Стакан был граненый, с ободком. Мы вышли во двор, зашли за сарай, и в таких антисанитарных условиях положили на сумку «тошнотики» и тут же, по очереди стали наливать друг другу. Этим заправлял «старшой».

Он наливал четко. Бутылки хватило точно на четверых. Как выпили, то сразу хватанули по «тошнотику».

Мне выпитое как-то врезало сразу по башке. Потом, пожевав тошнотик, это состояние немного прошло.

А бичи смотрят на меня с непониманием. Тут-то до меня и дошло.

– Дай им ещё водки и делай отсюда ноги побыстрее, а то тут тебя с твоей же водкой и закопают, – пронеслась мысль. Я вздохнул поглубже:

– Ну, что, мужики? Ещё по одной? – и полез в сумку за очередной бутылкой. У бичей морды расцвели.

– Вы уж давайте сами тут управляйтесь, а то меня там, наверное, други мои заждались. Ну, давайте. Бывайте здоровы. Все. Пока, – я снял с сумки остатки «тошнотиков» и передал их бичам, а потом, уже перекинув сумку через плечо, постарался побыстрее отделаться от компании «страждущих».

Довольные мужики, уцепившись в предложенную бутылку, только доброжелательно бросили мне в след:

– Если деньги будут, приходи, мы еще, что хочешь, для тебя возьмём!

Мне тут же подумалось:

– Пока не «развезло», надо быстренько чесать на пароход, а то я точно где-нибудь тут в этой Находке потеряюсь.

В Находке ещё была, так называемая, «аллея смерти». Правда, она «работала» только в ночное время, где моряков раздевали и разували. Сейчас я в неё не попадал, потому что было светлое время суток и мне не надо было сворачивать на неё, а нужно было идти на Морвокзал через виадук.

Кое-как я доперся до Морвокзала, сел на скамеечку и стал ждать очередного катера.

Минут через двадцать я был уже на Астафьева, но за это время даже успел заснуть, присев в тёплом пассажирском салоне.

Очнулся от того, что кто-то толкнул меня в плечо:

– Слышишь, ты, молодой, вставай, приехали, – я обалдело покрутил головой и, подскочив со скамейки, на которой прикорнул, подхватил сумку.

Бутылки в ней издали неповторимый перезвон ксилофона. Присутствующие в салоне катера понимающе смотрели на меня.

– Смотри, – предостерёг меня один из пассажиров. – Осторожнее будь, когда через проходную будешь идти. Могут не пропустить.

– А что такое? – я всё ещё не мог понять всю серьёзность ситуации, в которую я был невольно вовлечён.

Только много позднее я её осознал. Ведь охрана меня могла сдать в милицию, если бы обнаружила у меня спиртное, а та бы написала письмо в Училище и тогда…. Прощай родные стены и мечты о море и до здравствует армия! Некоторым из моих однокашников из-за таких случаев пришлось пройти по этой тропинке.

– Да ты их хоть заверни, во что-нибудь, бутылки-то свои, – продолжал советовать мне кто-то из попутчиков. На мне было две футболки. Так как утром было прохладно, то я надел их перед выходом с судна. А сейчас солнце палило, и было жарко. Пришлось зайти за стеллаж досок, который стоял рядом с забором и раздеться, оставшись только в майке. Мозгов у меня хватило ещё на то, чтобы перемотать все бутылки снятыми футболками. Вот так, со своей честной юношеской мордой, я и пролез в долгожданную дыру забора. То есть в пограничную зону, и на охраняемый доблестными пограничными войсками супер-важный объект. То есть, порт. Уже подходя к трапу, я почувствовал, что меня валит с ног и, еле-еле вскарабкавшись на трап, и каким-то образом спустившись с главной палубы вниз, я завалился к себе в каюту. Там никого не было, что не вызвало у меня никаких эмоций и, аккуратно поставив сумку на диван, я упал на него, сразу провалившись в сон. Сил, чтобы взобраться на второй ярус койки, у меня уже не было. Колян потом рассказывал:

– Захожу после вахты, смотрю, а мой студент дрыхнет. Но сумку в руках держит крепко.

Попытался взять, а он за неё держится и никому не отдаёт. Ну, а когда меня растолкали, то все смеялись надо мной и над рассказом Коляна. Вечером Вадим решил:

– Все. Давай готовиться. Скоро приедет жена. С наливанием давай пока подождём, охладил он наши пылкие взгляды в сторону сумки. – Мы вчера с Серегой налепили пельменей по поводу моего дня рождения.

– Ну, хорошо, пельмени так пельмени. Сейчас и начнем их варить, – ввязался в приготовление Колян. Башка у меня дурная, ничего не соображает. Я пошел за ними следом в каюту Вадима. Только пришли в каюту, как услышали крик вахтенного:

– Вадим! Иди к трапу, к тебе тут пришли!

Радостный Вадим тут же выскочил из каюты. Через некоторое время он вернулся с женщиной примерно его же возраста, а, может быть, чуть моложе. Красивая девица – в меру накрашена, хорошо причесана, одета в модное платье. В руках она теребила болоньевый плащик.

– Людмила, – скромно представилась она.

Вадим, который пропустил её в каюту, втиснулся за ней следом и, показывая пальцем на каждого из нас, назвал наши имена. Колян, который оказался самым галантным, тут же забрал у неё плащик, повесив его в шкаф. Вадим усадил Людмилу на один из свободных стульев у стола. Ну, а мы расселись уже на привычные места, готовые есть и пить всё, что сейчас появиться на столе. Усевшись, Людмила подозрительно посмотрела на Вадима:

– Ну, что, опять начинается прежнее?

О прежнем мы ничего не знали, но Вадим развёл руками:

– Ну, а что делать? Ведь день рождения же у меня.

Людмила поднялась со стула, сделала шаг в сторону Вадима, прижалась к нему и крепко поцеловала:

– Ну, вот, ради него, я и приехала.

Она подошла к своим сумкам, которые Вадим оставил у порога, поставила их на стол и начала вытаскивать различные пакеты. В них оказались овощи – помидоры, огурцы, какие-то салаты в баночках и жареная курица. Курица – это было нечто! Особенно если это была домашняя курица. Вынув курицу, Людмила посмотрела на Вадима:

– Может быть, разогреть её?

Вадим только замахал руками:

– Ни в коем случае! Не надо! Холодная она будет ещё вкуснее.

Картошка, отваренная с чесночком и свежим укропом! Вкуснотища! Вся каюта заполнилась прелестными запахами домашней еды. Даже стало страшно, что этот чудный запах заполонит всю надстройку. К нам сбегутся матросы, и нам так ничего и не останется от этих прелестей. Ну, а пельмени, которые, скромно лежали на нескольких досòчках, надо было срочно варить, а то они могли прилипнуть к ним и тогда из них уже получилось бы только тесто с мясом. Колян притащил плитку и на неё была поставлена огромная кастрюля. В неё набрали воды и стали ждать, когда она в ней закипит. Пока вода закипала, Вадим налил всем по стопке. Потом покосился в мою сторону:

– Студенту не наливать, он пельмени будет есть. Сегодня он уже выпил свою дозу.

На такую наглость, у меня едва хватило сил возразить:

– Да, вы что? На самом деле, издеваетесь? Хоть чуть-чуть то можно? Я же ходил за ней, за этой водкой, – в отчаянии смотрел на окружающие меня смеющиеся морды.

– Ладно, – смиловался Вадим. – Хорошо. Но только пять капель и налил мне грамм пятьдесят. Гранёные стаканы, в ознаменование такого радостного события, как день рождения, были подняты, и все чокнулись «камушками». Это чтобы помполит не слышал. Хотя со вчерашнего дня его и дух простыл. Он одним из первых свалил во Владивосток, якобы на доклад в партком. Ну, а дальше стаканы поднимались один за другим. В основном – за день рождения Вадима. На судне за главных командиров остались только второй механик, старпом и второй помощник, который следил за погрузкой. Ну, и матросы с мотористами, которых тоже наполовину распустили. Мы на судне были одни – что хотим, то и творим. Проверяющие сюда не приедут. Тем более, в Находку. На контейнерные каботажные причалы!? Куда тут переться! Только по специальному заданию кто-то из пароходства мог появиться с проверкой. Да, даже если бы и приехал кто-то, то нас бы об этом уже известили за три дня до подхода в порт. Этому же проверяльщику надо было выписать командировочные, а в бухгалтерии у капитана работала жена, которая всё и обо всех знала. Так что маловероятно, что кто-нибудь неожиданно появиться с проверкой. Находка – это же другой край света! Это же другая страна! Мы этим и пользовались. Тут закипели пельмени. За их варкой строго следил Колян. Люда стала хозяйкой кастрюли, достала шумовку, и всем стала раскладывать на тарелки горячие, аппетитные пельмени. Вадим с Серегой и Коляном взяли и жахнули ещё по стопочке. Считай, по полстакана они уже выпили, и разговор у них стал добросердечный и доверительный. Ну, просто замечательный. Они начинали всё больше и больше любить друг друга.

Места за столом было мало, а сидели мы так: Люда сидела на диване около стола, рядом с ней Вадим, мы с Коляном и с Серегой сидели с другой стороны стола. Посредине стола стояла кастрюля с пельменями. Около неё бутылки водки, курица и всё остальное. Стол же был не банкетный, и места на этом столе было мало даже для стаканов. Их нам приходилось всё время держать в руках

И тут Вадим широким жестом приказывает Серёге:

– Дай-ка мне уксус. Я хочу пельмени с уксусом!

Серега протянул руку к шкафчику над столом и, открыв его, достал бутылочку с уксусной эссенцией, а затем широким жестом протянул её Вадиму:

– На тебе твой уксус, – язык у него начал заплетается, а движения рук размашистыми. Вот этот уксус я сейчас и налью тебе в тарелочку, – Серёга открыл пробку на бутылочке с уксусной эссенцией. Рука у него немножко съехала с предполагаемой траектории к тарелке, а тарелку Вадим держал в руке в районе живота. И вот этой эссенцией Серёга обильно принялся поливать тарелочку с пельменями. Эх, лучше бы это сделал я, самый трезвый из этой компании! Но у Серёги получилось всё совсем по-другому. Пока он выписывал траектории с бутылкой эссенции, в попытке налить её в тарелочку Вадима, рука его промахнулась, и белая прозрачная жидкость попала Вадиму на живот. Уксусная эссенция стала стекать у него в промежность. Вот тут-то нас потряс невообразимый вопль:

– Ой – ой, ты что творишь? Паскуда ты замазученная!

От таких криков мы все обездвижили, а Серёга, глядя на свою руку, так и продолжал выливать из небольшой бутылочки эссенции её содержимое на живот Вадима.

Тут вскакивает Люда. И все начинают носиться по маленькой каюте. Один Вадим сидит, ноги раздвинуты, ему в промежности всё печет, а он только и орёт:

– Что вы сделали со мной, суки? Что делать? Ой, падлы, поубиваю всех!

Серёга, образумившись от содеянного, во всю глотку кричит:

– Воду, воду давай!

Я подскочил с дивана. В руках был стакан с водкой. Я быстро опрокинул его содержимое в себя (не пропадать же добру) и подставил стакан под кран умывальника, а когда стакан наполнился, плеснул воду Вадиму на живот. Вода с эссенцией затекла Вадиму ещё глубже. У него от этой дозы воды ещё больше запекло, и Вадим ещё сильнее заорал, посылая все известные ему матюги уже в мой адрес.

Тут вмешалась в кавардак, стоящий в каюте, Люда. Она спокойным голосом возвестила:

– Ну-ка, все отвернулись!

Мы отвернулись, а она – бац! – снимает с Вадима трусы и тут же льет ему на яйца водой, которая стояла рядом в банке, приготовленная для следующей варки пельменей.

– Так! Балбесы! Заткнулись! – властно прекратила она вопли в каюте и спокойно приказала мне: – Неси сюда соду, да побыстрее Я тут же побежал на камбуз, зная, где она там лежит, и, схватив пачку прибежал в каюту.

Вадим уже лежал на диване с распростёртыми ногами. Да…! Причинное место у него было такое, что на него бы собралось посмотреть (ну, может быть, и не только посмотреть) уж очень много любопытных женщин. Оно бы стало шедевром в любом из музеев о мужской красоте. Одной из ценителей этой красоты и была Людмила. Она постоянно лила воду на эту неописуемую красоту.

Увидев соду в моих руках, она выхватила у меня из рук пачку, и принялось обильно посыпать то, что ей принадлежало по праву.

– Ой-ой! – орал и стонал Вадим. – Все сожглось! Не могу больше! Ой-ой-ой. Печёт! – мы от его воплей только покатывались со смеху.

Это же надо! Вадим представлял, что у них будет с Людой такая бурная ночь…. Он даже как-то говорил об этом с Серегой:

– Вот приедет Людка – ой, не слезу с неё вообще. Буду всю ночь ее мучить. Спать не дам ни на минуту. Ты только утром меня не буди. Понял? – Серега, как всегда мирно кивал головой:

– Да, ладно, ладно. Что ты переживаешь? Сделаю, как ты хочешь.

А теперь мы стоим – Серега, я и Колян – и смех нас душит над страданиями Вадима. Тот, видя наши ехидные пересмешки, аж взбеленился:

– Вы чего, сволочи, смеетесь? Что? Поиздеваться надо мной решили, – и попытался встать. Но Серега, как всегда, как будто ничего не произошло, успокоил его:

– Ну, все, Вадик, не будет у тебя ночной работы, – и попытался уложить Вадима на диван.

– Побереги себя.

Но тот орал в прежнем экстазе:

– Да пошел ты! – изрыгая ругательство и маты на Вадима. Видать от боли он и сказать то толком больше ничего не мог. Какой уж тут день рождения праздновать?! Вадима оставили с Людой лечить раны на причинном месте. Уж не знаю, какими методами происходило это дальнейшее лечение, а мы пошли к нам с Коляном в каюту. Конечно, перед этим захватив бутылку водки с половиной курицы и картошкой, а также не забыли и про остатки пельменей. Сели, посмеялись и уговорили и эту бутылку. Ближе к вечеру, когда разговор пошёл на убыль, и мы уже собирались мирно разбрестись по шконкам, нас поднял вахтенный матрос, с бешенными глазами забежавший в каюту:

– Спасайте Васильича! Тонет!

От такого неожиданного сообщения у нас чуть ли стаканы из рук не попадали.

– А ты что здесь делаешь? Что ты сам его не спасаешь?

– Да я ему уже круг кинул, и он с ним так и барахтается в мазуте. Как я его оттуда один вытащу? – орал охеревший от страха матрос. Откуда тащить? Как Васильевич оказался в воде? На расспросы времени не было. Делать было нечего. Ясно было только одно. Надо спасать Васильевича, и мы, вывалившись из каюты, бросились на палубу. Был поздний вечер, на улице наступили сумерки и было включено палубное освещение. Поэтому, присмотревшись я увидел между бортом и причалом барахтающееся тело.

– Выброска у тебя где? – проорал Колян офанаревшему матросу:

– Так вот же она, – растерянно протянул её Коляну парень из Манзовки.

Колян выхватил у него выброску и, распутывая её, побежал по трапу вниз на причал. Мы с Серёгой кинулись вслед за ним. Между бортом и причалом было месиво из мазуты, палок, щепок и различного мусора. Среди этой срачи виднелся спасательный круг, и в середине него просматривалась голова человека.

– Держи кончик, – прокричал Колян голове, и бросил гашу в это месиво.

Увидев, что за гашу ухватились руки утопающего, мы начали тянуть его вверх. Хоть и худой был этот Васильевич, но говна в нём было приличное количество. Втроём мы еле-еле вытянули его на причал. Когда замазученное тело выбралось на край причала, то все бросились к нему. Но, не тут-то было. Тело было скользкое и мерзкое, от облепившей его мазуты. Руки непроизвольно с омерзением сами отстранились от него, а осклизлое тело только и мычало:

– Бля…. Суки… Вы, где шляетесь? Так и сдохнуть можно, – откуда-то из-под слоя мазуты неслись невразумительные междометия.

Тело еле-еле поднялось и, шатаясь, побрело к трапу. Мы, онемевшие от такой благодарности, смотрели только ему вслед. А оно, оставляя за собой дорожку мазута, стало карабкаться вверх по трапу. Колян только вслед прокричал ему:

– Смотри, с трапа ещё не навернись, – но тело Васильевича разразилось в ответ только благим матом. Мы ещё немного постояли на причале, очистили от мазута выброску и разошлись по каютам. Вот так и прошёл тот знаменитый вечер, когда мы спасали третьего механика и праздновали день рождение Вадима. После того, как меня в семь часов поднял вахтенный моторист, то проснулся и Колян. Он со стоном перевернулся на своей кровати:

– Ой, башка что-то болит! Просто раскалывается.

Хотя он с 0 до 4 стоял вахту, но вид у него был такой, как будто он вообще не спал:

– Не могу больше, – стонал Колян. – Башка точно лопнет! Надо что-то выпить. Иначе – сдохну. Он выбрался со стонами из кровати, вышел в коридор и постучался в соседнюю дверь к Серёге. Вскоре послышалось, как тот вышел и недовольно пробурчал:

– Чего надо? – чувствовалось, что Серега очень недоволен.

– Надо вот. Голова болит, – заискивающе, с страдальческими нотками в голосе, канючил Колян. После недолгого молчания послышалось:

– Сейчас, – дверь хлопнула и через минуту разговор продолжился: – Все, иди, я тут занят, голос Серёги был уже добрее. Колян ехидненько поинтересовался:

– Ну, и как работалось этой ноченькой?

Серёга уже со смехом выпроваживал не в меру любопытного Коляна:

– Иди уже, иди. Я тут ещё немного поработаю и приду на разводку. Если Степаныч, что-нибудь спросит, то прикроешь меня, – уже попросил он Коляна.

– Не боись! – бодро ответил тот и через секунду вернулся в каюту с початой бутылкой.

– Вставай, – толкнул он меня и гордо потряс добычей перед моим лицом.

Делать нечего. На работу всё равно бы пришлось вставать. Мы уселись за столом и посмеялись, как это Серёга умудрился «проработать» всю ночь. Ну, ладно, не наше это дело. Разлили водку по стаканам, морщась от отвращения выпили и закусили вчерашними остывшими пельменя. После чего я начал собираться на работу. Иван Степанович, посмотрев на наши опухшие физиономии сакраментально изрёк: