Летит фанерный наш У-2
по бесконечной дали.
Ну где ж то видно, чтоб дрова
по воздуху летали?
Шутил солдат и думал вслух —
У-2 солдату лучший друг.
Спокойно на душе у нас,
а враг бежит в окоп,
когда гремит наш «тарантас»
по кочкам облаков.
В кромешной тьме наш «тарантас»
летает как по нотам.
И бомбы точно в самый раз,
что ложку в рот кладет он.
Недаром славила молва
ночной бомбардировщик.
Летит-гудит родной У-2,
гремит лихой извозчик.
Он невелик, наш аппарат —
часы, а не машина.
Ему, пожалуй, в аккурат
ангар в норе мышиной.
Шутил солдат и думал вслух —
У-2 солдату лучший друг.
Спокойно на душе у нас,
а враг бежит в окоп,
когда гремит наш «тарантас»
по кочкам облаков.
Получила Любушка письмо,
А в письме любимого портрет.
Голубою шелковой тесьмой
Завязала розовый конверт.
Говорила: – Как хорош,
как портрет его похож.
Право, в мире краше нет —
посмотрите на портрет.
Парень статен и плечист,
взгляд лучист и грудь горой.
Сразу видно, что танкист,
и, наверное, герой.
Но портрет успеха не имел.
Девушки смотрели на него
и, сказав, что парень похудел,
не сказали больше ничего.
Только Люба им в ответ:
– Краше парня в мире нет,
а не нравится, ну что ж, —
значит просто не похож.
Если вышел неказист,
как в народе говорят,
в том нисколько не танкист,
в том фотограф виноват.
Много ли солдату нужно?
Горсть махорочки в кисет.
Служба – это, братцы, – служба,
на войне покоя нет.
На то, браток, она война,
чтоб шел солдат, не зная сна,
не зная отдыха в пути,
когда приказано идти
вперед.
Солдата стужа не берет.
Бывает хуже – стужа врет.
Ремень потуже и – в поход,
в поход!
Как возьмем немецкий город,
мы на радостях тогда
выпьем кружечку кагора,
чтоб не сохла борода.
На то, браток, она война,
чтоб шел солдат, не зная сна,
не зная отдыха в пути,
когда приказано идти
вперед.
Солдата стужа не берет.
Бывает хуже – стужа врет.
Ремень потуже и – в поход,
в поход!
Чтоб жене не снились мины
и солдат под их дождем,
мы из города Берлина
телеграмму ей пошлем.
Пришла и к нам на фронт весна,
Солдатам стало не до сна —
Не потому, что пушки бьют,
А потому, что вновь поют,
Забыв, что здесь идут бои,
Поют шальные соловьи.
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят…
Но что война для соловья!
У соловья ведь жизнь своя.
Не спит солдат, припомнив дом
И сад зеленый над прудом,
Где соловьи всю ночь поют,
А в доме том солдата ждут.
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят…
Ведь завтра снова будет бой.
Уж так назначено судьбой,
Чтоб нам уйти, не долюбив,
От наших жен, от наших нив.
Но с каждым шагом в том бою
Нам ближе дом в родном краю.
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят…
Ой, вы соколы-дружки,
не топчите сапожки.
Возле дома, возле окон
чудо-девицы души.
Для нее, для черноокой,
вы не больно хороши.
Вы ее покой не троньте,
ее миленький на фронте.
Он дерется на Карпатах
в батальоне боевом.
Не тягайтесь с ним, ребята,
вы не стоите его.
А ребята: «Ну скажи-ты!
Что ж мы, лыком, что ли, шиты?»
Распахнули вмиг тужурки:
под тужуркой (вот те на!) —
на гражданских синих куртках
трудовые ордена.
Как бы парни ни гордились,
двери в дом не отворились.
И видали все подруги,
как красавица села
на знатнейших лиц в округе
даже глаз не подняла.
Парни ждали и вздыхали,
пока ночи мерзнуть стали.
Мимо гордой королевы
возле крашеных ворот,
повернул один налево,
а другой – наоборот.
Как-то летом шли девчата
Средь муравистых лугов
И решили: будь что будет,
Погадать на женихов.
Порешили, сели кругом,
Стали песню запевать,
И одна из них подругам
Предложила загадать.
Если вдруг закружит птица
Над лесочками,
Суждено тогда девицам
Быть за летчиками.
Если трактор кто услышит,
Сердце дрогнет и замрет,
Знай: танкист письмо напишет,
Сватов в дом к тебе пришлет.
Если зыбью бирюзовой
Вдруг подернется река,
На крылечке, на тесовом,
Поджидай ты моряка.
Солнце близится к закату,
Как назло, нет ветерка.
Запропал куда-то трактор,
Как стекло гладка река.
Пригорюнившись, девчата,
Перестали песни петь.
Знать, не ждать им к дому сватов,
Видно, в девках век сидеть…
Вдруг взлетает в небо птица
Над лесочками,
Значит, суждено девицам
Быть за летчиками.
Но не видно самолетов.
Неужель примета врет?
С песней по полю пехота
Прямо к девушкам идет.
Молодцы, идут ребята
На подбор за рядом ряд,
И смущенные девчата
Узнают своих ребят.
Отгорел тот день закатом.
Потемнело. Рассвело.
Вместе с зорькою девчата
Возвратились на село.
С той поры у них забота
Ждать любимых женихов.
Ой, не идет ли где пехота
Средь муравистых лугов?
В деревню нашу
приехал старший
из лейтенантов лейтенант.
Высок и статен,
весьма приятен, красавец даже, и не женат.
Ему сказали:
«Вы все видали,
но что сравнится с моей красой?»
А он ответил,
что не заметил.
Я и не знала, что он такой.
Неумолимо
прошла я мимо,
как будто очень спешу домой.
Не обернулся,
не оглянулся.
Я и не знала, что он герой.
Когда стемнело,
я песню спела.
В платочке белом прошла горой.
Меня заметил,
у дома встретил.
Я и не знала, что он герой.
Когда же малость
пройти осталось,
к нему прижалась я той порой.
А он смутился
и вдруг простился.
А мне сказали, что он герой.
Шел отряд сторонкой
По степи родной.
И сказал мальчонка,
Снайпер молодой:
– Все мне здесь знакомо
Реки и кусты,
Мне теперь до дома
Полторы версты.
За лесом, за речкой,
Вон там, за холмом,
Совсем недалечко
Мой низенький дом.
У старого тына
Рябина цветет.
Оксана-дивчина
Там песню поет:
«Придет ли любимый
И скоро ль придет?»
Лег отряд до солнца
В поле отдохнуть.
Отпустили хлопца
В недалекий путь.
Теплый летний ветер
Провожал его.
В поле хлопец встретил
Друга своего.
– За лесом, за речкой,
Вон там, за холмом,
Резное крылечко,
Родимый мой дом.
Скажи, где у тына
Рябина цветет,
Оксана-дивчина
По-прежнему ль ждет,
Придет ли любимый
И скоро ль придет?..
Рассказать всю правду
Другу друг не смел.
За холмы, курганы
Долго он смотрел.
Перед ним лежали
Голые поля,
Выжжена пожаром
Мертвая земля.
За лесом, за речкой.
За взрытым холмом,
Где было крылечко,
Где был отчий дом,
Где пышно рябина
У тына цвела,
Где хлопца дивчина
Подолгу ждала, —
Лишь пепел да ветер,
Огонь да зола.
За родные хаты
На жестокий бой
Шел отряд на запад
Стороной родной.
Как становится тихо
У переднего края,
Вдоль окопов гвоздика
Лепестки расправляет.
И куда ни посмотришь —
Всё цветы полевые.
Всё березы да зори,
Всё Россия! Россия!
Что ты брови насупил,
Боль души пересилив?
Дальше мы не отступим:
Дальше – сердце России.
Снова в поход уходить нам, друзья,
Снова сквозь ветер и стужи.
Без тоста, друзья, расставаться нельзя,
Пусть кружки бокалами служат.
Вместе с друзьями бывалыми
Дружно поднимем бокалы мы.
За смелых в бою, за землю свою,
За девушек в нашем краю!
Юноши с нами впервые пойдут.
Слез не роняйте, подруги,
Пусть вашу любовь они в бой понесут,
Так дайте на счастье им руки.
Вместе с друзьями бывалыми
Дружно поднимем бокалы мы.
За смелых в бою, за землю свою,
За девушек в нашем краю!
Родину любим свою горячо,
Просторы и даль голубую.
Родная страна, обопрись на плечо,
Мы выдержим тяжесть любую.
Вместе с друзьями бывалыми
Дружно поднимем бокалы мы.
За смелых в бою, за землю свою,
За девушек в нашем краю!
Возле сосен у мосточка
сделали привал
три танкиста, три дружочка,
и один сказал:
– Не пойму,
почему
больно сердцу моему.
Должен в том дружный наш
разобраться экипаж.
Совещались
возле сосен три бойца.
Разобрались
в том вопросе до конца.
Дело в том, что тех дружочков
десять дней назад
прострелили очень точно
меткие глаза.
Не ему
одному
очень грустно посему.
Что за стыд – весь грустит
экипаж гвардейский наш.
Порешили
ей подробно написать
и просили
фотографию прислать.
Вскоре им письмо приходит:
– Карточки не шлю,
милый мой в морской пехоте.
Я его люблю.
Лишь его
Одного,
потому лишь у него
и в морях и в боях
фотография моя.
Как вернется,
загляните побывать,
приглашаю
вас на свадьбу пировать.
Уходил товарищ в бой
на смерть с немцем биться.
В бой товарищ взял с собой
горсть родной землицы.
Положил ее на грудь
он в платок расшитый,
ведь на ней, не где-нибудь,
столько лет прожито.
И тропинка узкая
повела в поля.
Ой, землица русская,
матушка-земля.
Ведь на ней он полюбил
лес, луга и ветер.
Ведь на ней он счастлив был
больше всех на свете.
Здесь на береге крутом
над плакучей ивой
самый лучший в мире дом,
старый дом родимый.
Но тропинка узкая
повела в поля.
Ой, землица русская,
матушка-земля.
И ушел товарищ в бой
насмерть с немцем биться.
Всюду носит он с собой
горсть родной землицы.
Так и мы в бои ушли
от родного жита.
Сердце жжет нам горсть земли
сквозь платок расшитый.
Нас тропинка узкая
повела в поля.
Ой, землица русская,
матушка-земля.
Мы бьем врага, как наши деды били.
О наших подвигах летит за вестью весть.
Мы в эти дни всем сердцем полюбили
Безжалостное слово – месть.
Горела рожь. Пожары закрывали
Сиянье бледных, ослепленных звезд.
Мы в эту ночь врага назад прогнали
На двадцать кровью орошенных верст.
Не знаю, на каком наречье
Мне рассказать, чтоб видно было всем
Разрушенный мой край. Обугленные печи.
Труп девушки на скошенном овсе.
От крови черным стал платок лиловый.
Рожденная, чтоб расцветать и цвесть,
Она в губах остывших сохранила слово.
Мы поняли, что это слово – месть.
И мы прочли в застывшем этом слове
Призыв святой поруганной любви.
И было это жуткое безмолвье
Страшнее клятвы, данной на крови.
Мы дальше шли. И с каждым нашим шагом
Назад откатывался лютый, злобный враг.
Заря над полем нам казалась флагом.
Рассвет за нами нес победы нашей флаг.
Мы в эти дни врага нещадно били.
О наших подвигах летела песней весть.
Мы в эти дни в сердцах благословили
Одно-единственное слово – месть.
О проекте
О подписке