Утро

Девочка за стенкой села за пианино.

В душе под плеск и шелест воды

девушка запела арию Магдалины.

Сосед сверху продолжил труды,

состоящие из стука и перемещений

мебели. В каком-то из помещений

хлопнула дверь. Пёс на площадке

гавкнул. Вытрясли в мусоропровод ведро.

Вертикальным метро

проехал лифт, скрыл опечатки

звучащих дел: восклицательный знак

ровного хода… У нелюбителя слушать

гаммы – ожил телевизионный бардак.

Прошлёпавшая на кухню из душа

налила и поставила чайник на газ.

Этюд для пары закрытых глаз

в начале года.

Март

В зазеркалье бензиновых радуг

тонет глупо-весёлое солнце.

Проступают мусор и падаль,

как созвездия на червонце,

что вчера был отдан за кофе.

А сегодня – зима в разрезе.

Под её обветшалый профиль

столько чуши в голову лезет!

Ветер! Снег, умирая, бухнет.

Мы с тобою сидим на кухне

и гадаем под трели капели:

залетели – не залетели?

Булочки из «Метрополя»

Булочки со сливками!

Булочки со сливками!

Что прекрасней может быть

булочек со сливками?

Разве только драники,

что с грибной подливкою,

да и то лишь вечером,

под графин с наливкою.

В утро же нераннее

меж делами-встречами

входишь, запорошенный

снежными обрывками,

видишь там хорошую

девушку с завивкою

и орёшь ей ласково:

«Булочки со сливками!»

Жизнь вдруг станет сказкою,

продавщица – феею,

колдовство кафейное

тут любому явится:

и эстет, и пьяница,

что живёт опивками,

всё забывши, тащутся —

булочки со сливками!

Нервная, калеченный —

за столом все лечатся

лучше, чем прививками,

булочкой со сливками!

Как на побережии

пиво пить с креветками,

как в гостях понежиться

деваляй-котлетками,

так же, если в городе

ешь и спишь урывками,

хорошо и здорово

вспомнить: «А не шибко ли

стрелки скачут сивками?»

И в одной из улочек

кофе взять и булочек

в тёплом кафетерии.

Булочки со сливками!

В нежной их материи

что-то есть небесное,

что-то апокрифное…

Хоть на час – халифы мы!

Что нам гриль с оливками?

Вот они, чудесные

булочки со сливками!

День радио

Ура тебе, мой завтрашний кефир,

счастливая семёрка на боку!

Ура приборам, наполняющим эфир

мелодией, сгоняющей тоску,

и новостями для широких масс!

Ура «Европе-плюс-плюс-плюс-семь-ноль»!

Ура, что на Урале слышен джаз!

Ура Попову: если б алкоголь

любил он, или нехороших дам —

ну кто бы радио придумал нам!

И вряд ли бы узнали мы о том,

как шумен и прекрасен наш дурдом,

и радио-работники всех кож

не пили бы в честь моего дня рож!

Сало

Раз царица кушала сало,

не дождавшись конца поста.

и Суворову нежно сказала:

«Хочешь, дам тебе пол-шмата?»

Граф Суворов был старым солдатом,

часто шёл поперек борозды.

Слов любви он не знал и ответил:

«Мне, сударыня, до звезды…»

Все вскричали «Мужлан!», но царице

дорог был сей вояка простой.

И она при всех, самолично

наградила графа… звездой!

Ода стакану

стакан

является важнейшим из искусств

стакан наполовину поллок

наполовину пруст

дух водкин

и чайковский вкус

хранит стакан для нас

снаружи гранин

изнутри лакан

в паденьи бах и гласс

и всё это один стакан

Драма

Ближе всех ты был. И сразу – далеко.

Закипел твой мир, сбежало молоко.

Гасит пеной склизкой пламенный цветок.

Был ты самый близкий, а теперь – ничто.

Мой стакан какао, солнечный мой друг!

Ты теперь отрава, просто грязный круг.

Газ включил на полный – и спалил мечту.

Положи половник. Отмывай плиту.

Стекло

А чуть остыла, и уже мертва.

Лишь миг назад – переливалась, пела,

дрожала лилией, в разгуле карнавала

форелью, выплеснувшейся из рукава

танцовщицы. Теперь застыла

пустышкой. Склянкой. Вазой для комода.

Игрушкой модника. Нет, лучше молотка!

Удар, короткий стон, и в звон осколков

вплетаясь – еле слышная усмешка

беглянки шалой. Нет, не умерла,

но спряталась, оставив хвост фальшивый,

калейдоскоп с застывшим отраженьем,

и дразнит из угла: «Ах, дурачок!

Порезался… Ещё одну расквасил…

Ну, лезь опять в огонь, дуй снова в трубку,

да не обугли губки, дурачок!»

Кофе

Положите в горячий кофе кусок мороженого,

и начните тихонько-тихонько дуть на него.

Вы увидите в чёрных рамочках белые рожицы.

Не пугайтесь – они вас примут за своего.

Можно сверху подсолнечного капнуть масла:

вот вам и луна в облачно-туманную ночь.

Плесните ещё бензина. Цвета – просто сказка.

Теперь пейте. И мир вокруг станет таким же, точь-в-точь!

После нашей эры

Очистив курицу от чешуи,

обрежьте щупальца и уши.

Найдите ёлочной хвои

с глазами розового цвета,

и в ней запанируйте тушу.

Плотнее запахнув свой ОЗК,

повысьте мощность ультрафиолета

открытием наружного окна.

Налейте масла на куриные бока.

Коль вы гурман, и есть бутыль вина,

разлитого до посленашей эры

(как хороши, как слабы его бэры!) —

облейте им слегка куриный хобот.

Поставьте курицу на подоконник,

и пусть ваш интеллектуальный робот,

искусства кулинарного поклонник,

следит за процедурою копченья.

А вы, уйдя в другое помещенье,

снимите свой намордник-респиратор

и пейте то вино под цвет граната,

разлитое до посленашей эры.

И если та бутыль литровой меры,

а вы имеете не больше двух голов —

не всё так плохо в этом лучшем из миров!

Часть 3. ЗВЕРИНЕЦ

Селёдка

Селёдка я, торчу в бочке.

Гады-соседи давят на почки.

Кто от бабы, а кто с работы —

пешком идти никому не охота.

Катится бочка, колёса гнутся.

Ни почесаться, ни повернуться.

Вот об компостер кого-то мордой:

человек звучит офигенно гордо!

Котёнок

Бросив сумку в прихожей

рядом с мокрыми сапогами,

непобритою рожей

в дом пустой и холодный

окунулся. И шаришь руками

по стене, как котёнок

и слепой, и голодный…

Стоп, нашёл. Без протеста

вспыхнет лампа спросонок.

И хоть что-нибудь встанет на место.

Геккон

Перевёрнутая плошка

ярко светит с потолка.

Перевёрнутые мошки

там танцуют гопака.

А вокруг той плошки бродит

перевёрнутый геккон.

Перевёрнутые брови

на тебя насупил он.

Рядом жук уселся чёрный,

не боится высоты…

Ну и кто здесь перевёрнут?

Может, не они, а ты?

Ёжик

Вышел Ёжик из тумана,

вынул ножик из кармана.

Может, он меня пырнёт?

Нет, чего-то достаёт.

Вынул жёлтый апельсин.

Может, слопает один?

Нет, меня не упустил,

парой долек угостил.

Спрятал ножичек в карман

и опять ушёл в туман.

Я своё сжевал скорей,

стало жить еще страшней!

Ведь тусуются в тумане

Ёжики с ножом в кармане!

Звери

Звери, возможно, плачут.

Но точно не улыбаются.

Они летают и скачут,

и иногда ругаются,

Строят крепкие гнезда,

ночью с луной лаются,

слушают мокрые звезды,

но только не улыбаются.

Гибнут и снова рождаются,

или мохнато дремлют.

И вовсе не улыбаются,

узоря следами землю.

Чувства

Ты не треснешь мне по роже

за язвительность речей.

В обморок тебя не сложит

прелесть чьих-нибудь очей.

Не зарежу я во гневе

никого за дерзкий взгляд.

Не уеду вдруг на Север,

бросив этот зоосад.

Тихо миримся. Капусту

книжек гложем дотемна.

Не способны мы на чувства,

не способны ни хрена!

Таракан

Я стихами не живу.

Я стихами – злюсь.

Вот ползёт по рукаву

таракан. И пусть.

Край стола – не край земли.

Стой, усатый вьюн!

За страдания свои

я тебя убью.

Одолела нищета.

Понял ты, холуй?

Денег, духа – ни черта.

Прямо хоть воруй.

В общем, крылья не даны

нам с тобой, усач.

Эти люди – как слоны.

Жаль. Но ты не плачь.

Я уйду – а кто в ответ

вспомнит обо мне?

От тебя же будет след

жирный на стене.

Птичка

Посмотри на облака,

что плывут так флегматично,

и взирают безразлично

на тебя на дурака.

Что ж ты не родился птичкой?

Вот плевал бы свысока.

Всё бы было бы отлично,

только холодно слегка.

Ты бы зыркал из небес

на ногастых стюардесс,

забывая их легко,

ел бы «птичье молоко»,

а когда б кричали «кыш!»,

ты бы просто прыгал с крыш.

Сестре Арине

Город – он темней, чем лес.

Не ходи туда гулять.

Даже если будет бес

очень сладко зазывать.

Даже если там огни,

и весёлый хоровод —

только призраки они.

В душах страх там и разброд,

и бензин взамен крови

у железных упырей.

Лучше дома ты живи,

средь деревьев и полей.

Ну а в городе – ни дня.

Я уже искал в нём толк.

Этот город съел меня,

словно Красну Шапку – Волк.

Дождь

Вот дождь пошёл, намокли лица.

С души моей свалилась глыба.

Наверное, я просто птица,

хотя возможно, что и рыба.

А может, это просто пиво.

А может, это просто водка.

А может, ты проходишь мимо.

А может, погоди, красотка…

Ведь может быть, ты тоже рыба.

А может быть, ты тоже птица.

И что с того, что ты красива,

когда вокруг одни тупицы.

И город над тобой смеётся.

И голоса, и взгляды ранят.

И лишь тогда тебе поётся,

когда по крышам барабанит.

Так может, нам отсюда вместе

с дождём по рекам – и до моря…

Но дождь кончается, хоть тресни,

и снова этот город горя.

И на душе всё та же глыба.

И снова хочется напиться.

Наверное, я просто рыба.

Хотя возможно, что и птица.