Когда он наконец положил трубку, то некоторое время сидел неподвижно, глядя перед собой. Воздух в кабинете стал густым и тяжелым.

«Из Москвы звонили,» – сказал он наконец тихо, не глядя на Петрова. – «Даже не из МВД. Выше».

Петров напрягся. Это было плохо. Это означало, что их замороженный "подснежник" – не просто специалист, а кто-то очень важный. Или дело было вовсе не в нем?

«Заинтересовались нашим утопленником,» – криво усмехнулся Зуев, но в глазах усмешки не было. – «Спрашивали детали. Очень подробно. Про место. Про… странности».

«Странности?» – переспросил Петров. Он не упоминал в официальных рапортах ни о темном льде, ни о своих ощущениях вибрации, ни о байках рыбаков. Только о неестественной позе и отсутствии следов.

«Ну да. Вроде как… им там в Москве виднее, какие у нас тут странности на Байкале,» – желчно сказал Зуев. Он явно был взбешен тем, что его обошли через голову. – «Короче. Признали дело „особо важным“. Передают под контроль союзной Прокуратуры. И… присылают своего человека».

Петров почувствовал, как холодок пробежал по спине, несмотря на тепло в кабинете. Своего человека. Из Москвы. Это означало две вещи: дело действительно серьезное, и им, местным, не доверяют. Или, что еще хуже, от них хотят что-то скрыть.

«Следователь по особо важным делам,» – продолжал Зуев, вставая и подходя к окну, за которым сыпал мелкий снег, уже успевший превратить Иркутск в серую кашу. – «Фамилия… Волков. Старший лейтенант юстиции. Молодой, говорят, но зубастый. Завтра утренним рейсом прибывает. Встретишь его, Петров. Введешь в курс дела. И… будешь ему помогать». Последнее слово он произнес с явной неохотой.

«Помогать… или мешать?» – подумал Петров, но вслух сказал: «Есть, товарищ полковник».

«Ты пойми, Петров,» – Зуев обернулся, в его глазах была непривычная растерянность. – «Дело мутное. Явно что-то нечисто. Может, шпионаж какой. Или… похуже. На Байкале всякого хватает, сам знаешь. Вояки там свои игры играют, наука что-то секретное мутит… Может, и доигрались. А нам теперь разгребать». Он тяжело вздохнул. «Так что ты с этим… Волковым… осторожнее. Глаза и уши держи открытыми. Но и палки в колеса не суй без нужды. Москва шутить не любит».

Петров кивнул. Он прекрасно понимал невысказанный приказ: сотрудничать, но следить. Быть для московского гостя и помощником, и надсмотрщиком. Роль не из приятных.

«Разрешите идти, товарищ полковник?»

«Иди. Готовься встречать „важняка“. И это… Петров,» – Зуев снова понизил голос. – «Та фигня с геологами… Пропавшая группа… Ты ее пока придержи. Не спеши связывать с этим делом. Пусть москвич сам разбирается, если докопается».

Выходя из управления, Петров поежился. Снег перешел в колючую крупу, ветер пробирал до костей. И дело уже казалось не просто странным, а опасным. Невидимые нити тянулись от замерзшей фигуры во льду куда-то вверх, в высокие кабинеты, в секретные лаборатории, в прошлое, которое не хотело оставаться мертвым. И теперь в эту паутину должен был войти новый игрок. Следователь из Москвы. Что он принесет с собой – разгадку или еще больше хаоса?

(Часть 6)

Иркутский аэропорт встретил утренний рейс из Москвы низким серым небом и пронизывающим ветром, который залетал под воротник казенного полушубка Петрова и неприятно холодил шею. Он стоял чуть поодаль от толпы встречающих, курил папиросу за папиросой, наблюдая, как по трапу спускаются пассажиры – военные в шинелях, интеллигенты в пыжиковых шапках, женщины, кутающие детей в толстые одеяла. Все они спешили укрыться в теплом здании аэровокзала от сибирской неприветливости.

Петров ждал, высматривая того, кто должен был выделяться. Не по одежде, нет – Москва умела мимикрировать. По выражению лица, по походке, по той едва уловимой ауре человека, приехавшего не любоваться красотами, а работать. Вершить судьбы, как им там, в центре, кажется.

Он появился почти последним. Старший лейтенант Волков оказался выше и моложе, чем представлял себе Петров. Лет двадцати семи, не больше. Высокий, подтянутый, в щегольской, ладно сидящей шинели явно не иркутского пошива, на голове – новенькая каракулевая шапка-ушанка, но уши демонстративно подняты, словно мороз ему нипочем. В руке – небольшой, аккуратный фибровый чемоданчик. Двигался он быстро, энергично, с какой-то деловитой целеустремленностью, оглядывая унылый пейзаж иркутского аэропорта с легкой брезгливостью столичного жителя, попавшего в глухую провинцию.

Волков легко вычислил Петрова в толпе – милицейская форма и выжидающая поза не оставляли сомнений. Он направился прямо к нему, протягивая руку в перчатке.

«Старший лейтенант юстиции Волков, прибыл по вашему делу,» – голос у него был четкий, поставленный, без тени сибирского говорка. Хватка руки – крепкая, уверенная.

«Капитан Петров, уголовный розыск,» – ответил Игорь Матвеевич, пожимая протянутую руку. Его собственная ладонь показалась ему грубой и обветренной рядом с холеной перчаткой москвича. – «Добро пожаловать в Иркутск, товарищ старший лейтенант».

«Можно просто Волков. Или Александр Сергеевич,» – поправил тот, чуть улыбнувшись уголком рта. Улыбка вышла вежливой, но холодной. – «Как я понимаю, вы в курсе цели моего визита?»

«Так точно, товарищ… Волков,» – Петров почувствовал легкое раздражение. Этот столичный лоск, эта уверенность человека, знающего, что за ним стоит сила, вызывали инстинктивное отторжение. – «Полковник Зуев проинструктировал. Машина ждет».

Они пошли к стоянке, где старенький «газик» Петрова казался еще более неказистым рядом с черной «Волгой», припаркованной чуть поодаль (наверняка из обкома или местного КГБ, уже подсуетились встретить «важную шишку»).

«Надеюсь, вы ввели в курс дела вашего патологоанатома?» – спросил Волков, бросая свой чемоданчик на заднее сиденье «газика» с таким видом, будто опасался его испачкать. – «Хочу осмотреть тело как можно скорее. И место происшествия. Вы его охраняете?»

«Место оцеплено. Тело в городском морге,» – отрапортовал Петров, заводя двигатель. Мотор недовольно чихнул пару раз, прежде чем затарахтеть. – «На Байкал сможем выехать завтра утром, если погода позволит. Сейчас темнеет рано, да и дорога…»

«Дорога меня не пугает, капитан,» – перебил Волков, разглядывая обшарпанную приборную панель «газика». – «Меня пугает потеря времени. В Москве ждут результатов. И как можно скорее».

«У нас тут, в Сибири, время течет по-другому, Александр Сергеевич,» – не удержался Петров. – «Иногда приходится подстраиваться под Байкал, а не под московские ожидания».

Волков бросил на него быстрый, оценивающий взгляд. В голубых, чуть прищуренных глазах промелькнуло что-то острое, изучающее. Он явно был не так прост, как казался на первый взгляд.

«Возможно,» – сказал он ровно. – «Но законы физики и уголовного кодекса везде одинаковы. Или вы считаете иначе, капитан?»

«Я считаю, что дело у нас странное,» – ответил Петров, выруливая со стоянки на разбитую дорогу. – «И простого объяснения пока не видно».

«Странных дел не бывает, капитан,» – Волков откинулся на сиденье, глядя в окно на проплывающие мимо серые деревянные дома и дымящие трубы. – «Бывают плохо собранные факты и недостаток логики. Уверен, мы с вами быстро во всем разберемся».

Петров промолчал. Он уже понял, что работать с этим столичным «важняком» будет непросто. Между ними лежала не только разница в званиях и географии. Между ними лежал разный взгляд на мир. Рациональный, холодный ум Волкова против опыта и интуиции Петрова, замешанных на знании этого края, его людей и его темных тайн. И эта разница, это напряжение, повисшее в тесной кабине старого «газика», обещало искры. А возможно, и пожар.

(Часть 7)

Иркутский морг пах формалином, хлоркой и еще чем-то сладковатым, неуловимо тошнотворным – запахом смерти, которую пытались сделать стерильной. Воздух был холодным, но эта холодность не шла ни в какое сравнение с ледяным дыханием Байкала. Здесь она была мертвой, выхолощенной.

На металлическом столе под тусклой лампой лежало тело. Уже не в ледяной глыбе – ее растопили паром и горячей водой. Теперь это был просто труп неизвестного мужчины. Бледная кожа, синеватые губы, слипшиеся волосы. И те самые широко открытые глаза, которые, казалось, до сих пор смотрели на что-то невидимое в потолке морга. Даже смерть не смогла стереть с его лица выражение предельного, застывшего изумления.

Рядом стояли Волков и Петров. Волков рассматривал тело внимательно, профессионально отстраненно. Петров старался не смотреть на лицо – от него до сих пор бежали мурашки.

Патологоанатом, немолодой уже мужчина по фамилии Шерстнев, с усталыми глазами и руками в вечных желтых пятнах от химикатов, закончил предварительный осмотр и вытирал руки ветошью.

– Ну что, товарищ Шерстнев? Ваши выводы? – спросил Волков, не отрывая взгляда от трупа. Голос его в гулком помещении морга звучал особенно резко.

– Предварительно – все та же асфиксия в результате общего переохлаждения, – пробурчал Шерстнев, закуривая. Дым папиросы смешался с запахами морга, создавая совсем уж невыносимую атмосферу. – Воды в легких нет, значит, не тонул. Замерз. Классика для этих мест.

– Классика? – Волков скептически поднял бровь. – Вы находите позу, в которой его обнаружили, классической?

Шерстнев пожал плечами.

– Всякое бывает при замерзании. Мышечные спазмы, трупное окоченение на морозе может такие фортели выкинуть… Но… – он запнулся.

– Что «но»? – тут же подхватил Волков.

– Есть странности, – Шерстнев потер лоб. – Ткани… Они… необычные. Слишком хорошо сохранились для предполагаемого времени нахождения во льду. Почти как при криогенной заморозке. И структура клеток… Под микроскопом видно… Они словно… стеклянные? Очень хрупкие. Я такого раньше не видел. Будто не просто замерзли, а… кристаллизовались мгновенно.

Волков нахмурился.

– Кристаллизовались? Что это значит?

– Понятия не имею, – развел руками Шерстнев. – Нет такого в учебниках. Возможно, какой-то неизвестный химический реагент попал в организм перед смертью? Или… что-то другое. Но пробы на основные яды отрицательные. Алкоголя в крови тоже минимум, так, для запаха. Он был трезв.

Петров слушал молча, но слова Шерстнева эхом отзывались в его голове. Мгновенная заморозка. Кристаллизация тканей. Он вспомнил рассказы своего деда, старого рыбака, который клялся, что в молодости видел, как во время странной байкальской бури, когда небо светилось зеленым огнем, олень, бежавший по берегу, вдруг застыл на месте, превратившись в ледяную статую. Дед называл это «дыханием Хозяина» или работой «замороженных духов», которые иногда вырываются из трещин во льду. Тогда Петров только посмеивался над стариковскими байками. Сейчас было не до смеха.

– То есть, вы хотите сказать, что он мог замерзнуть… моментально? – спросил Волков, явно пытаясь уложить слова Шерстнева в свою рациональную картину мира. – Как это возможно?

– С точки зрения известной мне медицины – невозможно, – прямо сказал Шерстнев. – Но я вижу то, что вижу. Структура тканей изменена на клеточном уровне. Как будто его пропустили через… не знаю… какой-то сверхнизкотемпературный шок. Выходящий за рамки обычного природного замерзания.

Волков потер подбородок, глядя на неподвижное тело.

– Интересно… Это меняет дело. Или усложняет. Спасибо, Шерстнев. Подготовьте подробное заключение. Особенно по этим… кристаллам в тканях. Возможно, потребуется экспертиза в Москве.

Шерстнев кивнул и вышел, оставив следователей наедине с трупом и его тайнами.

– Ну что, капитан? – Волков повернулся к Петрову. В его глазах уже не было прежней снисходительности, скорее – азарт охотника, учуявшего сложный след. – Ваша «сибирская экзотика» приобретает некоторые объективные черты? Мгновенная заморозка, кристаллизация… Похоже, наш клиент столкнулся с чем-то посерьезнее обычного мороза.

Петров кивнул, глядя на застывшее лицо неизвестного.

– Я же говорил, дело странное. И эти… байки деда… про замороженных духов… – он осекся, поняв, что снова лезет в мистику.

Но Волков на этот раз не стал отмахиваться.

– Духи духами, капитан, но какая-то аномалия здесь явно присутствует. Природная? Техногенная? Надо выяснять. Очень надо выяснять. Кто он такой, этот человек? И что он делал на Байкале? Похоже, ответ на этот вопрос гораздо важнее, чем я думал сначала.

(Часть 8)

Пока Волков окучивал научные институты и тряс армейские чины по своим московским каналам, пытаясь нащупать ниточку к личности замороженного или к возможному секретному эксперименту, Петров занялся тем, что считал не менее важным. Он зарылся в прошлое. Не в большое, официальное прошлое из учебников истории, а в то мелкое, пыльное, забытое прошлое, что оседало на полках областного архива и в подшивках старых газет.

Архив встретил его запахом тлена. Не трупного, нет – тлена бумажного. Миллионы страниц, исписанных выцветшими чернилами и машинописным шрифтом, хранили истории болезней, рождений, судебных тяжб и смертей. Воздух был сухим и неподвижным, пылинки танцевали в редких лучах света, пробивавшихся сквозь грязные окна. Тишина здесь была особенная, не байкальская – глухая, давящая, словно сами стены впитали все горести и тайны, осевшие на этих пожелтевших страницах.

Петров перелистывал старые милицейские сводки, отчеты участковых из прибайкальских районов, подшивки «Восточно-Сибирской правды» за последние тридцать лет. Дело двигалось медленно. Бумага крошилась в руках, записи часто были неразборчивы, сделанные наспех карандашом или выцветшими чернилами. Он искал нечто похожее на их случай: странные смерти на льду, необъяснимые исчезновения, упоминания о людях, найденных замерзшими в неестественных позах.

Часы текли вязко, как смола. Спина затекла, глаза слезились от пыли и напряжения. Он просмотрел сводки за пятидесятые – годы послевоенной неразберихи, когда люди пропадали часто, а причины смерти не всегда расследовались тщательно. Ничего похожего. Сороковые – война, эвакуация, не до странных смертей на Байкале. Он уже начал думать, что Волков прав, и все эти предчувствия и дедовские байки – лишь плод усталости и воображения, игра разума в этом краю легенд. Может, просто несчастный случай, осложненный какими-то аномальными погодными условиями?

Он почти сдался, решив перекурить и переключиться на что-то другое, когда его взгляд зацепился за короткую заметку в ветхой подшивке районной газеты «Байкальская Заря» за… да, за 1938 год. Мелкий шрифт, неказистый заголовок: «Трагедия на льду».

Заметка была короткой, всего несколько строк, затерявшаяся между отчетом о надоях и новостью о разоблачении очередного «врага народа». В ней сообщалось об охотнике-промысловике из села Турка, не вернувшемся с Байкала. Позже его тело было найдено вмерзшим в лед «в нескольких верстах от мыса Ухан». Знакомое название.

Петров впился глазами в строчки. Дальше шло самое интересное. «Тело было обнаружено товарищами по артели в странном, неестественном положении,» – коряво сообщал безвестный корреспондент. – «Признаков борьбы или нападения хищников не обнаружено. Медэкспертиза установила смерть от переохлаждения. По предварительной версии, смерть наступила в результате несчастного случая во время внезапного бурана, сопровождавшегося, по словам очевидцев, необычными атмосферными явлениями».

И все. Никаких подробностей. Какое «неестественное положение»? Какие «необычные атмосферные явления»? Дело наверняка быстро закрыли, списав все на стихию и разгул контрреволюции, мешавшей строить социализм. Тридцать восьмой год – время было такое, не до загадок природы.

Но для Петрова эти несколько строк прозвучали громче набата. Тот же район. Та же смерть от холода без видимых причин. Та же «неестественная поза». Даже упоминание странной погоды. Словно эхо, долетевшее сквозь два с лишним десятилетия.

Он откинулся на спинку скрипучего стула, чувствуя, как по спине пробежал холодок, не связанный с промозглой атмосферой архива. Это уже не было просто совпадением. Это был паттерн. Призрак прошлого, протянувший ледяные пальцы в настоящее.

Значит, их замороженный – не первый. Значит, что-то происходит в этом районе Байкала уже давно. Что-то цикличное, страшное, выходящее за рамки привычной логики. И байки деда о «замороженных духах» внезапно перестали казаться просто байками. Они стали похожи на искаженное временем предупреждение.

Петров аккуратно переписал данные заметки в свой блокнот. Это была слабая зацепка, почти эфемерная. Волков, скорее всего, снова отмахнется, скажет, что это притянуто за уши. Но Петров чувствовал – он на верном пути. Пути, который вел не только к разгадке смерти неизвестного мужчины, но и к какой-то древней, темной тайне самого Байкала. Тайне, которую озеро хранило десятилетиями, лишь изредка приоткрывая ее ледяной полог.

(Часть 9)

Петров как раз вернулся из архива, все еще ощущая на руках пыль десятилетий и легкий озноб от своей находки, когда в их с Волковым временном кабинете дребезжаще зазвонил телефон. Не "вертушка", обычный городской аппарат. Волков, погруженный в изучение каких-то схем и карт, которые ему явно передали не по официальным каналам, поморщился и кивнул Петрову – мол, бери трубку.

– Капитан Петров, слушаю.

Голос на том конце провода принадлежал дежурному по УВД, говорил он быстро и встревоженно.

– Игорь Матвеевич, тут ЧП. Из Усть-Баргузина звонили только что. Начальник местной геологоразведочной партии… Говорит, пропала связь с одной из их полевых групп. Вчера вечером должны были выйти на связь по рации – и тишина. Сегодня утром тоже.