Глава шестая
Новые одноклассники. Моя милиция меня стережёт

Подготовка к экзаменам и сдача их экстерном заняли месяц.

Сам я обошёлся бы, максимум, неделей, но, как всегда, вмешались иные факторы.

В данном случае даже не бюрократия, а внутреннее сопротивление некоторых учителей данной конкретной московской школы, которые категорически не хотели признавать, что какой-то четырнадцатилетний выскочка из глухой провинции (Кушка? Это где вообще? Самая южная точка Советского Союза? Как и чему там могут научить?) способен на такие подвиги.

Пришлось снова подключать административный ресурс (на этот раз в виде РОНО^[10] для приведения оных учителей в чувство.

Надо сказать, что большую помощь в данном вопросе оказала непосредственно и завуч школы Лидия Борисовна Гуменюк, которая после телефонного разговора с министром просвещения превратилась в ярую сторонницу моей скорейшей и успешной сдачи экзаменов с последующим исчезновением с её глаз.

Тем не менее, повторю, ушёл месяц. Даже в школу пришлось походить три недели, в тот самый восьмой «Г» класс, в котором, как я быстро понял, собрали самых бесперспективных и проблемных с точки зрения учёбы и поведения ребят и девчат.

Всего их в классе насчитывалось двадцать четыре. Я – двадцать пятый. Мало по сравнению с другими классами, где количество учеников переваливало далеко за тридцать.

Мне, впрочем, было всё равно, – я знал, что надолго здесь не задержусь. Поэтому и близко знакомиться ни с кем не собирался, хотя тут дело было не только в скоротечности моего пребывания в этой школе.

Проблема ровесников.

Она начала вырисовываться ещё в Кушке, и в Москве снова возникла.

Ну неинтересно мне было с большинством из них!

Поначалу, когда я только привыкал к своему новому юному телу и тому невероятному факту, что оказался на другой планете и даже в каком-то смысле в другом времени, это было свежо – снова почувствовать себя мальчишкой.

Но потом я быстро соскучился.

Дружба хороша, когда между людьми идёт какой-то обмен: информационный, смысловой, деловой, чувственный, наконец. А когда люди находятся в совершенно разных категориях… Поэтому мне так легко было в кушкинской футбольной команде, потом в Штатах, а также с Петровым и Бошировым – во всех случаях я имел дело со взрослыми. Да, они знали и умели гораздо меньше меня, но само их восприятие мира было взрослым, а я, как и они, был взрослым человеком. Пусть спрятанным в тело подростка. Это нас роднило.

Что там говорить! Даже на Гараде при всём нашем равенстве, братстве и обществе справедливости дружба между взрослым и подростком была крайне редким явлением. Таким же редким, как и здесь, на Земле. И это совершенно естественно – люди в силу своей природы всегда тянутся к тем, кто ближе им не только по образованию, профессии или увлечениям, но и возрасту.

Тем не менее, знакомиться с моими новыми пусть и недолгими одноклассниками, конечно, пришлось.

Для начала с соседкой по парте.

– Ты в физике сечёшь? – спросила она сразу, как только меня увидела, а случилось это минут за пять до начала урока.

Я окинул её быстрым взглядом.

Невысокая, медно-рыжая, с россыпью веснушек по носу и щекам. Глаза светло-карие, с зелёными крапинками, нахальные. Нижняя челюсть чуть выдвинута вперёд, но это её не портит. Наоборот, придаёт решительный и независимый вид.

– Секу, – ответил честно.

– Сам бог тебя мне послал! – воскликнула она. – Хоть его и нет. Я домашку не сделала, не смогла задачу решить. Поможешь?

– Давай тетрадь и учебник.

Секунда – тетрадь и учебник оказались на парте. Вторая – учебник раскрыт на нужной странице.

– Вот эта, – ткнула пальцем с коротко обрезанным ногтем.

«Стальная деталь массой 3 кг. нагрелась от 20 до 40 градусов Цельсия. Какое количество теплоты на это ушло?» – прочёл я.

– Смотри, – показал в учебнике. – Вот же формула. Удельную теплоёмкость стали нужно умножить на массу детали и разность температур. Всё очень просто.

– Если бы ещё знать, что такое удельная теплоёмкость стали… – пробормотала она.

– Это ключевой вопрос, – улыбнулся я. – Если быстро и просто, удельная теплоёмкость показывает, сколько теплоты нужно затратить, чтобы нагреть единицу массы того или иного вещества на один градус. В нашем случае один килограмм; вещество – сталь; градусы – по шкале Цельсия. Удельная теплоёмкость стали 500 – вот она, в таблице. Осталось только подставить значения. Пиши…

Следует признать, соображать и действовать быстро рыжая умела. Шариковая ручка залетала по бумаге.

– Тридцать тысяч получается? – она показала мне тетрадь.

– Верно. Только напиши «Дж». Это значит джоулей. Теплота в джоулях измеряется.

– Тридцать тысяч джоулей или тридцать килоджоулей. Верно?

– Вернее некуда.

– Класс! – воскликнула она и протянула руку. – Спасибо! Меня Таня зовут. Таня Калинина.

– Серёжа Ермолов, – я осторожно пожал её узкую тёплую ладошку.

– Будешь у нас учиться?

– Недолго.

– Как это?

– Потом расскажу, – пообещал я, потому что в класс вошла учительница, и начался урок.

На ближайшей перемене Таня быстро рассказала мне об одноклассниках, особое внимание уделив хулиганистой компании двоечников под предводительством второгодника Длинного – высокого, чуть сутулого парня с обманчиво равнодушным взглядом глубоко посаженных глаз на костистом лице и ныряющей, чуть в раскачку, приблатнёной походкой, которой любили щеголять некоторые кушкинские пацаны.

К слову, не только они. Такая походка встречалась мне и в Штатах, там её называли «гангстерской» или «чикагской», что лишний раз подтверждало старую истину: мода не знает границ. Будь это мода на одежду, образ жизни и даже походку.

– Это кличка такая – Длинный? – спросил я.

– Ага, – ответила Татьяна. – Фамилия его Коровин. Но шутить на этот счёт не советую. Коровой, там, называть или ещё как… Вообще не советую с ним связываться. Тот ещё гад.

– Что так?

– Мальков обижает. Отнимает деньги. Папаша у него мент, мамаша в торговле, вот он и пользуется. Всё с рук сходит.

– Ясно, – сказал я. – Плохо это, надо бы исправить.

– Пробовали уже. Бесполезно. Папаша-то не простой мент, а целый майор, начальник нашего РОВД^[11]. И у мамаши связи большие.

– А что Гуменюк?

– Завуч? Ну, она знает, что Длинный после восьмого из школы уйдёт по любому. Сделает всё, чтобы его выпихнуть и вздохнуть с облегчением.

Как и меня, подумал я. Причина разные, желание одно. С пониманием.

Столкновения с Длинным и его компанией, разумеется, избежать не удалось.

Дело было на школьном дворе во время большой перемены. Я стоял, ловя лицом тёплые солнечные лучи и сетуя про себя, что осень в Москве наступает гораздо раньше, чем в Кушке.

Длинный (я уже знал, что зовут его Валентин) с тремя подпевалами ошивался неподалёку. Мне даже ауры этих четверых не нужно было разглядывать, чтобы понять их намерения – ищут жертву.

Во дворе было полно школьников.

Стайка девчонок лет одиннадцати-двенадцати играла в «классики», расчертив их мелом на асфальте. Несколько парней из девятых и десятых классов, отойдя подальше, за угол школы, курили. Мелкотня носилась в догонялки. Кто-то читал учебник. Кто-то книгу. Несколько раз я поймал на себе заинтересованные взгляды девчонок и оценивающие пацанов. Однако никто к новенькому не подходил, а моя единственная знакомая – Таня Калинина осталась в классе, учить домашку к очередному уроку, видать, накануне совсем не до этого было.

– А ну стой, очкарик! – услышал я чуть гнусавый голос Длинного (почему они все гнусавят, специально, чтобы противнее было?).

Жертва – белобрысый пацан лет десяти-одиннадцати, в серой школьной форме и очках с толстыми стёклами покорно замер. Я видел, как он хотел незаметно проскользнуть за спинами неприятной компашки, но один из подпевал Длинного заметил маневр и толкнул солиста в бок.

– Иди сюда.

Пацан сделал два шага к своему мучителю и остановился. Даже не думал, что это меня так заденет, но прямо по сердцу резануло, когда я увидел, как за стёклами его очков блестят слёзы.

– Мамка денег сегодня дала? – продолжал Длинный.

– Дала, – шёпотом ответил малёк.

– Сколько?

– Гривенник… – ещё тише.

– Тебя мамка не учила, что врать старшим нехорошо?

Подпевалы заржали. Длинный самодовольно ухмыльнулся. Мне это всё надоело.

Незаметно для всех я очутился за спиной Длинного (он и впрямь был длинный, выше меня на полголовы) похлопал его по плечу:

– Отцепись от малька, Длинный.

– Чего? – Валентин повернулся ко мне. – А, новенький. Стой, где стоял, новенький. Целее будешь.

– Тебя как зовут, малёк? – спросил я у белобрысого мальчишки.

– Дима, – ответил тот тихо. – Дима Малышев.

– Ты в школу шёл, в класс?

– Да.

– Вот и иди.

Он неуверенно посмотрел на меня, перевёл взгляд на Длинного.

– Иди, иди, – сказал я ласково. – Я разрешаю. И не бойся, никто тебя больше не тронет.

– Вот так хочешь? – вкрадчиво осведомился Длинный.

Видя, что внимание его врага переключилось на меня, Дима тихонько попятился. Но, молодец, не убежал, остановился чуть в стороне, наблюдая за развитием событий.

– Ага, – сказал я. – Вот так.

– Тогда с тебя рубль. Этот малёк мне рубль должен. Теперь его долг на тебя перешёл.

– Ру-убль? – протянул я.

– Ага.

– Завтра, – сказал я. – Или послезавтра. Спросишь у Пушкина Александра Сергеевича.

– Ты не понял, козёл, – Длинный протянул руку и попытался взять меня за грудки.

Ну, это совсем просто, если не бить.

Правой рукой берём противника за запястье, переносим локоть ему за плечо, подставляем правую ногу и резко поворачиваем локоть на себя, одновременно, заламывая противнику кисть левой рукой.

Раз-два, и Длинный падает на спину.

Я упираюсь ему коленом в грудь и заламываю запястье так, чтобы почувствовал. Он пытается вырваться, но это бесполезно, – я намного сильнее.

– Больно! – вопит он. – Пусти!

– А вы, шакалы, – я чуть поворачиваю голову к подпевалам, один из которых делает неуверенный шаг вперёд, – кто рыпнется, ноги из жопы повыдёргиваю.

В моём голосе – металл. Такой, что им можно запросто рубить железные рубли.

Шакалы это слышат и благоразумно отступают. Всё правильно, так и должно быть, – шакал с хорошей чуйкой сразу понимает, когда добыча превращается в хищника.

– Пусти, сука! – уже не вопит, а шипит Длинный. – Пусти, хуже будет?

– Хуже – это как, так? – спрашиваю я, усиливая залом.

– А-а-а! Руку сломаешь!

– Запросто. На хрена тебе рука, скажи, пожалуйста, у маленьких и слабых деньги отнимать?

Длинный молчит, рожа красная, в глазах слёзы пополам с ненавистью.

– Значит, так, – говорю. – Повторяй за мной. Сергей Петрович, клянусь жизнью своей матери, что больше никогда не обижу слабого.

– Да пошёл ты… мой отец тебе устроит весёлую жизнь, обещаю, сволочь…

Надо же, упорный. Ну тогда так.

В два движения переворачиваю его лицом вниз. Заламываю классическим приёмом руку в плече, хватаю за волосы, тычу лицом в пыльный и грязный асфальт:

– Ещё раз. Повторяй за мной. Сергей Петрович.

– Сергей… Петрович.

Ага, дошло кажется.

– Клянусь жизнью своей матери.

– Клянусь… жизнью своей матери…

– Что больше никогда не обижу слабого.

Он покорно повторяет.

– Вот и молодец. Теперь свободен.

Я его отпускаю, поднимаюсь. Длинный встаёт, не глядя на меня уходит, держась за руку. Отойдя на несколько шагов, оборачивается.

– Ты ответишь, – слышу я. – Это я тебе точно обещаю.

– Я-то отвечу, – говорю. – Но ты клятву дал. Не забывай об этом. Сначала будет трудно, но потом полегчает, тоже обещаю.

Шакалы неуверенно топчутся на месте, они совершенно не понимают, что им теперь делать.

– Брысь отсюда, – говорю чётко и внятно.

Пятятся, поворачиваются, исчезают.

Дима Малышев восторженно смотрит на меня.

Я улыбаюсь ему, подмигиваю, треплю по плечу, и мы вместе идём в школу. Звенит звонок. Большая перемена закончилась.

На уроках Длинный уже не появился. Шакалы бросали на меня опасливые взгляды, шептались по углам. К концу занятий вся школа знала, что произошло, о чём мне и поведала моя соседка Таня Калинина.

– Зря ты с Длинным связался, я же говорила про его папеньку. Жди теперь неприятностей. Блин, даже не знаю, что делать… У тебя отец кто?

– Начштаба Кантемировской дивизии, полковник.

– Неслабо. Ну, тогда, может, и пронесёт.

– Отца впутывать не буду, сам разберусь.

– Сам ты не разберёшься, поверь, – вздохнула Таня. – Пробовали уже и не раз.

– Тебя он не обижал? – спросил я. – Длинный?

– Нет. Я стараюсь не лезть и вообще не его уровня. У меня отца и вовсе нет, мама в библиотеке работает… – она умолкла.

Ясно, подумал я. Семья бедная, живут вдвоём на зарплату мамы. У нас в Советском Союзе, конечно, все равны и любой труд в почёте, но негласные кланы и касты существуют, я давно заметил. Ничего странного и ужасного – даже на Гараде они имеются. Просто в силу того, что люди разные, сколь бы прекрасные общие идеи и стремления их не объединяли. Как говорят в России, кто любит арбуз, а кто свиной хрящик – вот уже и разделение. Главное, чтобы условное разделение не перерастало в реальное, а нелюбовь к свиным хрящикам или арбузам не переносилась на людей, которым они нравятся.

– Понятно. А где у нас РОВД, далёко от школы?

– Недалеко, на соседней улице. Ты что задумал? – с тревогой осведомилась она.