Цитаты из книги «Тобол. Том 1. Много званых»

Тайга была наполнена тайной, невидимой жизнью, но Айкони её видела. Деревья, которые при людях притворяются спящими, открыли глаза. Трава невесомо трогала Айкони кончиками былинок, ощупывала, изучала. В сумрачно-солнечной чаще появились рогатые таёжные страшилища – они словно отслоились от узловатых стволов и бурелома; Айкони знала, что на самом деле эти страшилища были глупыми и пугливыми, как лоси, и всегда жили в тени. Прозрачные призраки будущих зверей потянулись из тайги к реке на водопой. Даже комары не досаждали Айкони – они исчезали от одного только взмаха еловой лапки перед лицом. Бескрайняя тайга обладала неизмеримой мощью, она могла уничтожить человека, будто муравья, в страхе или в гневе она могла породить демонов или чудовищ, как грозовая туча порождает молнии, но в потаённой глубине она была застенчивая, чуткая, нежная, девственная, и Айкони была допущена в эту глубину.

В отличие от других остяков, Пантила не верил, что русские – колдуны. Он не боялся русских, он ездил на ярмарки и в Берёзов, и в Тобольск. Власть русских была не в колдовстве. Все русские, даже какой-нибудь последний нищий на ярмарочной площади, имели в себе безоговорочное убеждение, что тут, в Сибири, они самые главные. Они приходили и брали, что пожелают, и даже удивлялись, когда им не хотели давать. Они не сомневались в своём праве. И про меру они тоже не думали – забирали больше, чем надо, могли забрать вообще всё, и не испытывали вины. Русские были не народом, а половодьем. Нельзя сказать, что они угрожали или давили силой, хотя порой случалось всякое. Но обезоруживала их уверенность в себе.

Дьявол не входил в его душу, как в горницу; нет, его будто черти снаружи подпихивали. Как тело не гибнет от щекотки, так и душа не гибнет от мелких искушений. Её можно спасти, если не дать искушениям разрастись. Но

– Закончил свою ревизию, Нестеров? Восвояси собрался? – насмешливо сощурился Матвей Петрович. – Раненько небось. Ещё мышей не допросил.

Устал я уже, Ефимка, с утра сидим, как два сыча в дупле… Передышку дай.

– Помалкивай, аршин казённый! – сразу громыхнул Семён Ульяныч.

Честность в этом не стоила Ване усилий: не девицы доблесть офицера. – Не знаешь, так не лезь, – безжалостно ответила Маша. – Ты мне очень к сердцу припала, – Ваня старался говорить твёрдо. – Но я солдат. Первым делом отечеству служу. И другим я не буду. Ваня надеялся, что Машу покорит его воинская самоотверженность. – Так женись на пушке! – отсекла Маша. – Она чугунная, ей не больно

У него есть только лесная изба, в которой на земляном полу не просыхают лужи, есть тайга, немая, как смерть, и есть мокрые, скользкие, липкие деньги отребья

– Я не бегаю! – строго ответил Ваня. – Я на службе! – Суровый, как дьякон с похмелья.

– Знаю, Семён Ульяныч! – загорячился Ваня. – За границей я честно во все премудрости вникал, чтобы любезное отечество защищать! – Всегда, батюшка, у тебя все дураки! – упрекнула Маша. – Молчи, трясогузка! – тотчас ответил Семён Ульяныч.