Глава V

В то время, о котором мы повествуем, Форт-Саттер менее всего походил на крепость, коей, собственно, и являлся.

Он был построен на небольшом возвышении в миле от Американ-Ривер и занимал площадь около полутора акров. Устройство форта несло на себе отпечаток немецкой рациональности владельца.

В отличие от Форт-Росс, например, где путь непрошеным гостям преграждал частокол из заточенных бревен, стенами Форт-Саттера служили хозяйственные постройки. Они окружали главное здание сплошным укрепленным прямоугольником, за стенами которого располагались цеха и мастерские, продовольственные склады и цейхгаузы, жилье для работников и конюшни. Долгое время форт исправно служил полувоенной обителью в неспокойное время постоянных мятежей, восстаний и политических переворотов.

Но сейчас это был скорее гигантский постоялый двор со всеми присущими такому месту атрибутами. Большой двухэтажный дом с мансардой заполнили богатые постояльцы. Несмотря на чудовищную стоимость ночевки, все комнаты были заняты золотоискателями. С начала Золотой лихорадки хозяин постепенно поднимал плату за комнату, пока она не дошла до ста долларов за ночь. Такую роскошь могли себе позволить не многие, и все же свободных комнат в доме не бывало. Удачливые добытчики приходили в Сакраменто, имея при себе золота на десять, двадцать, а то и пятьдесят тысяч долларов, и в первую очередь попадали в теплые объятия спекулянтов, которые тут же покупали столько благородного металла, сколько был готов продать старатель по грабительской цене, назначенной оборотливыми дельцами. Десять долларов за унцию наличными – это очень мало, но ведь и без наличных никуда! Месяцами не видевшие приличной еды и питья, обезумевшие без женского общества, полгода простоявшие по горло в ледяной воде, мучимые целым букетом болезней от насморка до цинги и холеры, старатели легко расставались с золотом и оставляли владельцу форта по тысяче долларов за неделю отдыха.

Все хозяйственные постройки были заняты магазинами, складами, лабазами и прочими коммерческими предприятиями, причем самым большим из них был торговый склад Сэма Бреннона.

Массивные дубовые ворота форта, прежде всегда запертые на мощные засовы, теперь практически не закрывались. Здесь жизнь била ключом, здесь был центр золотообмена. По двору беспрестанно сновали коммерсанты, управляющие, трейдеры, посыльные и прочий мелкий люд. Пространство заполняли скрип тележек, грохот ящиков, скрежет скобяного товара, веселые переклички и беззлобные переругивания товарищей по торговому цеху.

– Эй, Джимми! Не отказался бы сейчас от хорошего куска мяса под красным соусом, а, приятель?

– Иди к черту, Боб! Работать еще два часа, у меня живот к спине прилип, а он про мясо!

– Да, брат, сегодня затевается знатная пирушка.

– Ты про быков?

– Точно! Десять туш доставили с Фолсом Лейк. А шериф Хоп…

– Эй, Эльвира! Эльвира Дельгадо! Если ты торопишься ко мне, то я здесь!

– Провались в свой подвал, Джимми! Сегодня у меня другой герой!

– Скажи, кто тот счастливчик, уж я ему…

– Небось шериф Хопкинс…

– Что?

– Шериф Хопкинс. Он, говорят, сегодня уложил мексиканца Умберто.

– Добрый вечер, джентльмены! Кто кого уложил?

– Это наш-то недомерок?!

– Вот тебе и недомерок. Голыми руками вырвал сердце и скормил койоту!

– Не койоту, а медведю!

Над головой Джеймса Хопкинса воссияли лучи внезапной славы. Весть о смертельном поединке молнией разлетелась по Сакраменто. Еще похоронная команда не вернулась с поля битвы, а городок уже гудел, как медный блин от удара здоровенной колотушки.

– Мой брат сам видел!

– Что видел, как они это самое?..

– Нет. Он в каталажке сидел за пьяный дебош. На прошлой неделе сцепился в салуне с каким-то чилийцем, ну и загремели оба под арест. А сегодня после полудня явились помощники шерифа и погнали их на северо-западное пастбище. А там – святая дева Мария! – весь луг усеян мертвецами, а у мексиканца разорвана грудь и нет сердца. Брат говорит, Хопкинс его голыми руками…

– И скормил койоту!

– Что за чушь! При чем здесь койот?

– Медведю! И сам он как медведь рычал, и когти выросли, что твои кинжалы!

– Рассказывай, ага. У него же топор вместо пистолета, вот и рубанул небось мексиканцу.

– А я тебе о чем толкую? Топор ему дает нечеловеческую силу! Прямо медведь-медведем становится! А сердце он сам съел!

– Вот он! Смотри, смотри!

– Как ни в чем не бывало…

– Ах, какой красавец!

Хопкинс и Крамер въехали на территорию форта через южные ворота. На минуту движение остановилось, и со всех сторон послышалось:

– Добрый вечер, мистер Хопкинс!

– Здравствуйте, шериф! С победой вас!

– Ура шерифу Хопкинсу!

Кто-то зааплодировал, остальные подхватили. В небо полетели шляпы и косынки.

– Черт знает что такое, – пробурчал Джеймс, спрыгивая на землю.

– Людям нужен герой, – философски усмехнулся Крамер. – Поздравляю, ты занял вакантное место.

Солнце скрылось за верхушками деревьев; дело шло к вечерней трапезе, и воздух форта наполнялся аппетитными ароматами, идущими из кухни. Из дома вышел Керук, почтительно склонился и принял лошадей.

– Прошу вас пройти в дом, – тяжело роняя слова, промолвил он густым баритоном. – Мастер Джон ждет вас.

Он снова поклонился и увел лошадей в стойло. Хопкинс неловко махнул рукой в знак приветствия всем, кто его чествовал, и шерифы под гром оваций вошли в главное здание форта.

Внутреннее убранство дома не отличалось роскошью. Хозяин явно вел пуританский образ жизни, показывая своим работникам пример скромности, добродетели и трудолюбия. Войдя в двери, гости оказались в большом холле, который одновременно служил гостиной и столовой для постояльцев.

Почти вся мебель была изготовлена мастерами, трудившимися на Саттера, и носила на себе черты характера своего владельца. Столы, стулья, шкафы и буфеты – все было выполнено без лишних изысков, прочно, добротно, на века.

Приятелей встретил чернокожий раб Саттера по имени Боги. Высохшей старческой рукой он сделал широкий жест в сторону хозяйской половины дома и молча поклонился.

– Боги! – с неожиданной теплотой в голосе воскликнул Хопкинс. – Рад видеть тебя живым и в добром здравии!

Губы негра дрогнули, изогнулись в полуулыбке, и он сипло проговорил:

– Не такое уж оно доброе, мастер Джеймс. Я тоже рад вас видеть. Проходите, мастер Джон давно ждет вас.

Гости повернули направо, прошли небольшую приемную, миновали еще один дверной проем и оказались в просторном зале с белеными стенами и высоким потолком. Пол зала был выстлан дубовым паркетом, шторы на больших окнах распахнуты. В дальней стене был обустроен уютный камин, напротив камина расположился длинный обеденный стол, сервированный к ужину.

Пятеро мужчин сидели у одного из окон подле небольшого столика, курили и потягивали аперитив.

Увидев вновь прибывших, Джон Саттер вскочил, распахнул объятия и стремительно двинулся навстречу, имея самое приятное выражение на физиономии.

– Добро пожаловать, дорогие друзья! Добро пожаловать! – гулко прогремел его голос. – Мы вас давно поджидаем!

Он обеими руками стиснул маленькую ладонь Хопкинса и долго тряс ее, не желая выпустить, пока шериф сам не освободился от пожатий благодарного Императора. Затем Саттер лаконично поздоровался с Крамером, внимательно оглядел его с ног до головы и сказал:

– Мистер Крамер, сегодня вы оказали мне неоценимую услугу. Мы не просто разогнали с вашей помощью банду грабителей. Слава о подвигах двух шерифов разнеслась по округе, и теперь любой мерзавец трижды задумается, стоит ли покушаться на имущество Джона Саттера и любого другого честного фермера.

Крамер вежливо склонил голову и приятно улыбнулся.

– Позвольте же мне отблагодарить вас самым скромным образом, никак не затрагивая вашей профессиональной гордости. Я знаю, что вы уже несколько дней скитаетесь без достойного приюта и отдыха. Прошу вас принять мою благодарность и гостеприимство: наверху вас ждет горячая вода и чистая одежда, а после ужина – мягкая постель. И, черт подери, я лично прослежу, чтобы перины были взбиты самым надлежащим образом!

– Благодарю вас, Джон, – снова склонил голову Крамер. – Горячая вода и кусок мыла – это именно то, что мне сейчас нужно.

– Пустяки, пустяки! – рассыпал любезности Саттер. – Луиза проводит вас в комнату, а через час мы ждем вас к ужину! Луиза! – крикнул он в полный голос.

Из боковой двери вышла маленькая индейская женщина со сморщенным личиком и присела в книксене. На ней было темное платье с белым воротником и молочного цвета передник.

– Луиза, будь добра, проводи мистера Крамера в его комнату, – распорядился Саттер.

Луиза вновь присела, изящно развернулась на каблуках и засеменила к выходу. Крамер двинулся за ней, а Хопкинс присоединился к обществу.

В представлении он не нуждался и сам отлично знал всех присутствующих. Кроме Джона Саттера и Питера Барнетта, в зале у столика, уставленного бутылками, сидели еще трое.

Прямо у окна, примостив зад на подоконник, вольно расположился Сэмюель Бреннон собственной персоной. За полтора года Золотой лихорадки он возмужал и заматерел. Проницательный взгляд его вонзался в собеседника, словно острый щуп хорошего повара в сочащийся стейк: готов ли? Мормонская борода была ухожена, буйные кудри на голове тщательно уложены, и вообще в нем с первого взгляда угадывался человек при деньгах.

Против Бреннона, через стол, сидел молодой человек лет двадцати трех, с меланхолическим, но весьма благодушным выражением лица. Он рассеянно вертел в руке стакан, и по всему было видно, что его одолевает скука. Это был Джон Саттер-младший – единственный сын и наследник Императора Калифорнии. Черты его лица напоминали отцовские, однако казались изящнее и тоньше. Длинные прямые волосы были зачесаны назад и чем-то смазаны для укладки. На нем были надеты щегольской новомодный пиджак коричневого цвета с затейливой вышивкой на груди, красная шелковая сорочка и штаны в цвет пиджака.

Завершал список гостей некто Рудольф Кроули, представительный господин лет пятидесяти с окладистой черной бородой, доходившей до середины груди, и тяжелым взглядом из-под густых нависающих бровей. У Кроули были правильные, хотя и несколько крупноватые черты лица. Чопорный стиль одежды и нарочитая сдержанность в словах и жестах выдавали в нем старосветского аристократа с отличной родословной. На нем была безупречная черная пара консервативного стиля и белоснежная сорочка, воротник которой он подвязал черной же атласной лентой. Господин сидел на краешке стула, прямой и строгий, как политика британского кабинета министров. Привстав, он кивнул Хопкинсу и снова сел, не издав ни звука.

Джон Саттер, выпроводив Крамера, подхватил Хопкинса под руку, подвел его к столу и снова провозгласил:

– А вот и герой баталии! Ох, джентльмены, жаль, что я не владею словом, ибо мужество и отвага нашего шерифа достойны быть воспетыми в одах и легендах!

Сэм Бреннон, широко улыбаясь, сделал шаг навстречу шерифу и воскликнул звонким, почти юношеским, тенорком:

– Джеймс Хопкинс! Почту за честь разделить трапезу с героем нашего города! Прошу вас, шериф: виски, ром, бренди?

– Спасибо, Сэм. Пожалуй, немного виски, – согласился Хопкинс.

Бреннон плеснул в стакан из пузатой бутылки и подал Джеймсу.

– Тост! – воскликнул Джон Саттер. – За наших смельчаков-законников! За воинов добра, стоящих на страже благополучия законопослушных граждан. Джеймс, прошу тебя принять в качестве благодарности небольшой сувенир.

Саттер взял со стола массивную коробку красного дерева и протянул шерифу.

– Что это? – подозрительно прищурился Хопкинс.

– Это кольт «Драгун». Новейшая модель! – торжественно провозгласил Император. – Во всей Калифорнии всего два экземпляра: один у меня, другой – у тебя.

Хопкинс колебался. Такой подарок вряд ли можно назвать взяткой, но, с другой стороны, ему смертельно не хотелось хоть в чем-то быть должником Саттера.

– Хорошо, Джон, я приму твой подарок, – наконец ответил он, – хотя мне и не хочется быть чем-то тебе обязанным. Но… Я ведь все равно обязан защищать тебя и твое имущество, не так ли?

– Именно так! – развеселился Саттер. – И я уверен, что эта игрушка поможет тебе защищать меня лучше прежнего, хотя куда уж лучше! Аха-ха!

– Ну хватит, довольно! – поморщился Хопкинс. – Это моя работа, и я ее делаю в меру возможностей.

– Отлично сказано, Джеймс, – с усмешкой вставил Саттер-младший. – Надеюсь, твое ревностное отношение к службе не зависит от материального положения гражданина, нуждающегося в помощи закона.

– Джонни, какого черта! – недовольно воскликнул его отец.

Но Хопкинс слишком давно знал Джонни Саттера, чтобы придавать значение его словам.

– Нет, – ответил он спокойно, – не зависит. И ты прекрасно это знаешь, Джон. Меня нельзя купить.

– Всех можно купить, – самодовольно протянул Джонни и приложился к стакану. – Это лишь вопрос цены.

– Пожалуй, соглашусь с Джонни, – сказал Бреннон. – Купить и продать можно кого угодно.

– В таком случае, я займу сторону шерифа, – решительно сказал Питер Барнетт. – Конечно, мы живем в такое время, когда деньги решают многое, возможно, даже слишком многое, но есть вещи, которыми нельзя торговать.

– Вы политик, Барнетт, вам нельзя придерживаться иного мнения, хотя бы на людях. А я не боюсь прослыть циником и подлецом, – продолжил спор Бреннон, – и остаюсь при своем мнении. Люди пускают с молотка самое святое, как только им предоставляется такая возможность. Вы слышали анекдот про похороны Джорджа Карсона? Прекрасно характеризует душевное состояние нынешнего общества.

– Что за Карсон?

– Скорняк из Сан-Франциско. Ушел в горы одним из первых и был, кстати, довольно удачлив. Напал на золотую жилу милях в двадцати отсюда вверх по течению Сакраменто, за год намыл десять тысяч долларов. Да вот беда, здоровья был слабого, две недели назад преставился прямо на прииске. – Бреннон умолк, благочестиво посмотрел в потолок и затем продолжил: – Хм… Так вот. Надо ли говорить, что соседи по лагерю чуть не поубивали друг друга за право на его участок. Джеймс Хопкинс не даст соврать: зубами готовы были грызть товарищей.

Взгляды устремились на Хопкинса, тот кивнул в знак согласия.

– А похороны несчастного и вовсе обернулись нелепым фарсом. Собралось всего человек пятнадцать, пригласили пастора Перкинса – ты его знаешь, Джон, такой долговязый хлыщ с гнусавым голосом. Стало быть, гундосит этот сын божий о беспримерных добродетелях усопшего, а сам пялится на груду могильной земли: там, понимаешь, что-то весьма недвусмысленно блестит, и этот блеск не дает сосредоточиться нашему пастырю. В конце концов, падре не выдержал: бросил Святое Писание и кинулся выгребать золото. Гости Карсона сначала смутились, но потом опомнились, присоединились к пастору и не ушли, пока не разгребли всю почву, что должна была послужить одеялом нашему покойничку. И это еще не конец, джентльмены! Они вытащили тело Карсона из могилы, убедились, что запасы золота не исчерпаны и в тот же день в полном составе явились в муниципалитет, чтобы застолбить за собой могилу в качестве прииска. А Карсона перевезли и закопали неподалеку от города без всякой лишней помпы, – закончил Бреннон, давясь от смеха.

– Откуда ты все это знаешь? – оживился под воздействием рассказа Саттер-младший.

– Я был там! – выпалил Бреннон и расхохотался. – За год этот парень продал мне половину своего золота, я должен был почтить его память!

– Экая ты циничная свинья, Сэм, – с искренней симпатией произнес Джонни.

– Да уж, вы нашли друг друга, – проворчал в усы Джон Саттер.

– Ну, что вы на это скажете, мистер Хопкинс? – сочным баритоном прогудел Кроули. – Пример более чем нагляден, м?

Надо заметить, что Кроули оказался одним из первых, кто не потерял ни минуты с того момента, как Сэм Бреннон ураганом пронесся по улицам Сан-Франциско со своей золотой колбой. Вечером того же дня он разыскал возмутителя спокойствия, получил у него подробнейшую информацию, а уже следующим утром снарядил экспедицию из дюжины наиболее крепких и толковых работников и сам ее возглавил.

Начало было прекрасным: под личным руководством Кроули команда работала слаженно и чрезвычайно эффективно. Он разделил участников на две группы и назначил бригадирами двух чилийцев, знакомых с горным делом по работе на английских медных рудниках. Таким образом, на его участках появились настоящие шахты с водоотводами, креплениями сводов и прочими признаками профессионального отношения к делу. Кроме того, между двумя бригадами зародилось самое настоящее соревнование за большую выработку, что поощрялось боссом не только на словах, но и материально. За полгода мистер Кроули стал богаче на астрономическую сумму в пятьсот тысяч долларов.

– Так что скажете, шериф? – повторил вопрос Кроули.

Не успел Хопкинс открыть рот, как в разговор снова вклинился Бреннон:

– Нет-нет! – воскликнул он. – Я по лицу вижу, что ты хочешь возразить, Джеймс. У каждого из нас есть что-то такое… э… жена, дети, мать… С этим ясно, я сам, не задумываясь, отдам имущество и саму жизнь за своих детей. Но есть вещи неосязаемые, эфемерные! Профессиональный долг, честь… Неужели ты станешь утверждать, что за кругленькую сумму не разрешишь спор старателей за право на прииск в пользу одного из них? Не будь ханжой, Джеймс, здесь все свои! – И он лукаво подмигнул Хопкинсу.

– Нет, Сэм, я не стану ничего утверждать, – ответил шериф. – Ты бизнесмен. Деньги приносят тебе еще большие деньги, и я допускаю, что именно поэтому они стали главной ценностью твоего существования. Наверное, тебе трудно представить… Да что далеко ходить, ты знаком с Гарри-сапожником?

– Конечно! Прекрасный мастер. Пожалуй, лучший в Калифорнии.

– Вот именно. Сидит в мастерской, тачает сапоги и очень гордится своей профессией. И заметь, Сэм, качество его сапог не зависит от цены, которую он за них берет. Он просто не умеет делать их плохо. Сейчас окрестности Сакраменто кишат богачами. Гарри мог бы взвинтить цены на свою обувь, работать меньше, а зарабатывать больше. Он мог бы набрать толпу помощников, открыть цех, потом еще один, и обуть в свои сапоги все Западное побережье, но он и этого не делает: боится, что сапоги станут хуже и это скверно отразится на его репутации. Он ничего не делает для денег, Сэм. Предложи ему миллион долларов, чтобы он навсегда бросил свое занятие и жил припеваючи, и он пошлет тебя так далеко, как позволит его княжеское происхождение.

– Он князь?!