты, предпочёл передвигать внизу башню, оборудованную двумя мелкими колёсиками, нежели на семиметровой высоте вязать узлы, фиксируя парусящие тенты. Наверх пришлось лезть Макаркину. Конструкция постоянно болталась и шаталась, но сохраняла целостность. После подвязки первых креплений на осветительных столбах дело заспорилось. «СДЕЛАНО!» – кричал Сергей. «ДВИГАЮ!» – кричал Рувен. Через минуту на новом месте. Еще через минуту снова: «СДЕЛАНО!» «ДВИГАЮ!». Еще две минуты – «СДЕЛАНО!» «ДВИГАЮ!». Появился ритм. Перешли к креплению на стене. «СДЕЛАНО!» «ДВИГАЮ!» «СДЕЛАНО!» «ДВИГАЮ!». Макаркин чуть замешкался, когда одна из подвязок оборвалась. Пытаясь дотянуться до развевающегося на ветру обрывка он зацепился рукой за верх стены, ногой уперся в неё. Но Рувен, задумавшийся о чём-то своем, как и всё пенсионеры, подчинялся уже ритму, а не команде, и сдвинул башню. Макаркин остался висеть на стене. Стена отделяла территорию теннисного центра от высокоскоростной автострады. Сергей попытался подтянуться. Внизу, за стеной, неслись в обе стороны сотни автомобилей. «И, разумеется, всем по х…й, что я счас тут ё… нусь к едрене фене» – подумал Сергей, глядя на движущиеся лакированные армады. Руки не могли зацепиться и медленно скользили к краю. Горло пересохло. Слова терялись еще где-то на уровне ядер среднего мозга, и изо рта неслось только удивленное «Э-э-э??». Пенсионер-мыслитель Рувен передвинул башню еще дальше. Наконец, пара простых членораздельных слов пробила запруду в среднем мозгу Сергея и вышла звуком наружу: «Э-э-э, аллё, ёба?». Рувен взглянул вверх и сравнительно расторопно подставил башню назад под болтающуюся ногу Макаркина. Сергей внимательно посмотрел на «йеменца». Тот явно не чувствовал за собой никакой вины, так что раскручивать его на ящик пива было бессмысленно.

Тем не менее вечером Макаркин впервые в Израиле напился. Когда раздался контрольный звонок хозяина из Брюсселя, уже никакой Сергей мертвым голосом пробубнил в трубку, что «он никакой, ему плохо, он умирает». Через пять минут приехали полиция и скорая помощь. Полицейские оцепили виллу. Сирены полицейских и санитарных машин завывали так, что Сергею ещё больше захотелось умереть. Из окон высунулись соседи. Собрав последние силы, Макаркин открыл входную дверь и вышёл с поднятыми руками, канюча: «ВСЁ В ПОРЯДКЕ. Я – СТУДЕНТ. УЧУ ИВРИТ. ЗДЕСЬ РАБОТАЮ НОЧЬЮ. ПОЖАЛУЙСТА, ПРОСТИТЕ МЕНЯ. Никакого отравления – только ограбление. Нет, правильно – никакого ограбления – только отравление. НА ВИЛЛЕ ВСЁ В ПОРЯДКЕ. А У МЕНЯ БОЛИТ ЖЕЛУДОК». В подтверждение последнего тезиса, как будто дожидаясь, чтобы о нём вспомнили, желудок самопроизвольно продемонстрировал своё содержимое. Полицейские проверили документы и тщательно осмотрели виллу. Врачи проверили язык, давление и бегло осмотрели желудочное содержимое. Опросив соседей и посовещавшись с медиками, полицейские с сиреной удалились. Медики забрали свои 200 шекелей и уехали, тоже с сиреной. Позвонил хозяин, и сказал, что не заплатит за всю эту неделю. «Эксплуататор» – обозвал его Макаркин и уснул.

Утром он проснулся от криков. Как обычно по утрам ругались муж и жена, владельцы соседней виллы, судя по всему – евреи-марокканцы. Благодаря свойствам израильского бетона и влажному средиземноморскому воздуху акустика была превосходная. До этого дня, не вслушиваясь и не понимая смысла фраз, Сергей полагал, что у соседей кипят нешуточные шекспировские трагедии, исполненные азиатской страсти, соответствующие респектабельности района, что то вроде: «Мерзавец! Ты сломал мне жизнь! из-за тебя я оставила семью, бросила всё! Мой отец, не выдержав позора, умер! А теперь ты бросаешь меня одну с детьми ради этой молодой пигалицы!» «Нет, это ты исковеркала мою судьбу! Из-за тебя я предавал друзей, шёл на убийства, а ты никогда не ценила моей любви и преданности!» Но в это утро до Сергея дошёл истинный смысл соседских криков и стенаний: «СТАРЫЙ ДУРАК! ТЫ ОПЯТЬ ЕШЬ ЯИЧНИЦУ В ПОСТЕЛИ! СКОЛЬКО РАЗ МОЖНО ТЕБЕ ГОВОРИТЬ – НЕ ЕШЬ ЯИЧНИЦУ В ПОСТЕЛИ!» «НЕ СМЕЙ НА МЕНЯ КРИЧАТЬ, ПРОСТИТУТКА! НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ СМЕЙ НА МЕНЯ КРИЧАТЬ, СТАРАЯ БЛЯДЬ!»

На работу в теннисный центр Сергей решил ехать на автобусе, опохмелившись и трезво оценив свою сегодняшнюю способность управлять велосипедом. В любом случае он опаздывал не менее чем на час. Он стоял на остановке рядом со строгим хасидом и тупо пялился на аптеку на другой стороне улицы. Улица была пустынна. По дороге медленно ехал микроавтобус с арабскими номерами и надписями по борту, на крыше стоял мегафон. Из мегафона гнусным голосом неслись какие-то призывы. Макаркину показалось, что призывы были на немецком языке. В голове завертелись мысли. «Господи, сколько ж дней я проспал-пропьянствовал? Может, пропустил что? Орут, как будто всех собирают: все на регистрацию! все на регистрацию! Никак не пойму, что орут – вроде как и в самом деле на немецком? Дивизии Роммеля пробились таки в Палестину? Где ж они 50 лет колобродились? Неужто, как Моисей, по Синаю? А что хасид такой спокойный? Неужто уже зарегистрировался?». Сергей решил осторожно спросить, какое сегодня число. «ПЕРВОЕ» – ответил хасид. Странно, последний раз было девятое. А месяц какой? «Тамуд». Понятно, не стоит даже и пытаться пересчитывать в июньские числа. А что араб в мегафон кричит? «Локеях альтезахен». Понятно – беру (иврит) старье (идиш-немецкий). От сердца отлегло.

Макаркин вспомнил, что нечто подобное рассказывал про себя Илюша Разумовский. По приезде в Израиль Илья поселился в Хадере, а работу нашёл в Герцлии. На работу пришлось ездить на электричке Хайфа – Тель-Авив. Поехав в воскресенье утром первый раз на работу, он обнаружил, что вагон набит молодыми людьми и девушками, большинство с большими сумками. В туалет стояла большая очередь, причем и в очереди тоже все были с сумками, никто не оставлял их в вагоне. «Ну, беспокоятся люди за своё имущество» – не удивился Илья. Он сел на свободное место. Напротив него сидели двое молодых людей весьма арабского, как ему показалось, вида и равнодушно пялились в окно. Изредка бросали друг другу короткие комментирующие пейзаж фразы по-арабски. Между их ног лежали здоровые сумки. Из сумок торчали стволы автоматов. «Террористы! – спина Ильи похолодела, – Господи, что делать? Тут вроде были двое солдат. Как их предупредить?» В голове стали созревать планы. Попробовать обезвредить их самому? А вдруг у них есть здесь сообщники? Илья решил максимально равнодушно встать и пройти к тамбуру, и уже там незаметно для подозрительных попутчиков сообщить проезжающим военнослужащим ЦАХАЛа об изготовившихся к атаке террористах. Он встал и сделал шаг к тамбуру. Но тут он увидел, что по проходу идет девушка-солдатка. С автоматом, в форме, при всех делах. Всё бы ничего, но пять минут назад он видел именно её, в платьице, смиренно стоящей в очереди в туалет. Илья сел на место и стал наблюдать за очередью. Цивильно одетые ребята с очевидными следами на лицах всех излишеств, случившихся с ними в бурные выходные, по одному заходили в туалет и через две-три минуты выходили оттуда одетыми в военную униформу, хоть и зачастую небрежно или даже неряшливо, но с оружием. Некоторые, выходя, продолжали бриться или чистить зубы. Когда поезд остановился в Герцлии, три четверти пассажиров оказалось полностью готовыми к тяготам и лишениям боевой службы солдатами. Смуглые попутчики были друзами, сержантами бригады «Гивати».

На работе Макаркина ждали строгий выговор и новая оригинальная вводная от Йоси: перед установкой новых ломать старые зрительские сиденья на большом теннисном стадионе «Канада». В помощь ему был приставлен молодой араб-палестинец. «У тебя нет здесь друзей – фанатов „Спартака“?» Араб, разумеется, вопроса не понял. Вооружившись кувалдами, Макаркин с арабом приступили к официально одобренному вандализму. Начав с самого верха, они кувалдами сбивали крепления кресел и скидывали их вниз. Тридцатиградусная жара и протесты измученного водкой организма быстро сделали свое дело: через полчаса Макаркин совершенно выдохся. Присев на верхнем ряду, он устало оглядел окрестности: на востоке перспектива следовала руслу Аялона, «речки-вонючки», и упиралась в далекие Иудейские горы, на севере шумела автострада, за ней зеленели кварталы Рамат Ха-Шарона, а еще дальше – Герцлии и Раананы, на западе высился холм, покрытый киббуцными грядками и увенчанный водонапорной башней, на юге виднелись аккуратные домики Цахалы – посёлка израильских генералов. Где-то там за деревьями скрывалась вилла Моше Даяна, служившая когда-то пристанищем многочисленным археологическим находкам генерала, правдой и неправдой добытыми на полях сражений и возле них.

«А что, Абдель, есть у тебя какие-нибудь древние штучки-артефакты, что-нибудь дедовское?» «У деда много чего было. У него был большой дом в Яффо». «Ага, все вы говорите, что дед был купцом или шейхом. А на самом деле, наверное, с детства до старости коз в Негеве гонял». «Нет, дед был богатый. Нашу семью евреи в 1948 году из Яффо прогнали». «Да уж, припугнули слегка, а вы сразу бежать. Если говорите, что земля здесь ваша, то что ж не бились за нее? Ушли, как гости незваные. Вон у нас в России, когда Германия напала, половина мужчин погибла, четыре года воевали днем и ночью, и в конце концов победили, Берлин взяли». «Арабы – мирные люди, воевать и убивать не умеют». «Ага, мирные люди. Видел я, как эти мирные люди других мирных людей в автобусах взрывают. Такая вот борьба за мир». «Они так борются. У них нет другого выхода». «Бери автомат, сколачивай банду, стреляй в солдат – тогда хоть как бойцов уважать можно. Вот как чеченцы. Или сжигай сам себя у кнессета, как тибетские монахи». «КАКИЕ КЕБЕНЕМАТИ ТИБЕТСКИЕ МОНАХИ В КНЕССЕТЕ? ЧЕГО ТЫ НЕСЕШЬ? НАМ ЯПОНСКИХ В БЕН-ГУРИОНЕ ХВАТИЛО. И ВООБЩЕ – ЧЕГО СИДИМ, ТОВАРИЩИ? РАБОТАТЬ, РАБОТАТЬ!» – появился Йоси и восстановил пролетарский интернационализм. Впрочем, реанимировав работоспособность Сергея и Абделя, через 10 минут он примчался снова, остановив работы ввиду «обнаруженных изменений в проекте реконструкции стадиона». «Получив приказ – не спеши выполнять: скоро отменят» – вспомнил Макаркин давнюю армейскую поговорку. Хотелось верить, что высокое начальство как можно долго будет читать чертежи и созваниваться с архитекторами проекта. Сергей устроился в тени навеса и задремал. Смуглое лицо палестинца стало казаться ему похожим на лицо другого «араба», его Большого Друга. «Абдель, ты хочешь сниматься в кино?»

* * *