Выровняв в грядки развороченные, очищенные от леса черные кучи земли, он, больше следуя общему настроению первой волны садоводов, чем собственному стремлению, механически заронил в них новую жизнь, и первые урожаи превзошли все ожидания. Земля щедро воздала за приложенные усилия. Овощи вылезли вперед сорняков, налились сочной мякотью и аппетитно выперли из грядок, радуя глаз своею дородностью. Даже слепой, далекий от земледелия человек не мог бы не отметить отменность первого урожая. Второй год, выдался несколько хуже, но все же позволил заняться общим обустройством участка и строительством. На третий появилось искушение расширить ассортимент выращиваемых культур, что повлекло за собой постепенное обретение первых сознательных агротехнических навыков. Щедро обмениваясь с соседями немудрящими советами, ощупью погружаясь в закономерности непонятного растительного мира, Тимофей Иванович вдруг ощутил неведомую ранее восторженность результатами своего труда и стал внутренне откровенно гордиться успехами своего маленького хозяйства.

Шло время. Земля постепенно истощалась, пронырливые вредители осваивали новые территории. Появились неожиданные проблемы: когда лучше сажать тот или иной сорт, как бороться с жуком, бабочкой или личинкой, как давать подкормку кустам, какие удобрения и когда надлежит применять.

Тимофей Иванович приобрел подборку специальной литературы, стал прислушиваться к советам опытных садоводов, старался не пропускать тематических передач по радио и телевиденью, заносил нужные сведения в особую тетрадку, завел новых знакомых и даже закончил какие-то шестимесячные курсы огородников-любителей. По весне стал выращивать на подоконниках рассаду помидоров в торфяных стаканчиках, соорудил на участке небольшую теплицу и напрочь отбросил былое увлечение рыбалкой, на глупости попросту стало жаль драгоценного времени.

Земледелие начинало перетягивать на себя внимание, обретать осознанный, целеустремленный характер. Стихийное, интуитивное начало стало перерастать в стойкое увлечение, обрастать признаками научного подхода. Приходилось делать и наблюдать. Выискивать причины и находить правильные решения. Подбирать нужные инструменты и оптимальные методы. И все это самому, в преодолении себя, в погружении в основу самой жизни.

Голова Тимофея Ивановича оказалась плотно заполненной хаотично бродящими мыслями. Его охватило неведомое ранее ощущение умственного перенапряжения. До этого всю жизнь ему приходилось работать только руками, выполнять чужие команды, инструкции, приказы. Теперь же он оказался один на один с непаханым полем, где приходилось не столько копать, сколько мучиться в поисках правильного решения, без конца экспериментировать и изматывать себя постоянными сомнениями. Он перечитывал по десятку раз страницы наставлений и справочников, измучил соседей одними и теми же вопросами, измотал продавцов «товаров для садоводов». Несколько раз даже посетил опытную станцию, но и там не нашел однозначного ответа на вопрос как надлежит правильно обрабатывать почву от ненасытного «проволочника».

Плотно въевшееся в душу правило «все делать основательно и хорошо» ввергло его в такую бездну противоречий, что окончательно запутало, и он решил делать так, как делают «люди», а именно – полагаться на себя, свою интуицию и советы стариков, которые, как правило, сводились к одному – люби землю и доверяй себе.

У семи нянек дитя без глаза, а каждый участок имеет свои особенности. Как Тимофей Иванович к этому ни стремился, но привычно спрятаться за спину чужого авторитета ему не удалось. Чужой опыт не давал удовлетворения. «Добрые» советы садоводов, как правило, не находили практического подтверждения и зачастую после их воплощения становилось еще хуже. Чего только он не зарыл в землю, что бы ее улучшить. Чем только не потравил за эти годы. Но толку оказалось мало. В конце концов, пришлось признаться, что кроме как от себя помощи ждать больше не от куда.

Только на седьмой год Тимофей Иванович в полной мере осознал, что для того, что бы приручить богом данные шесть соток, он должен прежде всего очистить землю от всего лишнего, что ее отягощает. Опустившись перед ней на колени, он руками стал перебрать каждый влажный комочек, выбирая из него все лишнее: корешки, личинки, мусор, непонятные известковые образования. Ни время, ни усталость, ни голод не смогли отвлечь его от этой работы. И когда на исходе шестого дня он закончил, поднялся и обозрел результаты своего труда, то поразился тому, как земля преобразилась, как она облегченно вздохнула и благодарная улыбнулась ему. Великое успокоение нашло тогда на душу Тимофея Ивановича, словно вместе с землей очистился и он сам. Словно с горой мусора, ведром личинок и кучей сорных корешков упал с сердца тяжелый камень вины перед ней, десятки лет терпеливо ждавшей тепла его рук. Словно вошло в него понимание самой жизни, тайно сокрытой в каждой ее частице. Словно просветлился он вместе с ней, породнился, слился в едином устремлении созидать жизнь.

С тех пор многодневные садовые бдения, самостоятельной поиск верного решения в содружестве с усердием и природной наблюдательностью преобразили Тимофея Ивановича. Из тихого исполнительного работяги он незаметно для себя превратился в хозяина своей земли, отвечавшего за каждое взращенное им существо, находившего для него место и уделявшего ему время. Здесь, на шести сотках, он впервые ощутил в себе продолжение жизни, насущную необходимость утреннего пробуждения, оправданность каждого прожитого дня, увидел результат своего труда и радовался маленьким удачам на извилистом пути преодоления очередного витка хитроумного сплетения многомудрых загадок природы. Он обрел смысл своего существования и ощутил великую ответственность за судьбу тех, кого сотворил. Он знал каждый росток, каждую травинку на своих грядках, отличал их по имени и ласкал мягким теплом внимательных глаз. Для каждого имелся свой день посева, полива, прополки. Каждый знал четкое время его прихода, и мог открыто посетовать на какие-либо неудобства и непредвиденные неприятности. Традиционное обрезание пасынков на яблонях сопровождались подготовкой не менее сложной, чем выход хирурга на операцию. Был даже принят специальный метод изгнания жуков, напоминающий ритуал древнего шаманизма. Паразиты отлавливались в большом количестве, живыми помещались в жестяную банку и в ней сжигались на медленном огне. После чего их прах разводился водой и этим раствором обрабатывался периметр участка. Таким образом, выставлялся непреодолимый заслон на пути нового вторжения. Столь жестокий способ борьбы Тимофей Иванович, тем не менее, находил более гуманным, чем отравление земли ядохимикатами. Он полагал, что страшная гибель малого числа одних неведомым образом ограждала жизни других и сохраняла популяцию вида.

Он возлюбил все созданное собою и относился к нему как мать к своему ребенку. В нем отрылось какое-то новое чувство восприятия жизни. Он словно понимал каждое существо, воспринимал его боль и тяжесть возложенной на него миссии. Он слышал тихий голос природы в шелесте листвы, в аромате травы, в полете пчелы. Он видел как вода впитывается в почву и наполняет собой стебель растения, как оно втягивает в себя влагу и с хрустом расправляет упругие листья. Он осознал четкую зависимость между всеми живыми существами и стал органично встраиваться в их стройную систему взаимосвязей, пытаясь никому не нанести вреда.

Тимофей Иванович больше не применял жестких пестицидов. Остатки химических удобрений решительно выбросил на помойку. Кардинально сменил технику обработки земли. От безжалостного уничтожения сорняков он постепенно перешел к симбиозу различных культур, полагая это самым гуманным и оптимальным средством борьбы с вредителями. Вскоре его участок стал напоминать заросший разной травой лужок. Соседи не замедлили окрестить его чудаком и даже стали высказывать несправедливые упреки по поводу запущенности огорода, обвиняя в том, что от него постоянно разлетаются семена всяких сорных растений. Но он уже не обращал на это внимание, будучи целиком поглощенный своими делами.

Каждый день, каждое утро он выходил в сад и слушал его голос. Что сегодня ему нужно? Какое дело предстоит сделать, чтобы каждый в нем рос здоровым и радостным. И земля отвечала ему буйным цветеньем, крепким стеблем и сочным листом. Она звала его по имени, каждым своим комочком, каждой травинкой, каждым ростком. Крыжовник и яблони, смородина и айва радовались ему, как дети, протягивали навстречу тонкие ветви и благодарно ласкали руки трепетными листьями. И он отвечал им своей любовью, заботой и потом, обихаживая каждый сантиметр родной, живительной почвы.

И вот нет лейки. Нечем поддержать, дать жизнь и силу измученным зноем растениям. Как такое могло быть?

Тимофей Иванович проворочался в постели половину ночи, гадая, куда могла запропаститься проклятая лейка. Неужели завтра придется опять ехать в город и покупать новую? Тащиться до станции, трястись в душной электричке, бегать по магазинам, выискивая, где подешевле и получше. Куда без лейки? Особенно сейчас, когда каждый день на счету. И так сколько времени уже не был. Вся почва высохла… Целых два дня выстаивал в очереди за пенсией, покупал продукты на месяц: консервы, крупу, хлеб… Заправлял газовый баллон, доставал новейшую органическую подкормку. Еле все это донес. Да что там говорить… Не корысти ради, ради жизни на земле от зари до зари проводил он свои дни и тратил последние силы.

* * *

Проснулся Тимофей Иванович позже обычного. Солнце уже стояло высоко. С соседнего участка, расположенного возле самого леса, доносились гулкие удары. Ираида Павловна, одинокая трудолюбивая соседка, покачивая дородным бюстом, старательно заколачивала в землю деревянный колышек.

– Доброе утро, сосед, – приветствовала она его, опуская тяжелый молоток.

– Здравствуйте, – кивнул он вежливо с крыльца.

– А я у вас вчера лейку взяла. Да вернуть забыла. Замоталась совсем, поливая, – радостно улыбалась она, – Вы уж меня извините, что без спросу. Вас не было. Поливать надо, а у моей носик отвалился. Я в щелку пролезла и вашу взяла. Дощечка там отстала. Кругом бегать-то не набегаешься. Ее приколотить недолго. Так? – она подхватила с земли лейку и стала подходить с деревянному мшистому забору,

– Да, что… ничего, – отлегло на сердце у Тимофея Ивановича, – Не беда.

– Представляете, беда какая. Поливать надо, а лейки нет. Без носика, и лейка не лейка. Сама, вроде, как целая, а носика нет, так и полить нечем. Вода-то не держится, – она положила лейку на верхний срез штакетника, – Вы уж меня простите, что пришлось без вас похозяйничать. Не подумайте ничего худого. Без лейки-то как быть? Все же засохнет.

– Да ничего, – совсем смягчился Тимофей Иванович, подходя к забору, – Ничего страшного не случилось. Не волнуйтесь. Носик и припаять можно.

– Вот бы хорошо, если бы его припаять можно было, – обрадовалась соседка, возвращая утрату, – А то без носика, как поливать? Без носика поливать невозможно. За новой, когда еще съезжу. Ехать, сами знаете, не ближний свет. Весь день на дорогу уйдет. Пока туда, пока обратно. Вот я и взяла, распорядилась, так сказать, пока хозяина нет, – продолжала оправдываться.

– Ну, взяла и взяла. Надо будет, так и берите, – благодушно ответил он, принимая через ограду свою потеряшку, – Я сарай не запираю. Замков на калитку не вешаю.

– Вы главное на меня не обижайтесь. Так получилось. Кто мог подумать, что он возьмет и отвалится. А тут еще вас, как назло, нету. Я к тем, я к этим, – махнула она в сторону ближних участков, – Никого нет. Все распродались. Уехали. Одни мы с вами сидим, как грибы. Вот и решилась взять. Она как раз возле грядки стояла. Я убиваюсь, а она без дела стоит. Вот и взяла. Взяла, а вернуть не успела. А тут вы приехали. Вы меня извините, если что не так. Не хорошо, конечно, получилось, что без спросу. Так и спросить было не у кого.

– Ничего, ничего, – поспешил успокоить ее Тимофей Иванович, – Ничего страшного не произошло. Вернули и на том спасибо, – поспешил он закончить беседу.

– Глупо конечно получилось. Но кто знал, что носик отвалится, да еще в самое такое время. Самая жара, а он отвалился. Чем теперь поливать? Хорошо бы, если бы его припаять можно было. Может, посмотрите? Я сейчас принесу. А то день сегодня тоже, судя по всему, жаркий. Дождя, видимо, не будет. Что вечером делать? Вы уж посмотрите. Может и правда припаять получиться. Новую-то когда еще куплю.

– Несите. Посмотрю.

– Вы там только приладьте его как-нибудь. Лишь бы не отваливался.

– Ладно. Ладно. Придумаем что-нибудь. Несите.

* * *

За долгие годы отношения с соседями у Тимофея Ивановича сложились нормальные. Изначально на своих шести сотках трудились, как правило, люди к физическому труду привычные и без работы не представляющие своей жизни. Финансовой состоятельностью никто из них особенно похвастаться не мог, все чувствовали себя равными друг другу, что невольно объединяло в одну большую садоводческую коммуну, где взаимопомощь и взаимовыручка были вполне нормальным явлением. Поэтому, отложив в сторону другие дела, полдня провозился Тимофей Иванович над лейкой Ираиды Павловны. К обеду отржавевший носик был приставлен на место и даже весьма сносно держался, протекая лишь в некоторых до невозможности прогнивших местах.

– Вы просто волшебник, – воскликнула потрясенная соседка, принимая обратно обновленную вещь, – Как вам это удалось? Я даже не думала, что у вас получится. Я уже думала, что все кончено. Что она совсем свое отслужила. Что новую покупать придется. А вы, посмотрите, как все ладно приставили. Теперь она еще лет пять простоит. Вы знаете сколько ей лет? Ей же невозможное количество лет. Теперь таких не делают. Теперь такой и не купишь. Сейчас все больше пластмассовые льют. А эта, поглядите, железная. Её и запаять можно, если что. Правда ржавеет. Но с этим ничего не поделаешь. Все железное ржавеет, правда? Но если правильно пользоваться, то и ржаветь не будет. Как думаете, пять лет простоит еще или нет? Я думаю, что вполне протянет.

– Дай бог, дай бог, – скромно ответил Тимофей Иванович и поспешил удалиться от дальнейших проявлений благодарности и неугомонной женской суеты.

«И почему бабы такие болтливые, – размышлял он, бережно прорежая чрезмерно раскустившуюся клубнику, – Это же невозможно, до чего болтливые. И причин нет, чтобы болтать, а все одно болтают. Все оболтать нужно. Откуда только слова берут?»

Как они не понимают, осмыслял он, что и без слов все давным-давно понятно. Не надо никаких слов, чтобы ясное видеть. Что хорошо, то хорошо. Что плохо, так то плохо. Зачем облекать очевидные вещи в поток бессмысленных слов? Зачем выплескивать столько энергии и сил по ничтожным поводам? Вот растения, никаких слов им не надо. Посмотришь на них – и все видно: что им надо, чего они хотят, чему радуются. Просто и ясно. Кто видит, тому никаких слов не нужно.

«Погоди, друг мой, – прервал он свои рассуждения, – сейчас я этого жука с тебя уберу. Ишь обжора. Нельзя тут яйца откладывать. Иди прочь. Присоседился. За оградой живи. Вот так, вот так, – Тимофей Иванович твердой рукой отправил вредителя в ведро, разрыхлил почву вокруг куста, полил под самый корешок и улыбнулся, – Теперь полегче будет. Листочки расправим, комочки стряхнем. Расти, пушистый, радуйся. А тут у нас что…»

– Тимофей Иванович, – раздался сбоку звонкий голос соседки, – Тимофей Иванович, можно вас на минутку.

Садовод нехотя поднялся.

– Ну, что у вас там еще? – спросил он.

– Подойдите сюда, пожалуйста, Тимофей Иванович.

Пришлось подчиниться. А что сделаешь?

– Тимофей Иванович, это вот вам, угощайтесь, – довольная собой Ираида Павловна решительно протянула через ограду глубокую тарелку, накрытую чистой полотняной салфеткой, – Я пирожков напекла, пока вы паяли. С капустой и с яблоками. Вы паяете, я пеку. Так что, угощайтесь. Не знаю уж, как получилось. Без печки все-таки. На плитке. Но с пылу с жару. Чем богаты, как говориться.

– Ну, что вы на самом деле, – смутился старик, принимая угощение.

– Ничего, ничего, попробуете – скажите. Не все время работать. Иногда и поесть не грех.

– Ну, раз такое дело, то прошу ко мне на чай, – выдавил он из себя галантное приглашение.

– Грех отказываться от такого предложения, – весело ответила бойкая соседка.

* * *

Садоводство «Луч», где садоводом состоял Тимофей Иванович, начитывало не более ста участков и располагалось на землях бывшего совхоза, канувшего в лету в первые постперестроечные годы, как нерентабельное. От него садоводам досталась трансформаторная будка, живописный пригорок на берегу реки и железобетонная надпись «Светлый путь» на зеленом каменном постаменте, некогда предваряющая въезд на совхозные земли, а теперь служащая унылым прикрытием большой вонючей мусорной кучи, образованной новыми земледельцами.

С ликвидацией совхоза для жителей близлежащей деревни практически не осталось работы. Испокон веков обитавшие на соседнем пригорке деревенские теперь вынужденно кормились со своих огородов. Многие потихоньку ремесленничали: кто по столярному делу, вытачивая незамысловатые оконные рамы и двери, кто по строительному, срубая неприхотливые баньки из ворованной древесины. К садоводам они относились весьма сдержанно. За своих не считали, посмеивались над их натужными стараниями привнести научный подход в сельскохозяйственное производство, и старались в меру своих сил и возможностей извлечь из навязанного соседства максимальную для себя выгоду. Летом прижимисто торговали молоком и дровами, зимой периодически «бомбили» незадачливых домовладельцев, выгребая из хрупких садовых домиков различный бытовой хлам, вывезенный из городских квартир.