Укрепление Русского государства и его церкви, как основного земельного олигарха, совпало с одним немаловажным и неожиданным обстоятельством – источник подражания и пиетета, уцелевший осколок Римской Империи – так называемая «Византия» – всесильное и могущественное по виду государство, вдруг пало и превратилось во вражеский мусульманский Стамбул. Прекратился ручеёк коррупционных денег и поставка модных и качественных товаров для элиты. Беда страшная! Но старых друзей не предают. Да и инерция государственного строительства была велика. На поверхности лежало желание элиты продекларировать наследственную преемственность от Римского трупа, и заявить о своих амбициях подхватить павшее знамя святой Византии с её святой верой и продолжить её имперские традиции. Что было и сделано, несмотря на то, что никаких ресурсов для поддержания такого статуса не было. Так на монгольские оккупационные государственные институты был напялен уже изрядно сгнивший Римский хитон, и в таком виде явилось набирающее силы Русское государство. Династия Рюриковичей стояла у истоков этого новоявленного государства, обеспечивая известную стабильность и преемственность, хотя о полной преемственности говорить не приходилось. Каждый новый руководитель правил со своими уникальными представленяими о добре и зле, и характер каждого нового руководителя, контролировавшего все ресурсы и денежные потоки, зеркально отпечатывался на выражении лица Русского государства. Разумеется, процесс энтропии и вырождения уже давно довлел и над этими древними династиями. Если у первых Рюриков хватало ума и здравого смысла устраивать торговые пути «Варяги -Греки», настраивавшие население на торговлю и обслуживание торговых путей, не слишком напрягая население неприятной и малоприбыльной пахотой, то лишённые торговых путей нынешние микрорюрики не имели никаких возможностей эксплуатировать новые технологические возможности и обходится тем, что им досталось – землю. С этих пор довольно тяжёлые Российские земли становятся основой богатства, а государство становится громоздким и малоэффективным, и вспоминать о богатстве и зажиточности старых торговых времён становится небезопасным. Этот отяжелевший, малоэффективный монстр зацикливается на самой простейшей схеме поддержания порядка – чураться всяких технологий и выкачивать все средства из непосильного труда крестьян – самого низшего, самого беззащитного и уже приученного к абсолютной животной покорности слоя населения. В таких услових поведение властителей превращается из внятной политики в бесконечную череду комических гэгов и труднообъянимого произвола, топили ли властители музыкальные инструменты в реке или брило бороды. Политику сменило массированное издевательство над населеним. В конце 15 века в Европе, когда капитализм уже разрывает своими свежими росками заскорузлый панцирь феодального господства, а на Руси всё катится по накатанной – государство продолжает всё более закабалять растущее крестьянское население – эту дойную корову московского олигархата. Собственно говоря, эта моно-модель доковыляла и до сих пор. Нынешние нефть и газ – это земля 15 века. Впрочем с той разницей, что тяжесть возделывания земли всегда требует живого раба, её возделывающего, а обладателю газа и нефти это избыточное население совершенно ни к чему, и от него можно потихоньку избавляться.

Изменение было только одно – содранная с русских шкура шла теперь не в карман монголов, а в карман невероятно растлившейся местной «элиты», которая ни на йоту не собиралась улучшать условия сущестования Русского Народа, а только рассказывало ему страшные сказки о приближающихся ордах монголов. Наоборот. Как ни странно, монгольское сообщество было вовсе не чужно прогрессивным вещам – они покоряли мир и жгли деревянные города китайскими пороховыми ракетами, устраивали периодические переписи, вводили прочие усовершенствования, чтобы планировать и знать ожидаемые дани, они завели отменно действовавшую почту и службу перевозок, они ввели бонусы для православных попов, которых не тронули даже пальцем, понимая, сколь сильно попы помогают делу закабаления человеческого разума. Так продолжалось два века, а потом стало ясно, что никаких монголов ждать ниоткуда не приходится, и огромный монгольский тигр, один рык которого из-за горизонта прежде вызывал оторопь у любого окольничего, превратился в болонку с бантиком на шее. Теперь надо было самим под свою ответственность приниматься обирать население.

После монголов

Период становления новой государственности после монголов был особенно тёмным и страшным.

К концу 16 века интеллектуальная жизнь Европы питалась жалкими ошмётками Древнеримского интеллекта и науки, множество раз пропустив всё это величественной наследие через микроскопическое сито христианской цензуры, и людям этой эпохи даже в голову бы не пришло, какой страшный путь вниз совершили их сообщества, ринувшись от материалистической философии и Богов, связанных с Силами природы, к анекдотической истории необразованного иудейского пророка, убитого за слишком длинный язык. К тому времени сообщества повсеместно погружались в морок этой своеобразной религии, и все человеческие проявления были окуклены оболочкой схоластики и ханжества. В это время самое главное в сообществах – борьба страт и классов происходит только в рамках этих по видимости схоластических споров, никогда не выходя за их орамки, и вызывая только появление бесконечного числа так называемых «ересей» или аапендиксов старых форм христианской религии.

Совсем недавно Германию потрясли доски Лютера, прибитые к двери аббатства, совсем недавно король Англии своей волей уволил и истребил на корню католицизм и ввёл свою собственную, частную форму христианства.

Совсем недавно на территории Руси и Литвы начались разделы религиозных воззрений, и чем западнее, тем их было больше, и тем интереснее они были.

Часть Руси, не оккупированная монголами, за два столетия нахождения под пятой захватчиков настолько духовно и политически отделилась от Руси оккупированной, что между ними пролегла целая пропасть, и с той поры они навсегда останутся на разных берегах, то и дело пытаясь объединиться, то и дело нападая друг на друга, и всё время

пребывая в хрупком состоянии полусотрудничества – полувойны. Потом эту западную часть Руси – Литву поглотит Польша, и ситуация станет ещё более запутанной и тёмной. Благодаря обилию ресурсов Московская Русь, избавленая от грабительства монголов, тяжело и медленно поднималась с колен, установив систему правления, напрямую повторявшую монгольскую государственную деспотию, даже намёком не собираясь отходить от этой чрезвычайно эффективной системы повального грабежа населения. Самым лакомым наследием монголов была чудовищная налоговая система, позволявшая оставить далеко позади тысячелетнюю десятину, взымаемую с населения – теперь легко можно было драть с него и 15 и 20 и даже 25 процентов.

Русскому менталитету была свойственна эта милая особенность – в своих бедах большинство пристёгнутого к земле населения всегда обвиняло только «лихих» чиновников или вороватых бояр, но никогда осознание этих людей не поднималось до осознания явной вины царской власти и лично царя. Эта особенность проковыляла сквозь века и благополучно докатилась до нашего времени. Как и тогда обыватель чертыхается на «лихих» или «кормящихся наместниках губерний» и хлопает глазами при упоминании высшей власти, выплёвывая «Да кто ж кроме него!». Высшая власть у него всегда чиста, умела, благородна, вот только «лихие люди» ей мешают и постоянно вставляют ей палки в колёса и гадят, мешая веками навести даже элементарный порядок. Так же, как тогда жалкий обыватель, хмуря брови и стоя посреди грязной лужи, нудит: «А кто ж кроме него?», хотя видит перед собой какую-нибудь жалкую, омерзительную, невзрачную немочь! Этот психологический ньюанс очень значим при разговоре о любой из бесчисленного набора имевшихся форм российской «государственности».

При всём зверстве правления Ивана Грозного, это был вполне уважаемый народом правитель. Его чудовищное обращение с простолюдинами в глазах народа с лихвой компенсировалось точечными зачистками отдельных бояр, дворян или их семейств, чьё часто публичное растерзание и казни были серьёзной моральной компенсацией беднякам за их неимоверные страдания и нищету. Театрализированные шоу уничтожения врагов, все эти казни отличались отменным разнообразием и волнующей творческой выдумкой. Тут и вешали, и рубили, и подвешивали на дыбу, и надевали глухой намордник на физиономию, и травили медведями, волками и собаками и зарывали живьём, рвали языки и органы, сажали на кол и иные острые предметы, разрывали механизмами и лошадьми, морили голодом и холодом, и сжигали, ну и разумеется, топили в проруби. Ни возраст, ни пол не могли спасти преступника от этого волнующего разнообразия форм его грядущего конца. Единственно – в этом не было никакой скуки. Нет никаких сомнений, что царь проявлял личную заинтересованность в готовящемуся шоу, и скорее всего был режиссёром и сценаристом намечавшегося представления, планируя малейшие детали его. Единственным же мирным развлечением тогда была церковная служба, пение и жжение свечей. Театров не было, варьете отсутствовало, скоморохов и бродячих музыкантов давно запретили и перебили, к тому времени ещё отец богобозненного монарха извёл, сжёг или утопил в реке и музыкальные инструменты и маски.

Теперь только казни были единственным адреналиновым развлечением публики, и на них всегда стекались немыслимые толпы зрителей. Достойно сожаления, что царь не додумался построить Колизей на Красной Площади. Это была форма истинной справедливости – царь бил всех, и бедных, и богатых, кто вываливался из жёстких рамок феодального застенка. Бедных он бил по праву, богатых – по справедливости. Народу, привыкшему, что веками бьют только его, такое разнообразие пришлось по вкусу. Думая, окажись на лобном месте в толпе зрителей, я бы испытал подобные же очаровательные чувства. У царя были отменные успехи – он разгромил Казань, громил Крымское ханство, и хорошо начинал в Ливонии, и даже то, что в Ливонской войне его вконце концоы отстегали, как малыша, не могло перебить очаровательное великолепие его ранних свершений и побед. Да и сама инерция власти даже самого скверного правителя всегда очень сильна, и до того времени, пока большинство народа полностью разочаруется в нём, проходят иной раз десятилетия, если не столетия.

По мере становления и укрепления Мсоковского государства и появления всё новых свор боярских и служивых аристократических дармоедов, высасывание сил Русского народа только нарастало, прикрытое несколькими несложными государственными, «патриотическими»

мантрами. Наконец настал момент, когда решили прикрыть последнюю замочную скважину, через которую зависимый труженик (крепостной раб) мог ускользнуть раз в год из абсолютной власти хозяев – Юрьев День. С самого начала Юрьев День был неизбежной уступкой власти на ранних стадиях послемонгольской жизни, (кота ведь нельзя загонять в угол). Но с тех пор карательный аппарат государства так усилился, а крестьяне были настолько обезоружены, что с ними уже можно было обращаться поистине бандитскими методами – просто делать рабами, потому что хочется.

Сделано это впервые было с вполне понятными экивоками власти на слишком трудное положение государства, с призывом потерпеть и обещание скоро, по улучшению обстановки, разумеется, отменить это временное ухудшение положения крестьян. И тут власти нельзя было полностью лишать народ надежды! Потом отмена эта каждый год пролонгировалась, пока до населения не стало доходить – всех ограбили в очередной раз!

Отмена Юрьева Дня была кошмарным ударом по психике Русских людей. Русских окончательно закабаляли, делали в массе своей рабами, без малейшей надежды обрести лучшую жизнь в рамках следующих поколений. Страну потихоньку обнимали народные выступления и неизбежный бандитизм на дорогах.

В высокой степени все эти тенденции стали намечаться уже при жизни отца Ивана Грозного, и они говорили о глубинном нестройстве государства.