3. Нимфоманка

– Здравствуйте, проходите, присаживайтесь.

Поджарый седой врач с бейджем «Врач-сексолог, психотерапевт, психиатр Степанюк Алексей Михайлович» встретил ее у дверей. Все по высшему классу, все за твои деньги.

Она села.

Он сел напротив. Аромат туалетной воды, мужской запах с сексуальной горчинкой, подействовал на нее возбуждающе: она снова хотела секса, после оргии ночью и утренней мастурбации – собственно говоря, поэтому она здесь.

– Я вас внимательно слушаю, Анна Сергеевна. – Врач подался вперед и заглянул ей в глаза, читая ее мысли. – Повышенное либидо?

– Да, – сказала она, встречая его взгляд. – Я занимаюсь сексом пять раз в день, сплю со всеми без разбору, а в перерывах ласкаю себя. Я всегда хочу. Я больше не могу так жить.

В серых глазах доктора зажегся огонек интереса, но больше ничто в нем не изменилось – он отлично владел собой.

– Как давно это с вами?

– Именно так несколько месяцев, но до этого постепенно усиливалось.

– Расскажите все по порядку, детали важны для понимания проблематики и выбора терапии.

– Мне трудно сосредоточиться, я все время думаю о сексе, поэтому извиняюсь заранее.

– Не волнуйтесь, мы никуда не спешим, у нас достаточно времени, – мягко сказал врач. – Начните с детства: отношения с родителями, ваши чувства, страхи. Чтобы было удобней, можете лечь на кушетку.

Она сделала, как он сказал. Сильные ноги, согнутые в коленях, легли на одноразовую простыню, черная юбка туго обтянула бедра. Светлые волосы рассыпались по изголовью.

– В детстве я была дурнушкой, – начала она после паузы. – Отец звал меня Хрюшей из-за фигуры и щек…

***

– Хрю-хрю, – будил он ее по утрам. – Хрюше пора в школу.

От него пахло лосьоном после бритья и куревом: он начинал день с двух сигарет подряд и курил почти непрерывно, отмахиваясь от врачей с их нудными рекомендациями. Не жалуя эскулапов, он ходил к ним раз в пятилетку и занимался самолечением: водка с перцем, лук и чеснок – средства от всех болезней.

Через семь лет, когда ей было пятнадцать, он умер от рака легких. Он утверждал перед смертью, в свойственной ему категоричной манере, что курение здесь ни при чем: все дело в стрессе и в Нижнем Тагиле, где жил в детстве рядом с металлургическим комбинатом.

Такой он был – папа.

Папа, которого нет.

Хрюша шла в школу. В школе над ней смеялись: она была пухлая, неуклюжая, некрасивая, жутко застенчивая – объект для шуток и унижений. Мальчики третировали ее, а девочки с ней не дружили, с паршивой овцой в стаде. Хрюша ходила по школе, уткнув взгляд в пол и вздрагивая от малейшего шороха.

Отец был мастером критики.

«У тебя лишний вес, – любил говорить он. – Возьми себя в руки, не ешь булки и макароны, сбрось несколько килограммов. В кого ты такая? Я не толстый, мать – тоже, я б на толстую не запал».

Матери было не до нее: мать ездила челноком между Турцией и Москвой и, как впоследствии выяснилось, встречалась с мужчиной, за которого вышла замуж после смерти отца.

Отчим не звал ее Хрюшей. Он ласково с ней обращался, дарил ей подарки, делал ей комплименты – и как-то раз, выпив и не справившись с чувствами, лишил ее девственности в день совершеннолетия. Было больно и стыдно, а во второй раз и в третий, и дальше было приятно. Хоть кто-то ее хочет. Она стала женщиной поздно, последней в классе, но сразу сделала всех. Она занимается сексом два-три раза в неделю, со взрослым мужчиной, а не с каким-нибудь малолеткой – девушки, вам и не снилось. Стыдно ли ей? Нет. Она придумала себе объяснение: если он занимается сексом с ней, значит, не любит маму. Если не любит маму, значит, не имеет значения, с кем он спит. Он лгун и подонок. Он ее изнасиловал, совратил. Что остается ей? Признаться во всем матери? Кому станет легче? Однажды мама с ним разведется – к этому все идет, отношения портятся – и тайна останется тайной, а дочь останется с мамой.

Она не испытывала оргазма, секса ей не хотелось, но она не отказывалась, когда он к ней приставал. Он ласкал ее всю, облизывал как конфетку, шептал нежно в ушко – она чувствовала себя женщиной, а не Хрюшей.

Сев на диету, она сбросила одиннадцать килограммов. От Хрюши ничего не осталось, кроме низкой самооценки. Несмотря на шок одноклассников, уверенности в себе у нее не прибавилось. Она ходила, все так же уткнув взгляд в пол, сутулясь и портя осанку. Сейчас, в тридцать пять, она понимает, какой красивой была: стройная, длинноногая, со впалыми скулами и голубыми глазами, фотогеничная, – но в то время она считала себя толстой и продолжала худеть. Она отказалась от мяса. Она ела фрукты и овощи, изредка – сыр, еще реже – рыбу, и не слушала мать с ее слезами, угрозами и уговорами. Хрюша толстая, она должна похудеть – вот ее цель. Порой она ела при матери, чтобы ее успокоить, но позже шла в туалет и избавлялась от пищи, сунув два пальца в рот. Бледная, нервная, истощенная, она плохо спала по ночам и плохо училась в школе. От нее шарахались как от призрака. Отчим терял к ней интерес и этого не скрывал. «Ты слишком худая, – сказал он ей. – Что ты с собой сделала? Не за что взяться».

Однажды их увидела мать – в спальне, в кульминационный момент – и избила Гумбольта сковородкой. Сотрясение мозга. Сломанная рука. Заявление об изнасиловании под давлением матери. Заявление на развод.

Отчима арестовали.

Хрюша плакала. Она отказывалась есть и при росте метр семьдесят весила меньше сорока килограммов. После обморока на школьном крыльце ее увезли в больницу. Диагноз – «нервная анорексия». В течение двух месяцев психологи и диетологи возвращали ее к жизни, против ее воли. Откормив на шесть килограммов и подлечив психику, ее выписали, с напутствием маме о рецидиве.

Хрюша пошла в полицию и дала взятку из денег отчима, чтобы дело закрыли. Нельзя забрать заявление об изнасиловании, но можно подать другое: я была пьяной и сама к нему приставала, но забыла, как это было, теперь вспомнила. «Такое все пишут, кто хочет замять дело, – сказали ей полицейские. – Но больше таким не верим, не приходи, если кто-то тебя обидит».

Отчима выпустили.

На радостях он подарил ей машину и оплатил курсы вождения. Мать была против, но сделать ничего не могла. Хрюша получила права.

***

Поступив на юрфак, она начала жизнь с чистого листа: ее здесь никто не знал, не видел ее толстой, не унижал в прошлом, она такая как все, без груза длинной истории. Она поняла – она не уродина и мужчины разного возраста проявляют к ней интерес: раздевают ее глазами, хотят познакомиться с ней, переспать – но ей они безразличны, с их похотью и старыми дешевыми трюками. Она учится, ей не до них.

Под занавес первого курса она подружила с мальчиком, который в нее влюбился.

Он ухаживал романтично: конфеты, цветы, кино, прогулки за ручку в парке – целый месяц до первого поцелуя, а как только поцеловал, так сразу полез к ней в трусы. Чтобы его не мучить, она их сняла. Ошеломленный и возбужденный, он припал к ней губами, стал ласкать ее жадно, влажно, неистово, и, в общем-то, было приятно, но длилось это недолго. Дальше он заспешил: скинул штаны, лег на нее сверху и, сделав несколько фрикций, дернулся и затих. «Надо принять постинор, – спокойно решила она. – На всякий случай».

Через десять минут мальчик ожил и вновь залез на нее. Промучившись полчаса, высушив себя и ее, он вышел ни с чем – пришлось ему помогать. Сделав ему минет, она с ним рассталась.

Следующий кавалер, на втором курсе, строил из себя мачо. Брюнет, красивый, развязный, с вечной циничной ухмылкой, он нравился девушкам, и, по слухам, в его послужном списке было три десятка любовниц, в неполные двадцать лет. Он стал клеиться к ней, делать двусмысленные намеки, приобнимать, ярко блестеть глазами – и, посмотрев на него, она решила поддаться его чарам. Он опытный, он научит ее.

Не научил. Он думал лишь о себе и, используя ее тело, не спрашивал, что она чувствует и чего хочет. «Эй, детка, давай трахнемся, я хочу секса» – так он к ней относился. Он много у нее брал, но ничего не давал взамен. Он мачо. Мачо не пристало быть чутким и влюбляться в объект своей похоти. Он ей изменял и не особо это скрывал, ратуя за полигамию. «Если ты трахнешься с кем-то, я не обижусь, – сказал он ей. – Ты тоже не обижайся. Мы должны быть честны друг с другом – вот что самое главное».

Почему она не ушла? Что ее удержало?

Безразличие.

Ей было все равно, с кем он спит, она его не любила, она была с ним от нечего делать. Она играла в игру. Он был мачо, она – его женщиной. Когда вконец стало скучно и он стал заигрываться, она ушла от него, сильно его удивив: это его роль, он бросает девушек, он не привык к тому, что бросают его.

Адиос. Какой из тебя, к черту, мачо, если ты не довел меня до оргазма?

Оргазм.

Слово без чувства, звуки без ощущений, гулкая пустота. Что с Хрюшей не так? Почему она холодна и не может ни дать, ни взять, ни полюбить? Все из-за отчима – так решила она: он разрушил ей жизнь, совратив ее и втянув в липкий обман, закончившийся кошмаром. Он ее не любил, он пользовался ею, она тоже его не любила. Гадкий запретный секс, гадкое чувство вины, шрамы на всю жизнь, спайки в юной душе – она умерла и уже не воскреснет от поцелуя мужчины, не вскрикнет на пике, не потечет рекой. В общем-то, ей все равно и лишь изредка больно до слез.

Ей часто снится один и тот же сон.

Сначала она чувствует вкус чужого наслаждения – терпкий и сладковатый, с нотками миндаля – а потом наступает ее очередь. Она идет туда, где никогда не была, и каждое прикосновение пальцев, губ, языка приближает ее к цели. Никогда ей не было так хорошо, ни с одним из немногих мужчин, ни с собой, ни вообще в жизни – чистое счастье, теплая нежность, дрожь растущего возбуждения. Она любит, ее любят. Почему они не встретились раньше – когда ей было плохо и никто не хотел знать, кто она и чего она хочет? Она хочет любви. Хочет тепла. Хочет узнать, что такое оргазм. Хочет стать женщиной.

Вдруг остановившись перед вершиной, она понимает, что не может двинуться дальше. Она соскальзывает назад, отлив уносит ее с собой. Прикосновения не могут ее спасти. Не сейчас. Снова нет. Было так хорошо, но сказка закончилась. Она холодна, в ней замерзает влага, и она ничего не чувствует.

– В следующий раз у нас все получится, – слышит она. – Я люблю тебя.

Сон заканчивается…

***

В следующем учебном году она познакомилась с Олей.

Дело было на вечеринке в общаге. Все, как водится, напились и начались танцы в холле на этаже.

Блондинистая аборигенка общаги, в белой майке в обтяжку и в джинсовых шортах, улыбнулась ей. Она улыбнулась блондинке.

– Я Оля. А тебя как зовут? – спросила блондинка, стараясь перекричать музыку.

– Аня.

– Будем знакомы. Ты с какого курса и факультета?

– Юрфак, третий курс.

– Я с пятого, журналистика. Давай отойдем, поболтаем? Здесь слишком шумно.

Они отошли: сначала в сторону, потом – в комнату Оли. Двухместная, чистая, аккуратная, маленький тихий оазис в Содоме и Гоморре общаги, уютное гнездышко.

– Соседка уехала к парню, сегодня ее не будет, чувствуй себя как дома, – сказала Оля. – Хочешь выпить? Есть «Бейлис»: ирландский виски, ирландские сливки.

Они выпили.

Так началась их дружба, а через месяц дружба закончилась.

Их последняя встреча, солнечным майским днем, в сквере у Новодевичьего, стала точкой, после которой их линии жизни разошлись навсегда на белом листе вечности.

«Я не могу, извини», – сказала Аня.

«Ты обманываешь себя, загляни к себе внутрь – там твои настоящие чувства, открой их, дай им сказать».

«Я чувствую, что не должна делать то, чего не хочу делать. Лучше остановиться сейчас, чем зайти туда, где будет больнее. Ты меня понимаешь?»

«Нет. Пожалуйста, дай нам шанс».

Она видела глаза, в которых не было ни слезинки. В них умерла надежда, они были мертвы, с застывшей пленкой отчаяния поверх серой радужки.

Она обняла Олю:

«Извини. Спасибо. В параллельной Вселенной, в другой версии нас все может быть, но не здесь и сейчас».

«Мы еще встретимся, я это знаю».

Больше они не встретились.

Через три года Оля прислала ей письмо с рассказом о своей жизни: она вышла замуж и ждет ребенка, она счастлива и сожалеет о том, что была так настойчива. Хороший мужик – вот чего не хватало ей все эти годы. Кто знает – может, в будущем все вернется на круги своя, но пока ей хватает мужа. Он любит ее, у них секс каждый день, и результат налицо. Она ждет мальчика, маленького мужчинку. Анечка, как у тебя? Где работаешь? Как с личной жизнью?

Оленька, с личной жизнью никак. Год без мужчины. Это моя карма, мне бы махнуть рукой, нет так нет, но я плачу и ругаю себя за фригидность, завидуя тем, кто может чувствовать больше. Что со мной? Я готова продать душу за один миг оргазма. Я становлюсь одержимой, я все перепробовала – тщетно. От мужчин у меня изжога, на женщин не тянет, сама не могу – замкнутый треугольник возможностей, где заперта моя чувственность.

Работаю в прокуратуре. Собачья работа, но я мечтаю пробиться, стать прокурором, а в будущем – адвокатом. Во мне столько энергии, что на троих хватит, работаю круглыми сутками – отсутствие личной жизни тут помогает, есть в этом плюсы, если на то пошло. Вокруг много мужчин, больше, чем женщин, с несколькими из них я спала, но никто меня не зажег. Я фригидная прокурорша – кошмар для преступников.

***

На письмо Оли она не ответила, и больше та не писала.

Прошло пять лет.

Быстро продвигаясь по службе, работая на износ, ночами, по выходным, она стервенела. Кот, плед и коньяк в растущих количествах – вся ее личная жизнь. Мужчины бывали редко и, как всегда, не задерживались, не выдерживая. Отчаяние, прятавшееся за ворохом уголовных дел, накрывало в минуты досуга. Господи, я обращалась к тебе тысячу раз, и ты не помог мне. Кого молить в следующий раз?

Однажды они допрашивали маньяка. Он изнасиловал и убил пятерых и продолжил бы убивать, если бы не попался.

Его допрашивал шеф, а она вела протокол с деталями жутких расправ. Маньяк ничего не скрывал: хвастаясь подвигами, он был на сцене, он наслаждался славой, в его маленьких острых глазах она видела превосходство.

«Я прыгнул на нее сзади и повалил на землю…» – записывала она. – «Она закричала, и я закрыл ей рот варежкой. Я сказал ей, чтобы она заткнулась, а то прирежу ее. Она и заткнулась».

Смакуя подробности, все больше входя в раж, он рассказал, как душил и насиловал жертву. По тому же сценарию он расправился с остальными. В конце концов он нарвался на мастера спорта по самбо и оказался в снегу, с выдернутой из сустава рукой и смещением третьего шейного позвонка, скрученный болевым приемом. Подарок для полицейских, следователей и широкой общественности. Сейчас он в шейном корсете, пристегнут наручниками к столу – старший механик Шариков, мелкий, невзрачный, гордый. Ему светит пожизненное. Его кумир – маньяк Душкин, убивший сорок шесть человек, он мечтает сидеть с ним в одной камере и просит этому поспособствовать в обмен на признательные показания. Следователь поддерживает в нем надежду, ссылаясь на связи во ФСИН – ложь без угрызений совести.

Вечером после допроса она выпила коньяка и села смотреть телевизор. Маньяк не шел из головы: его взгляд, голос, крепкие жилистые руки. Что чувствовали его жертвы?

В голове щелкнуло.

Она взяла планшет, набрала в строке поиска «Оргазм при удушении», пульс участился.