Саша улыбался. Смотрите, смотрите внимательней. Еще вчера мы жили в Москве, играли свои роли, но сегодня все изменилось. Сегодня мы временные безумцы, вставшие на путь длиной в девять тысяч километров, и не каждый поймет нас, но зачем нам быть понятыми? Мы сами по себе. Наш девиз – «Поставив цель, не оглядывайся и не ищи одобрения – иди к ней».

Вернулась Юля.

Она вышла из подъезда с большой картонной коробкой, держа ее перед собой и выглядывая из-за нее. Саша поспешил к ней на помощь. Подхватив коробку, он удивился. Не меньше десяти килограммов.

– Ого! Деньги? – пошутил он

– Лучше. Листовки для благотворительной ярмарки в Нижнем. У знакомой здесь типография, она печатает их без наценки. Мир не без добрых людей.

Пока грузили коробку в машину, Кира прощалась с Машей:

– Через месяц жди Фёрби. Он приедет к тебе с другого конца страны, представляешь? А ты чаще улыбайся, и все мечты сбудутся. Ладно?

Девочка кивнула.

Потрепав ее по волосам и улыбнувшись матери, все еще не пришедшей в себя, Кира села в машину.

– Надо записывать, что кому обещали, – сказала она, – парню на «Крузере» – фото из Владика, девочке – Фёрби.

– Я тоже хочу ваше фото из Владика, на фоне Русского моста, – сказала Юля, трогаясь с места. – Для мотивации. Как насчет блога в соцсетях, о вашем путешествии? Чтобы читать, лайкать, вдохновляться.

Саша и Кира переглянулись.

– Мы подумаем, – сказала Кира.

– Мне не нравится жить за стеклом, – сказал Саша. – Потом напишу книгу.

– Супер! – сказала Юля. – Ловлю на слове. С тебя книга с автографом.

– Пока пишется, можешь прочесть написанные.

– С удовольствием!

Вот он, миг маленького тщеславия, сладкий, с привкусом смущения, с теплыми мурашками на коже.

– Пришлю, если скажешь адрес. Два романа.

– Ух ты! О чем они?

– О поисках смысла.

– И в чем же смысл? Можно спойлер?

– В том, чтобы вносить свой вклад в выживание человечества. Каждый вносит его по-своему, поэтому некоторым кажется, что их смысл правильный, а смысл других – нет. Они не видят общей картины сверху.

– Не всем это надо, – сказала Кира. – Зачем? Можно просто рожать детей и не париться. Отличный вариант.

– Прекрасный. Если у одного один ребенок, а у другого – трое, то за следующие сто лет у второго будет на шестьдесят человек больше потомков, чем у первого, при средней рождаемости в два ребенка. Вот что нужно природе.

– Сел Саша на конька и поскакал, – сказала Кира с улыбкой.

– Наша природа обманывает нас, толкая к главной цели. Мы и есть природа, то есть это самообман. Мы много чего хотим, но для чего? Ради счастья? Нет. Природа не хочет счастья. Она хочет стремления к счастью. Только так будет движение вперед. Ей не нужны расслабленные и счастливые. Ей нужны деятельные и в меру несчастные. Цель одна. А главная хитрость – любовь, самая сладкая конфетка.

– Циник ты мой, – сказала Кира.

– Я дарвинист, ницшеанец, макмерфианец. Ах да, и романтик.

– Что такое макмерфианец? – спросила Юля.

– Читала книгу «Пролетая над гнездом кукушки»?

– Поняла, – кивнула Юля. – Хорошая книга. И фильм.

– Мы пробуем, прямо сейчас, в нас бродит закваска. В Кире, в тебе, во мне. Чувствуете?

Юля кивнула. Кира – тоже.

– Так что там насчет любви? – спросила Юля. – Что скажешь, дарвинист и романтик?

– Мы знаем, для чего любовь, отчего, но с удовольствием играем в романтику. Нет, даже не играем. Все по-настоящему. Как это сказать?.. Это вшито в нас, весь механизм, за миллиарды лет эволюции. Поэтому мы здесь. Живут не ради любви, а из-за любви, но считают, что – ради. Впрочем, если поэт скажет, что смысл жизни – в любви, то будет по-своему прав. Нет противоречия между дарвинистами и романтиками.

– Давайте просто любить и заниматься сексом, не будем много думать, – сказала Кира. – Этого хочет природа? Дадим ей это. Будем самообманываться с удовольствием.

Придвинувшись к Саше, она поцеловала его, по-взрослому, глубоко, без стеснения.

Он ответил ей.

Юля улыбалась, наблюдая за ними в зеркало заднего вида.

Кира права.

Счастлив тот, кто умеет жить просто. Умножающий знание умножает печаль – прав был автор книги «Екклесиаст». Но как иначе? Не знать? Не видеть? Он так не хочет. Но и не хочет быть скучным профессором, исследующим самого себя по живому, сухо и скрупулезно. Он хочет быть влюбленным и окрыленным, в меру безумным. Хочет хотеть. Хочет быть человеком. Когда внизу тлеет жар и тепло льется по телу, сладострастное, скрытое под кожей и мышцами, – он человек. Тестостероновые волны накатывают изнутри, каждая следующая выше предшествующей, и он встречает их у скал, напитываясь энергией из древних источников, самец из рода людей. Это всего лишь гормоны, химические соединения в ничтожно малых количествах, воспетые тысячами счастливых и несчастных поэтов, – какое это имеет значение? Даже скучному профессору нужен оргазм, а то и любовь, а он, Саша, – не скучный профессор. Нет, он не идеализирует любовь, источник которой в инстинкте, он не пылкий юноша с томиком Пушкина в рюкзаке, но он человек и он любит любить и жить в гормональных грезах. Любовь – это любовь, и точка. Наука и так забрала у людей слишком много, оставив их один на один с материальным миром без бога, на крошечной планете, затерянной в космосе, без понимания смысла жизни и с теорией Дарвина взамен. Пусть останется хоть что-то, не оскверненное научным подходом.

Одним словом, он знает, но – не печалится.

Припарковались в старом центре.

От Золотых ворот, некогда части городских укреплений, а ныне древних и одиноких на оживленном круговом перекрестке, пошли по Большой Московской.

Им хватило часа на все про все: дойти до Богородице-Рождественского монастыря и обратно, полюбоваться восьмисотлетними соборами и колоритом Большой Московской улицы с ее двух-трехэтажными домами восемнадцатого-девятнадцатого веков, где у Саши возникло чувство, что он гуляет по Пятницкой в Москве под жарким испанским солнцем, – программа минимум выполнена. Спасибо, Юля. Ты светлый человек, но чего тебе это стоит? Кто видит грусть на дне твоих глаз? Кто слышит ее в твоем смехе?

Пообедав в кафе на Большой Московской, вернулись к машине.

Салон с климат-контролем после пекла улицы – как оазис в пустыне. Охлаждайтесь, наслаждайтесь и думайте о том, как мало нужно для счастья, если уметь быть счастливыми. Не все умеют. Пресытившись тем, что есть, люди мучаются от голода, вечного, неутолимого. Это не их вина. Это хитрость природы, тот самый обман, страдание ради прогресса, желания для выживания. И тут уж каждый как может, каждый сам за себя. Если выдернуть такого из гонки желаний и лишить чего-то действительно важного, тут и проявится истинное. По-настоящему голодный отдаст Bentley за кусок хлеба. Лишенный сна отдаст Bentley за возможность поспать.

Саша уснул на выезде из Владимира.

…

Они едут по Русскому мосту в открытом красном кабриолете. Машиной управляет Кира, а Юля сидит сзади. Мост подвешен так высоко, что проплывающие под ним океанские лайнеры кажутся не больше спичечных коробков, а люди на них – муравьями. Впереди туман, огромные конструкции моста растворяются в нем, и он не знает, что там. Остановиться? Развернуться? Он хочет что-то сказать Кире, но, открыв рот, не может издать ни звука. Он задыхается. Где воздух? Кира! Ки…

Машина въезжает в туман.

…

Он проснулся.

Сердце неслось галопом, в висках стучал пульс. Это был сон, странный тревожный сон. Он снова может дышать, и нет никакого тумана. Они на М-7, а не на Русском мосту над бездной. Кира рядом, Юля управляет машиной.

– Доброе утро! – сказала Кира.

Он посмотрел на часы. Три тридцать.

– Сколько до Нижнего? – спросил он.

– Час с небольшим, час сорок до дома, полпути, – сказала Юля. – Саш, вы не откажете мне в удовольствии, остановитесь у меня? Кира сказала, вы не оплачивали гостиницу, нет препятствующих факторов. Отельчик, кстати, так себе, не советовала бы.

– Так и должно быть. Мы автостопщики, все у нас просто. «Хилтоны» не бронировали. Да, Кир?

– Да, Саш, – ответила она, глянув на него с намеком.

– А у водителей вам можно жить? – спросила Юля. – Религия не запрещает?

– Нам запрещает совесть.

– Обсудим это с ней вечером за чашкой чая, ладно?

Саша и не думал возражать по-настоящему, он отказывался для приличия.

Так и быть. Один раз можно.

Между тем Нижний Новгород приближался к ним со средней скоростью восемьдесят километров в час. Конечная точка их пути на сегодня и стартовая – на завтра. В культурную программу в Нижнем входили осмотр достопримечательностей, ужин на троих у Кремля, а также секс с Кирой на исходе длинного и насыщенного событиями дня. Порой один день стоит многих, ценность времени относительна.

Через час въехали в Нижний.

За окном не было ничего интересного. Типичные окраины. Дальше, в сердце города, стоят великие древние стены, но здесь, в нескольких километрах от центра, – скучная утилитарность. Хрущевки, панельки, сталинки, офисы, магазины. Проплешины свободного пространства. Наследие советской эпохи.

Раскрутившись на праще огромной Комсомольской площади, диаметром не меньше двухсот метров, влетели на прямую Молитовского моста через Оку. Здесь уже интересней. Противоположный берег – высокий, зеленый, густо поросший деревьями и кустарником. Такое чувство, что едешь не в центр, а из центра. Под мостом – спокойная гладь реки. В этом пейзаже, в его открытости, свободе, – та самая русская душа, которую нельзя пощупать, но можно почувствовать, если не разучился, не зачерствел, не утонул в китайском смартфоне.

После моста дорога взяла круто влево и вверх.

Вскоре прибыли на место.

Юля жила на улице Белинского, в двух километрах от Кремля, в уютной двухкомнатной квартире с интерьером в светлых тонах. Квартира была обставлена со вкусом, в стиле минимализм. Мало мебели, много свободы.

– Зал ваш, диван раздвигается, – сказала Юля. – А сейчас принимаем душ, пьем чай и – на экскурсию.

На правах гостей Саша и Кира первыми пошли в душ. Встав вместе под теплые струи воды, они начали с поцелуев, продолжили быстро и энергично, закончили одновременно, быстро намылили друг друга, быстро смыли мыло, быстро вытерлись – все это за пятнадцать минут. Спринтеры.

Юля встретила их на кухне с улыбкой:

– Как душ?

– Отлично, – сказала Кира, мягкая, раскрасневшаяся, с распущенными влажными волосами.

Саше стало неловко под взглядом Юли, но он выдержал его и тоже улыбнулся:

– Замечательный душ.

Прогулка по вечернему городу, на излете дня, с Кирой и Юлей, стала для него одним из тех событий, что запоминаются на всю жизнь. Масштаб момента не имеет значения. Первый поцелуй, первый секс, рождение ребенка, смерть близкого человека, и здесь же – блеск снега морозным январским днем, поездка на машине под проливным дождем, свежая пряность тихого осеннего вечера, встретившая на балконе. С течением времени даже самые сильные впечатления имеют обыкновение бледнеть и растворяться на сером фоне прошлого, и лишь немногие остаются с тобой. Такие, как сейчас.

Он шел между Кирой и Юлей, под руку с Кирой. Не шел – летел. Кто сказал, что люди не умеют летать? Еще как умеют. Высоту полета ограничивает смелость мечты.

«Мы в Нижнем Новгороде, мы в Нижнем Новгороде, – мысленно повторял он. – Мы сделали это. Первый этап пройден. Значит, все возможно. Мы проехали автостопом четыреста тридцать километров, впереди восемь тысяч шестьсот, и кто б знал, как это здорово! Много круче, чем новый айфак или поездка в Турцию на все включено. Это вызов. Завтра Чебоксары и Казань, послезавтра Уфа – и так до самого Владика!»

Напитываясь каждым мгновением, он чувствовал, что живет. К сожалению или к счастью, магия настоящего остается в настоящем, поэтому, если хочешь жить, не откладывай жизнь на потом и не живи прошлым. Если задумаешься, то решишь, что настоящего нет, а если задумаешься глубже, то поймешь, что нет ничего, кроме настоящего.

«Суета сует, все суета, – послышался внутренний голос. – Что твоя жизнь в масштабах Вселенной? Ты, Кира, Юля, Нижний, Владик, Земля, Солнечная система, галактика Млечный путь – все это слишком мелко, неразличимо. Чувствуя себя невидимой точкой в бездне бытия, атомным мгновением на стреле времени из тринадцати миллиардов лет, ты ложишься с пивом у моря или едешь автостопом во Владик. Какая разница? Ты ищешь опору, смысл, но их нет. Когда-то был Бог, потом – социализм, нацизм, капитализм, сексуальная революция, фитнес, органические продукты – но правда в том, что правды нет. Нет Истины. Сменяющие друг друга фантомы ведут людей, а они и рады идти, за неимением лучшего. Что твоя поездка на Дальний Восток? Бессмысленное коллекционирование впечатлений, удобные ницшеанство и дарвинизм, дающие иллюзию точки опоры, затерянной в космосе среди триллиона триллионов звезд. Что твоя жизнь? Движение ради движения. С запада на восток, от рождения к смерти, от радостей детства к цинизму среднего возраста и дальше, к ворчливой беспомощной старости. Кому какая разница, как ты живешь, кроме таких же, как ты, маленьких и невидимых?»

Ты не прав, внутренний голос. Разница есть. Для меня – есть. Если жив – живи со смыслом. Делай, что можешь сделать, все сгодится. Кто знает, где мы будем через десять миллионов лет? Кем мы будем? Сверхлюдьми в дальних уголках космоса? Хозяевами Вселенной, а то и нескольких вселенных? Что скажешь, внутренний пессимист? Почему замолчал?

Прошли мимо Средного рынка и вышли на Большую Покровскую.

Сначала Саша был слегка разочарован, так как на этом участке количество набивших оскомину домов советской и постсоветской постройки явно превышало количество долгожителей, но после площади Максима Горького расклад сил изменился. Вот он – старый город. Пешеходная улица, где до революции жили дворяне, с двух-трехэтажными домами, каждый из которых по-своему индивидуален; а прямо по курсу – Кремль, мощная квадратная Дмитриевская башня с пирамидальной зеленой крышей.

– Кремль уже закрыт, но, возможно, успеем на стену, – сказала Юля.

И правда успели, перед самым закрытием касс.

– Не поверите, но в последний раз я была на стене, когда мне было семь или восемь, – призналась Юля. – Я гуляла здесь с папой, царствие ему небесное, и помню огромные ступеньки, мне, наверное, по пояс, – как мы спускались по ним. Папа брал меня на руки, но так было еще страшней, с высоты его роста.

Поднявшись на стену у Дмитриевской башни, пошли по ней под деревянным навесом, любуясь видами как снаружи, через узкие бойницы, так и внутри Кремля, через широкие открытые проемы. Кремль впечатлял брутальностью, практичностью шестнадцатого века, грубой богатырской мощью. В нем не было столичного лоска, как у московского брата.

Вот и стершиеся от времени ступени высотой в тридцать сантиметров, о которых говорила Юля. Увидев их, она улыбнулась воспоминаниям, а затем ее глаза увлажнились и она отвернулась, пряча слезы.

Спустившись со стены, прошли мимо памятника Петру Первому и вышли на набережную Волги.

Саша никогда не был на Волге и теперь, закрыв глаза, вдыхал ее запах и пытался понять, что чувствует. Это из детства. Рыбалка с отцом, радость от первого, пусть скромного, улова в несколько тощих карасей – и ощущение близости с природой. Волга будет с ними до Казани, а дальше ждут Кама, Исеть, Тура, Иртыш, Обь, Енисей, Ангара и Амур.

Амур – стоит сказать это слово, почувствовать на языке, как дух захватывает от волнения и восторга. Далеко, но достижимо.

Прогулявшись по набережной, заглянув к памятнику Минину и Пожарскому, поднявшись по циклопической восьмерке Чкаловской лестницы, – в общем, выполнив минимальную туристическую программу, они сделали остановку на летней веранде ресторана, с видом на Кремль. Бутылка белого вина на троих. Легкие закуски и рыба на гриле. Крепнущее дружеское чувство.

Юля пила мало.

– Алкоголь и ВИЧ плохо совместимы, – сказала она. – У меня на фоне терапии вирусная нагрузка не определятся, то есть концентрация вируса в крови ниже чувствительности тест-систем, но злоупотреблять не стоит. Пьянею на раз-два, можно не пить, а нюхать пробку.

Через два часа, хмельные и счастливые, двинулись в обратный путь.

Темнота, рассеиваемая стилизованными под старину фонарями по обеим сторонам пешеходной улицы, пряталась между домами, под сводами арок, не пытаясь выползти оттуда. В темноте может поджидать опасность, до поры до времени не персонализированная, не проявляющая себя, местечковое зло как часть общего зла, балансирующего добро, – но сейчас ее не было. Город был тихим, мягким, безопасным.

– Юль, можно я тебя поцелую? – спросила Кира. – Ты классная. Я хочу быть как ты.

– Сегодня все можно, – сказала Юля. – Вы тоже классные.

Остановившись, Кира поцеловала Юлю.

Потом они продолжили путь по Большой Покровской.