5. Эпилог – развязка

В Петербурге нас встретило влажное солнечное утро.

– Ильяс мне такси вызвал, – похвасталась Алёна Ивановна, когда мы вышли из вагона.

– Так вы ко второму мужу сейчас? – я, ещё под впечатлением её ночного рассказа, вдруг почувствовал себя обманутым и не мог этого скрыть.

– Нет, нет, – успокоила меня Алёна Ивановна. – Я по путёвке в санаторий, но путёвку мне устроил Ильяс. Он в этом санатории работает, так что мы, конечно, будем видеться.

Потом подумала и добавила: «Вы не подумайте плохого. Боря знает об этом, он сам Ильяса и попросил. Я сердечница, мне показано санаторное лечение».

Перед тем, как сесть в такси, она взяла меня за руку и, приблизившись полным лицом, сказала полушутя, полувсерьёз: «Я буду вам звонить. Вы один знаете мою историю, вы – хранитель тайны, а значит я имею право. Не возражаете?»

Она позвонила дважды.

В первый раз – в ноябре, и рассказала о том, что лежит в больнице, восстанавливается после третьего инфаркта, и что на подоконнике у её кровати стоят розы от Бори.

Во второй раз она позвонила следующим летом с печальным известием о скоропостижной кончине Ильяса. Мы встретились на похоронах. Алёна Ивановна, бледная и похудевшая, стояла рядом с Рустамом, Ильясовым братом. Я подспудно искал в ней то, что заставляло биться сердца мужчин разных народов.

В её облике было что-то от родины-матери, когда она провожала Ильяса в его последний поход. От неё исходило спокойствие как от человека, знающего главную тайну жизни. В глазах же читалась печаль, словно она сама готовилась отправиться за Ильясом, понимая, что ждать осталось недолго.

Перед отъездом Алёна Ивановна обняла меня и погрозила пальцем: мол, до времени не выдай нашу тайну.

Больше Алёна Ивановна мне не звонила. А осенью, то есть чуть больше, чем через год после нашего разговора в поезде, мне позвонили на мобильный, и незнакомый голос назвал меня по имени и отчеству.

– С кем я? – спрашиваю.

Ответом мне было долгое шуршание. Потом далёкий хриплый голос произнёс: «Это Борис Маркович, муж Алёны Ивановны Петуховой. Слышно меня? Супруга оставила ваш телефон и попросила позвонить, если…», – на том конце закашлялись и замолчали.

Я уже знал, что мне скажут, и покорно ждал с телефонной трубкой, прижатой к вспотевшему уху и с разливающейся в груди незнакомой мне раньше тоской.

Сквозь треск снова прорвался голос, я поймал его на середине фразы и услышал слова, которые боялся услышать: «…скончалась в больнице от инфаркта миокарда 25 сентября. Похоронили на Малаховском кладбище. Я сейчас сам в больницу ложусь на две недели. Потом в любое время можете приезжать, я вас провожу к Алёне. Она о вас хорошо говорила, и я буду рад познакомиться. Только предварительно позвоните».

В Москву мне удалось вырваться только весной. Вы скажете, правильнее было сразу поехать после звонка Бориса Марковича? Всё так, но год был кризисный и я был на волоске от увольнения с работы, скакало давление: от нервов, а может, от злоупотребления алкоголем. Словом, я дал самому себя убедить в том, что дело не срочное, подождёт.

Приехав в Москву и завершив обязательные дела, я позвонил Борису Марковичу с Курского вокзала, потом позвонил со станции Малаховка, но всякий раз мне сообщали, что аппарат выключен или находится вне зоны действия сети. Тогда я на попутной машине за пять минут доехал от станции до Малаховского кладбища. Миновав старую еврейскую часть, огороженную забором, за которым теснились один к другому мраморные памятники и надгробья, я по свежим доскам, брошенным прямо в весеннюю жижу, подошёл к двери кладбищенской конторы.

– Найдём могилку, – уверил меня весёлый парень по имени Сеня. – Когда, говорите, похоронили?

Долго шли по кладбищенским дорожкам, обходя глубокие лужи и кучи чёрного снега. Наконец, по узкой тропинке вышли на обрыв, под которым внизу блестела освободившаяся ото льда вода.

– Видите, как красиво. Чуть не у самого карьера похоронили. Ближе уже нельзя, санитарные нормы не позволяют. – Сеня говорил, а сам громко и с удовольствием вдыхал весенний воздух с запахами земли, прели и дымка от костра.

И тут я увидел могилу, которую искал. На стандартном гранитном памятнике – свежевыгравированная надпись:

– Алёна Ивановна Петухова (Файнберг).

– Борис Маркович Файнберг.

Даты смерти различались на две недели.

Сеня тактично отошёл в сторонку, но не уходил, ожидая. Скоро, однако, его позвали по мобильному телефону, и он, махнув мне рукой, убежал. А я присел на скамеечку и закурил. В ветках деревьев копошились и тренькали синицы, внизу под песчаным обрывом блестела вода, над которой, отражаясь в рябой её поверхности, летели низкие облака.

Я узнал про Алёну Ивановну и трёх её любимых мужчин всё от начала и до конца.

Теперь и вы знаете тоже.

Возвращение домой

– Вот и навестил родных, слуга народа.

– Сколько ему лет-то было?

– За сорок, говорят. Думаешь, заказали его, а?

– Ну, не сам же…. Журналюг не подпускай к месту происшествия.

– Огородили.

– Хорошо. Ждём москвичей.

Хруст песка, шипенье рации. Далёкое завывание сирены.

Заместитель министра Василий Петрович Колодин всё слышит: и голоса и звуки. Но голову от земли оторвать не может, и пошевелить членами тоже, будто нет у него ни рук, ни ног – пустота одна.

Песок хрустит совсем близко. Взволнованный голос сверху:

– Товарищ полковник! У него голова не так лежала. Нос, вроде, в песок упирался, а теперь вбок торчит.

– Не трогай ничего там, Саша. Бригада скорой уже приехала, разберутся.

– Он жив, товарищ полковник!

– Второй четвертому… Объект, похоже, живой. Подгоняй машину, и врача сюда. Не докладывай пока никому. Бережёного – сам знаешь…

1. Палата интенсивной терапии областной больницы, где третьи сутки лежал Василий Петрович Колодин, изначально была двухместной, но с прибытием высокопоставленного пациента вторую кровать вынесли, а вместо неё втиснули два стола. За одним сидели, сменяя друг друга, медсёстры: возились там со шприцами и лекарствами, заполняли журналы, шёпотом разговаривали по мобильникам и набивали эсэмэски. Место за вторым столом всегда занимал сонный охранник в защитного цвета форме.

Василий Петрович, если не спал, то, лёжа на спине, равнодушно наблюдал за работой медицинского персонала, сменой медсестёр и охранников. Мозг, замороженный лекарствами, с трудом реагировал на окружающее. Поэтому первая эмоция – быстрая, как птица, прилетевшая вместе со свежим запахом дождя из приоткрытого окна – удивила Колодина новизной и простотой. Одна за другой зарождались юные и короткие ещё мысли. Хаос перед глазами сменился зыбкими картинами на грани реальности и фантазии, пока его вдруг разом не накрыла лавина воспоминаний о том, что произошло с ним в последние несколько дней.

Собравшись из столицы в родную губернию, Колодин хотел «убить двух зайцев»: решить деловой вопрос, где требовалось употребить его московские связи и влияние, и посетить малую родину – райцентр Елизаветинку, в котором уже пятый год тянул лямку мэра однокашник и самый близкий друг Колодина Алексей Иванович Порошин.

Министр, подписывая Колодину отпуск, попросил:

– Потолкай, Вася, местное начальство. Регион бедный, а они спят так сладко, будто нефть вчера за околицей откопали. Программу по жилью запороли, дорожные деньги профукали, не говоря уж про инновации: первое десятилетие нового века заканчивается, а они слова такого, кажется, не слыхали.

– Поговорю с Бубновым, – расслабленно пообещал Колодин, думая о своём.

– Давай. А то у него срок губернаторский выходит. На новый могут и не выдвинуть.

– Ну, тут уж как карта ляжет, – усмехнулся Колодин, подняв глаза к потолку.

Министр подошёл к Василию Петровичу вплотную и тихо сказал: «Я уже догадываюсь, как». Потом добавил: «Это не для него».

В самолёте Колодин занял кресло у окна в «салоне» первого класса, отгороженном от остальных пассажиров простенькой занавеской, и сразу после взлёта попросил у озабоченной стюардессы коньяку. На душе у него устанавливалось спокойствие.

Внизу остались министерство на Садовом кольце, квартира на проспекте Мира, а в ней жена с пасынком, и ещё одна квартира на Арбате с больной тёщей. Тесть – бывший дипломат высокого ранга, открывший Василию Петровичу путь в коридоры власти, уже два года как ушёл в мир иной. Больше у Колодина никого в Москве – да и вообще нигде – не было: своих родителей давно схоронил, а братьев или сестёр Бог не дал.

Через два часа Колодин вышел из самолёта, с удовольствием вдыхая сухой, приправленный ароматом степных июльских трав, воздух, столь не похожий на московский. Он постоял бы ещё минутку-другую, перебирая знакомые с детства ароматы, но к трапу бесшумно подкатил чёрный «Лексус» с «мигалкой» и губернаторскими номерами, который Василий Петрович ещё из окна самолёта приметил стоявшим в тени у здания аэровокзала. Пожилой, не знакомый Колодину водитель вышел из автомобиля и стал напряжённо всматриваться в спускавшихся на перрон пассажиров, пытаясь угадать высокопоставленного клиента. Не угадал. Василий Петрович сам подошёл и протянул ему руку, другой рукой подавая чемодан. Водитель открыл для него дверь переднего пассажира, но Колодин решил сесть назад.

«Я его не знаю, говорить с ним не о чем, что ж мне садиться вперёд, – подумал Василий Петрович. И ещё его взяла лёгкая досада: «раньше Бубнов своих заместителей присылал меня встречать».

Водитель, будто прочитав его мысли, повернулся и сказал: «замы все в разъездах, уж простите великодушно».

– Нет проблем, – буркнул Колодин, показав, что не настроен точить лясы. Водитель всё понял и, стремительно взяв с места, пустил машину с ускорением полукругом по лётному полю, ювелирно с мягким качком проскочил узкие служебные ворота и выехал на автостраду, ведущую в город. Через пятнадцать минут они миновали другие – каменные – ворота с резной кованой решёткой и въехали в тенистый парк. Извилистая асфальтированная дорога, обсаженная липами, привела к ещё одним – внутренним воротам, за которыми виднелся дом усадебного типа с «греческим» портиком, выходившим к бассейну и отражавшимся вместе со старыми ивами в аквамариновой воде. Летняя резиденция губернатора.

– Вторых ворот в прошлый раз не было, – отметил Колодин. – Ничего, это веяние времени, символ, так сказать, неспокойного века. А вот бассейн вместо запущенного пруда – это перебор. Барский дом отделан с иголочки, но стеклопакеты поставлены белые, пластиковые. Сэкономил Бубнов (а, может, подрядчик схалтурил, тогда – недосмотрел), а зря, зря. Приедет какой-нибудь московский начальник с острым язычком – да хоть премьер-министр – пошутит вскользь так, мимоходом, потом полгода от журналистов и интернетчиков отбрехиваться придётся.

Навстречу Василию Петровичу вышла девчонка, одетая как вожатая из его пионерского детства (белый верх, чёрный низ), только без галстука. Она представилась референтом губернатора и проводила Колодина в дом, дважды назвав Иваном Петровичем. Колодин даже не поморщился: что взять с такой красотки?

– Гости на веранде, – улыбаясь, сказала она. – Прошу Вас, проходите и располагайтесь. Шеф будет через пятнадцать минут.

– Осторожничает Андреич, – подумал Колодин. – Сейчас, наверное, смотрит на всех через какую-нибудь потайную дырочку, или нет – какую дырочку – смотрит на экран монитора в своём кабинете, и отмечает, кто как сел, как себя ведёт, что говорит. Осторожничает, потому так долго и сидит на своём месте. Советская закваска чувствуется.

Василий Петрович, прошёл по коридору, отделанному светлым деревом, чуть помешкав, толкнул ажурную дверь и вышел на веранду, всю «прострелянную» лучами солнца. В центре просторного помещения с окнами до пола, прикрытыми ажурным тюлем, стоял длинный полированный стол, за которым в разных местах сидели несколько человек. Колодин знал в лицо только одного – худощавого мужчину восточной внешности – «олигарха» местного масштаба Тимура Адриановича Хунданова.

Поздоровавшись со всеми и отдельно кивнув Хунданову, Колодин занял кресло справа от губернаторского. Он знал, что это место на совещаниях всегда занимали чиновники федерального уровня. Хунданов, напротив, сидел, точнее, полулежал, подперев ладонью щёку, в самом дальнем углу стола.

– Правильно, бизнес должен держаться в тени, – усмехнулся про себя Колодин.

Открылась дверь, и в помещение вошёл губернатор Бубнов – статный седой мужчина шестидесяти лет с гаком в тёмном двубортном костюме с широкими полами.

– Для начала проведём перекличку, – предложил он, поздоровавшись и заняв свое место во главе стола. – Здесь не все знакомы, поэтому прошу назваться и указать должность. Итак, региональную власть представляет ваш покорный слуга Бубнов Аркадий Андреевич, губернатор, – он привстал и кивнул головой.

– Федеральный центр? – Бубнов посмотрел на Колодина. Василий Петрович встал и представился.

– Хорошо. Военные? – продолжил Бубнов.

Поднялся загорелый мужик в полевой форме: «Полковник Кущин Виктор Викторович, начальник гарнизона».

– Бизнес?

Изящным движением приподнялся Хунданов и, упираясь костяшками пальцев в полированную поверхность стола, чуть наклонив голову, представился тихим голосом, добавив к имени единственную регалию: «бизнесмен».

– Общественные организации?

– Здесь, – быстро отреагировал сидевший в сторонке и явно чувствовавший себя не в своей тарелке парень в джинсах, – Косичкин Алексей, председатель общественного движения «За экологию».

– Отлично. Пресса?

Все недоумённо переглянулись, и Бубнов, насладившись произведённым эффектом, с ухмылкой бросил: «Шутка».

Опустился экран, и на нём появилась карта.

Колодин узнал очертание заказника «Елизаветинский лес», похожего на зелёного дикобраза, длинный нос которого «обнюхивал» Елизаветинку – родину Василия Петровича, а хвост упирался в промзону областного центра. Лесной массив был настоящий, и зверьё там водилось настоящее: лоси, кабаны, косули и много всякой мелочи. При Елизавете Петровне лес составлял часть царских охотничьих угодий.

В 90-е годы Бубнов поднял вопрос о придании лесу статуса заказника, был поддержан демократическими силами, общественностью, а потом и Москвой. Однако большой кус леса остался в ведении военных – частично под окружными складами, но в основном просто прирезанным к складской территории. В нём вырос банно-спортивный комплекс для военного начальства, несколько коттеджей, да, пожалуй, и всё.

Упомянутые уважаемые люди собрались в резиденции губернатора для того, чтобы окончательно решить вопрос о передаче областным властям военных земель в лесу, то есть присоединить их к заказнику. Военные выставили свои условия, засуетились потенциальные инвесторы. Василий Петрович обеспечивал поддержку проекта в Москве. Это было не сложно: всё, что предлагалось, вполне укладывалось в русло текущей военной политики, получило одобрение экологов, добавляло очков губернатору перед возможным выдвижением на следующий срок, словом, устраивало всех. Оставалось согласовать интересы.

Начальник гарнизона полковник Кущин с указкой в руках рассказал о том, что за земли отрывают от себя военные.

– Не только область, – многие хотели бы претендовать на эту жемчужину средней полосы России, – закончил он.

– Если Москва не перебьёт – никто не сунется, – прокомментировал Бубнов слова полковника и повернулся к Колодину: «Василий Петрович, как там питерские москвичи, не претендуют на наш лес?»

– Мне дали понять, что это наше внутреннее дело, у них интереса нет, – ответил Василий Петрович. – Только просили не борзеть.

– Кто просил? – заинтересовался полковник.

– Кто у нас правительством руководит?

– Что, сам?

– Почти.

– Они там борзеют, а нам нельзя? – послышался голос Хунданова с дальнего угла стола.

Никто не обернулся на голос, но все посмотрели на губернатора.

– Ладно, – помедлив секунду, сказал Бубнов. – Перейдём к конкретике.

– Правильно, – одобрил Колодин. – На провокации не поддаёмся. Но что-то очень свободно ведёт себя авторитетный бизнесмен.

– Раскрываем карты, – предложил Бубнов. – Чего хотят военные?

Полковник встал и снова подошёл к карте.

– Мы хотим вот этот участок – он обвёл указкой край леса – девяносто гектаров под коттеджное строительство.

– Для себя?

– Себе тоже, но, в основном, на продажу.

– Всё? – спросил губернатор, скорее для проформы, так как, судя по всему, главные требования военных были с ним уже согласованы.

– Нет, не всё, – помявшись, сказал начальник гарнизона. – Вы знаете ситуацию с жильём для офицеров, увольняемых в запас…

– В областном центре не получите, – рубанул рукой Бубнов, – только в районах. В Елизаветинке хотите?

– Да хоть у чёрта на краю, – оживился полковник.

– Ладно, поговорю с Порошиным. Тридцать квартир отыщем.

– У нас двести шестьдесят очередников.

– А вы постройте для них дом сами. На деньги от продажи коттеджей. – Бубнов, похоже, начинал сердиться или делал такой вид перед предстоявшим диалогом с Хундановым. – Вопрос исчерпан, присаживайтесь.

Полковник занял своё место за столом.

– Что у нас планирует бизнес?