2

Покинув свой номер, я пошел к лестнице. Почти сразу я услышал какой-то грохот, а в следующий момент ближайшая ко мне дверь распахнулась, и в коридор с громким визгом выбежала горничная Тамби. Волосы ее растрепались. Съехавший чепчик девушка на бегу придерживала рукой.

Притормозив у открывшейся двери, я пронаблюдал, как Тамби достигла лестницы и побежала по ступеням вниз. Чуть позже я понял, что это минута промедления избавила меня от больших неприятностей – вслед за Тамби из номера вылетел какой-то темный предмет и, ударившись о стену коридора, со звоном разлетелся на тысячу осколков и брызг. К счастью, ни один из кусочков стекла в меня не попал. Осколки блестели в ворсе ковровой дорожки. В воздухе пахло шампанским.

– А ну, вернись, тупая каракатица! – проорал из открытой двери сиплый пьяный голос. Я расплющу твою башку… диваном!

Моим соседом по этажу был Робин Фриз – музыкант по роду деятельности и террорист по душевной конституции. Как и я, Фриз прятался на Алакосо от большого мира. Однако в своем эскапизме он зашел еще дальше, во всю налегая на алкоголь и гоняясь за островитянками.

– Тамби!!! – донеслось из номера.

Не дожидаясь, пока буян выйдет в коридор, я стряхнул с руки капли шампанского и поспешил к лестнице.

3

Непонятно откуда возникшая клаустрофобия усилила мое желание поскорее выйти на свежий воздух. На противоположной стороне мрачного холла, заставленного дорогой деревянной мебелью, светился дверной проем, через который виднелась серо-голубая равнина океана.

Я уже прошел половину холла, когда чей-то невысокий силуэт подскочил ко мне со стороны подсобного помещения. Это была маленькая писклявая Ила Пирсон, супруга хозяина отеля.

– Мистер Нобби! Она либо на взлетно-посадочной полосе, либо на пляже! – схватила меня за руку Ила. Можете сказать ей, что я в гневе.

– Здравствуйте, миссис Пирсон, – отступил я на шаг. – Вы о ком?

– Да все в порядке! Просто в полдень или, скажем, в половине четвертого я волновалась бы гораздо меньше.

– Волновались бы? О чем?

– Боже мой, мистер Нобби! – закатила глаза Ила. – Все умники такие непонятливые или вы один?

– Я один. Потому и сослал себя на Алакосо.

Ила удрученно вздохнула, словно я действительно был тупицей. Я постарался не сердиться на женщину – одной из моих целей на тот момент было стать более толерантным к людям и некоторым их особенностям. Я учился во всех находить хорошее. Ила, например, была великолепным садоводом. Ее усилиями рядом с отелем появился сад, кормивший островитян первоклассными овощами и фруктами. Мне, как любителю сладкого, особенно пришлись по вкусу местные дыни.

Благодаря экскурсиям по Алакосо, которые Ила для меня проводила, я узнал породы некоторых деревьев и кустарников – по крайней мере, слоанею от гуавы я научился отличать безошибочно.

– Миссис Пирсон, вы не знаете, неполадки со связью у нас надолго? – спросил я.

– Неполадки со связью… – рассеянно повторила Ила. – Ну да… Телевизор, кажется, так и не работает. Но почему вы меня сбиваете?! Мистер Нобби, вы поможете мне или нет?

– С радостью. Если, конечно, вы скажете, что от меня требуется.

Ила дунула себе в рыжую челку и устало, будто в сотый раз, проговорила:

– Найдите Хелен.

– Хелен? Она пропала?

– Дошло, наконец! – просияла женщина.

В ту минуту я забеспокоился всерьез. Моя интуиция, или, как ее называл Брот, ментальное обоняние, после обрыва связи предсказывала что-то нехорошее, и новость об исчезновении Хелен я воспринял куда менее легкомысленно, чем ее мать.

– Мы договорились встретиться в саду в полдень, но Хелен упорола из отеля еще до девяти. Тамби… ну, горничная… ее видела, – поделилась подробностями Ила. – Судя по всему, Хелен ушла лазить по деревьям с этим своим мелким косоглазым аборигеном.

При последних словах маленькое бледное лицо Илы приобрело брезгливое выражение.

– О каком это мелком косоглазом аборигене вы говорите, миссис Пирсон? – донеслось откуда-то сверху.

По резной лестнице со второго яруса холла спускалась Мамфо – управляющая отелем. Средний и единственный палец ее темной руки скользил вниз по лакированному дереву перил.

– О-о-о! – иронично протянула Ила. – А вы, как обычно, занимаетесь любимым делом – подслушиваете?

– Нет-нет, миссис Пирсон, – ответила Мамфо. – Мне просто показалось, что из холла доносится крысиный писк, и я решила посмотреть, что тут происходит.

По мере того, как Мамфо спускалась на первый этаж, по ее телу снизу вверх бежали солнечные зайчики, словно сканируя стройную фигуру управляющей. Световые пятнышки обшарили узкую майку, висящий над высокой грудью бронзовый кулон, чуть грубоватое, но чувственное лицо, и выше – гигантское облако афро-прически.

– Так что это за мелкий косоглазый абориген, с которым убежала ваша дочь? – повторила вопрос Мамфо.

– Учитывая, что Оливье отправил почти всех рыбацких детей на материк получать образование, вариантов не так уж много, – пробормотала Ила.

Мамфо остановилась у лестницы, взявшись за резное навершие.

– Вот как? – вскинула она бровь. – Как мать мелкого косоглазого аборигена и администратор этого отеля, я попросила бы вас выходить в холл причесанной. Ваша милая утренняя растрепанность может распугать туристов.

Я посмотрел на часы и осторожно двинулся к дверям.

– Странный у вас видок для администратора! – заметила Ила, смерив управляющую презрительным взглядом. – Наверное, вам стоит носить соответствующий бейдж, иначе вас могут принять за работницу сферы специфических услуг.

Образ управляющей действительно не соответствовал стереотипу: майка и джинсовые шорты, открывающие длинные ноги, одну из которых выше колена обвивала татуировка в виде мурены. Не будь у Мамфо карт-бланша от хозяина отеля, думаю, она внимательнее бы относилась к дресс-коду. Как этой женщине удалось обрести на острове большее влияние, чем имелось у жены хозяина, я не знал – это являлось одной из загадок Алакосо, разгадывать которую мне было совершенно не интересно.

Пользуясь тем, что Ила втянулась в перебранку, я поторопился покинуть здание.

4

Я вышел из отеля. День был ясный, но в небе висела какая-то дымка, похожая на те, что окутывают города во время лесных пожаров. Однако пелена над Алакосо была не сизой, а чуть зеленоватой.

Не успел я отойти от дверей и на десять шагов, как путь мне преградил гольф-кар, которым управлял хозяин отеля Оливье Пирсон. Рубашка с коротким рукавом, брюки, шляпа, усы, борода этого человека – все было белым, отчего он сильно смахивал на полковника Сандерса. К тому же Оливье не расставался с антикварной тростью, справедливо полагая, что она придает ему аристократизма. В тот день палка лежала на свободном сиденье гольф-кара.

Пирсон искренне улыбнулся мне, заменив этим формальное приветствие. Я кивнул ему, попытавшись выдавить из себя ответную улыбку. Продолжая источать благодушие, Оливье вытянул мне навстречу руку, нацелив на меня сверкавший серебром револьвер.

– Бум! – сказал Пирсон и засмеялся.

Не дождавшись моего испуга, он опустил ствол:

– Идите сюда, Нобби. Смотрите, какая у меня игрушка!

Оливье покрутил револьвером.

– Мистер Пирсон, ваша жена, – сказал я, показав большим пальцем себе за спину, – она просила меня найти Хелен и Джошуа. Вы не видели их?

Я старался говорить громче – мало кто на острове не знал, что у Пирсона имелись проблемы со слухом, хоть Оливье старательно это и скрывал.

– Нет, – равнодушно ответил Пирсон. – Садитесь, давайте. Покатаемся, а заодно и детей поищем. Остров маленький – найдем.

Я обошел гольф-кар и уселся рядом с Оливье, который тут же всучил мне свой револьвер. Я едва не выронил оружие, когда Пирсон резко надавил на педаль и автомобильчик рванулся с места.

– Smith & Wesson? – заметил я.

– Что? – не расслышал Оливье. – А! Он самый!

Оливье отхлебнул из бутылки кока-колы, которая неизвестно как попала ему в руки. Я продолжал рассматривать револьвер: грубоватый, даже слегка топорный дизайн, тридцать восьмой калибр, светлый корпус с резиновыми накладками на рукоятке. Чуть позади барабана – гравировка в виде букв «O.P».

Оливье свернул на дорожку, ведущую от отеля к пирсу.

– Ну как, понравился? – поинтересовался Оливье, заметив, что я положил револьвер в лоток под лобовым стеклом. – Подарили на днях. Постреляем вечерком?

– Я бы с удовольствием, но что-то голова побаливает.

– Да вы прямо как моя жена! – захохотал Пирсон. – Да не смотрите так! Я шучу! Может, тогда балет? У меня новый диск с «Щелкунчиком»! Ваша, русская классика. Приходите в подвал. Экран – два метра! Звук – хай-энд!

– Обещаю подумать.

Пирсон практически с самого нашего знакомства норовил затащить меня на одно из своих семейных мероприятий. Думаю, как и многие состоятельные люди, Оливье тяготился комплексом счастливчика и пытался доказать себе, что разбогател не благодаря удачному стечению обстоятельств, а в силу выдающихся умственных способностей. Чтобы убедить самого себя в их наличии, Пирсон стремился к общению с теми, кого считал интеллектуалами. К несчастью, на Алакосо меня (разумеется, незаслуженно) причислили именно к этой категории.

На месте Оливье я бы не терзался подобными сомнениями. Не все согласились бы с тем, что Пирсон обладает гениальным умом, но в напористости и воле к победе отказать ему было нельзя. Если бы не коварные партнеры, которые в свое время вышибли Оливье из бизнеса, думаю, он владел бы теперь не только Алакосо, но и доброй частью соседнего материка.

Впрочем, и сам остров служил наглядным доказательством незаурядных качеств Пирсона. Благодаря Оливье рыбаки переселились из соломенных хижин в небольшие, но аккуратные щитовые домики, а их дети отправились на материк получать образование. Еще более значительным достижением Пирсона стала передовая солнечная электростанция, плавающая в километре от Алакосо и полностью покрывающая энергетические нужды острова.

Если уж я ступил на зыбкую почву психоанализа, замечу также, что комплекс счастливчика дополнялся у Пирсона навязчивым желанием не отрываться от корней и всегда оставаться «простым парнем». Это толкало его на поистине экстравагантные поступки – чего стоила одна доставка на остров грузовика, на котором отец Оливье работал шофером-дальнобойщиком.

– Так что там Ила говорила про Хелен? – спросил Оливье, ускоряя гольф-кар.

– В полдень они, кажется, собирались поработать в саду. Но Хелен, судя по всему, покинула отель гораздо раньше. Дело идет к вечеру, а девочка так и не дала о себе знать.

– Ила сама должна была отправиться на поиски. Зачем она на вас-то это повесила?

– Я в любом случае собирался на прогулку.

– Ох уж эта Ила! – покачал головой Пирсон. – Никогда не понимал ее поступков. Но спрашивать ее о чем-либо давно перестал – для мужчин язык – средство передачи информации, а для женщин – средство выражения эмоций.

Пирсон внезапно хлопнул меня по плечу:

– Да не переживайте! С Хелен все в порядке! Будь иначе, я бы почувствовал – у меня с ней особый канал связи. Шестое чувство. А все потому, что я сам принимал у Илы роды и стал первым, кто поглядел в лицо Хелен.

Гольф-кар остановился у входа на пирс. Вдалеке под навесом виднелась группа аборигенов в ярких национальных одеяниях. Облокотившись на перила, они поддерживали оживленную беседу и периодически смеялись. Внезапно кто-то из островитян заметил наше появление, и все они как один встали во весь рост, точно испуганные сурикаты. Через мгновение аборигены пустились в энергичный пляс, сопровождая его громким пением. Раламбу (староста рыбаков и муж Мамфо), которого даже издалека легко было опознать по синим шароварам, стал ходить вокруг ансамбля колесом и выполнять затейливые акробатические трюки. Его тренированное тело упруго подпрыгивало над причалом, словно каучуковое.

Оливье бодро, хоть и немного прихрамывая, шел к островитянам, постукивая тростью по деревянному покрытию. Если бы гнев Пирсона был видимым излучением, думаю, на причале в тот момент сияло бы второе солнце.

Когда мы подошли к артистам, я смог получше их рассмотреть – в номере участвовали трое мужчин (не считая Раламбу) и пара девушек. Костюмы аборигенов напоминали обмотанные вокруг тел цыганские платки. На лицах у поющих девушек были нарисованы белые ромашки. В руках певицы держали что-то похожее на кастаньеты, которыми щелкали в такт пению. Мужчины аккомпанировали на местных музыкальных инструментах – гитарах и продольных флейтах. Сама же песня чернокожих артистов напоминала одновременно зулусские напевы и латиноамериканский фольклор. Сколько я не старался, так и не смог уловить мотива песни – последовательность нот казалась абсолютно рандомной.

Засмотревшись на Раламбу, выделывавшего прямые и обратные сальто, я совсем отвлекся от Оливье, поэтому, когда в шаге от меня грянул выстрел, от неожиданности я чуть не уселся на причал. В поднятой к небу руке Пирсона дымился новенький револьвер. Пение и музыка разом оборвались – участники ансамбля остолбенело глазели на Пирсона.