II

 
23:09.
 

Никогда не понимала эту современную манеру людей ― оставлять голосовые сообщения. Теперь, когда сама набираю Ваш номер раз за разом и невольно загружаю ваш автоответчик, я наконец-то осознала, что это такое.

Голосовые сообщения ― одинокие и неполноценные телефонные звонки. Как дети, которых любит только один из родителей. Второй слишком занят другой семьёй или вообще не знает о своём потомстве, потому что на данном этапе его не планировал. Недокормленные, недолюбленные диалоги становятся монологами.

Мне впервые настолько не с кем поговорить, что я порождаю их. Один за другим.

 
23:14.
 

Здравствуйте, Артур, это снова я. Уверена, Вы уже надеялись, что это кто-то другой, такой же бестолковый и не смирившийся с вашим ночным дежурством.

На самом деле я хочу Вас побеспокоить только из-за одного. В последнем сообщении я сказала, что мне не с кем поговорить, поэтому я и терроризирую ваш телефон, но очевидно, это ложь. Я знаю много номеров, которые всё ещё можно набрать в это время суток и это не будет невежливо. У нас с Вами замечательные соседи, некоторые из которых будут рады позднему гостю в моём лице. Тётушка Белла не только впустила бы внутрь, но и охотно поделилась бы при этом недавно испечёнными пирожками и договаривала бы за меня все признательные предложения. Агата предлагала бы с победным видом выпивку на двоих, чтобы откровения лились охотнее. Рубен бы организовал прогулку поближе к морскому шуму, и в ответ на мои слова молчал так же прекрасно, как эта телефонная трубка. Вы знаете, что эта радость отчасти фальшива, потому что для них мой стук в дверь ― всего лишь надежда на то, что они получат новые зацепки к моей тайне, такой интересной для их обсуждения. Но ― как здорово! ― Вы всего лишь слушатель сегодня и не можете вставить это колкое замечание в поток моей речи.

Словом, на сегодня я могла бы найти себе кого-то более разговорчивого, чем ваш автоответчик. При желании.

Но когда я говорю Вам «мне нужно поговорить», это означает только одно: мне нужно поговорить именно с Вами.

Никаких приступов одиночества, заставляющих бесцельно слоняться от стены до стены. Я всегда точно знаю, каким делом заполнить свой досуг, и если оно не полезное, то по меньшей мере для меня очень приятное уж точно.

Никакого словесного зуда, подначивающего наговорить хоть кому-нибудь что-нибудь. Я интроверт, которому это не свойственно, напоминаю Вам об этом впервые устно, а не тишиной в вашем обществе.

Никакой скуки, отдающей сонливостью и загоняющей людей стаями в интернет. Честное слово, у меня всегда есть я, а с собой мне не скучно.

И нет, мне совсем не важно, как кто-то другой мог бы окрасить эти мои ночные часы, я не хочу об этом думать. Меня не интересует, что могут в ответ мне сказать другие люди, если мои слова стремятся только к Вам, хотя сегодня Вы как ответчик, будем говорить прямо, на двоечку. Я сообщаю Вам, что хочу поговорить. Когда я произношу это, будьте уверены: это предназначено только Вам. Для остальных я всё тот же интроверт в коконе, не самым здоровым образом реагирующий на внешний раздражитель.

Я не хочу пирожков. Даже таких вкусных, как у тётушки Беллы.

Я не хочу выпивки, особенно в компании Агаты, пусть она и предложила бы что-то недешёвое. Тут не стоит и говорить о том, что мне сейчас никак нельзя алкоголь, я просто не хочу пить с Агатой. Да и она бы охотнее опрокидывала шоты с эМ, а не со мной. Или со мной, но только ради того, чтобы побольше узнать про эМ.

Я даже не хочу гулять, признаваться и слушать волны в ответ, хотя волны во многом лучше неловких ответов.

Я хочу поговорить с Вами, Артур. И Вы не имеете право на этот запрос ответить переадресацией.

 
23:23.
 

Если Вам мешает посторонний шум, то это я тереблю вашу визитку. До сегодняшнего дня она жила в кармане моего пиджака и не покидала его пределов. Мне не хотелось, чтобы эМ уследил за тем, как я позволяю ей находиться рядом со мной. Сейчас его нет дома, и карточка под предлогом моего удобства переехала временно поближе к телефону.

Помните тот день, когда Вы оставили мне её? Мы договаривались о том, когда я и эМ придём в больницу, где Вы работаете, и Вы протянули её мне. Жест был таким резким, тогда мне показалось, что Вы уже давно ждёте повода для того, чтобы отдать её мне. И я почти произнесла вслух это своё подозрение.

– На этом маленьком острове, где все друг друга знают, Вы каждому соседу раздаёте визитки? ― так я спросила, едва ли не смутив Вас.

– От прежних хозяев мне достался очень трудно запоминающийся номер. Но ещё более трудно мне было бы изменить его, так как с переездом в последний дом хлопот мне хватало, ― ответили Вы.

ЭМ наблюдал за нами, мы стояли в прихожей, а он выглядывал из-за угла кухни. Я не видела, но чувствовала его взгляд, и протяни Вы мне тогда бумагу, я могла бы, стоя спиной к нему, зарисовать его. Всё очень просто: он отражался в ваших глазах, которые постоянно проверяли, смотрит он за нами или нет.

Сейчас бы Вы не узнали свою визитку. Время моими пальцами потрепало её в те моменты, когда я нервничала и искала запасные выходы из ситуаций, в которые себя загнала. Она будто бы была тем самым запасным выходом. Крайним выходом. О нём напоминают, чтобы знать, что всегда есть куда отступить, но им стараются не пользоваться. Я не доставала её из кармана, но всё время запускала туда руку проверить, на своём ли она месте.

У Вас и впрямь трудно запоминающийся номер, Вы не соврали! Сколько раз я набирала эту комбинацию цифр за сегодня, до сих пор не выходит этого сделать, не взглянув на подсказку. Когда работа позволит Вам обзавестись возлюбленной, и Вам захочется детских доказательств любви, не просите её сделать татуировку с вашим именем. Оно слишком уж распространённое. Пусть нарисует на себе ваши цифры.

Да, моё чувство юмора сегодня не в форме.

Артур, если я подсяду на голосовые сообщения и продолжу звонить Вам, я точно выучу эту проклятую комбинацию, пароль от удалённого доступа к Вам, шифр, взламывающий ваш слух.

А как было бы хорошо, если бы Вы всё-таки пощадили мою память. Постарайтесь хотя бы постараться.

Всё, кладу трубку. С надеждой, эМи.

 
23:43.
 

Знаете, как много вопросов появляется в тот момент, когда на них некому ответить? Вот я сейчас знаю как никто другой.

Больше всего мне интересно то, каким было Ваше первое впечатление обо мне. У разумного человека оно не может быть решающим, но о нём всегда вспоминаешь где-то в середине или конце пути, сравнивая его с тем, что знаешь теперь. И удивляешься совпадениям.

Какой Вы увидели меня, когда мы приехали? Уставшей, растрёпанной, загнанной в угол? Воодушевлённой, полной надежд, восторженной от красоты здешних пейзажей? Увидели ли Вы в этом человеке меня?

Помню всеобщее любопытство, прикованное к нам. Это похоже на слишком короткое платье, в котором некомфортно появляться на людях. Тысячи обычных движений становятся неудобными. И дело ведь не только в том, что мы переехали на остров, где редко появляется кто-то новый. Дело в том, что мы приехали вместе.

Молодые супруги, лелеющие свою любовь. ЭМ сказал, что мы больше похожи на героев фильма широкого проката, чем на реальных людей. Надо признать, его яркая внешность идеально подошла бы для такого кинематографа. ЭМ неохотно расцепляет наши руки, чтобы ответить на чужое приветствие. Я смотрю на эМ, прежде чем ответить на чей-то вопрос о нас, ищу поддержку в его взгляде. Нас окружают люди, и тогда мы прижимаемся друг к другу спинами, как закрывающие друг друга ― от пуль. Вместо того, чтобы представиться нормальными именами назвались только буквами ― эМ и эМи. Действительно картина, достойная экрана.

Мы контрастировали с действительностью, тем и приковывали внимание. Вам всем ― да-да, и Вам в особенности, Артур, ― так страстно хотелось найти в нас какой-то изъян, который не вписывался бы в «экранную идиллию».

И вот Вы принялись искать. А я принялась Вам подыгрывать. Если мне нужен был собеседник вне общества эМ, я выбирала Вас. Если я видела, что Вы не знаете, под каким предлогом со мной заговорить, я подходила к Вам и ненароком показывала именно тот шрам на руке, который Вы ещё не видели. Я обдумывала вашу реакцию и считала, что точно знаю, что именно происходит у Вас в голове.

Вы теперь назовёте меня актрисой. И я искренне обижусь на Вас.

[пауза]

Что ж, может быть, Вы правы, но учтите: мой театральный реквизит и есть моя жизнь.

 
23:49.
 

Это я явно сгоряча положила трубку, я ведь не всё сказала из того, что хотела бы сказать. Смешно, но… я и вправду обиделась. Заранее. Наперёд.

Вернёмся к вопросам. Мне, в самом деле, любопытно посмотреть на себя вашим первым взглядом. Только вспомнив о нём, Вы смогли бы объяснить мне одну важную вещь, которую я не могу выяснить, оглядываясь сквозь все свои путешествия.

Почему людей так тянет смотреть на тех, кто живёт по-другому, не так как они?

Что такого заманчивого они видят, прилипнув к чужому оконному стеклу, за которым живёт кто-то, кто сильно отличается от них? Отличается так, как я и эМ отличались от Вас.

Мне не хватает смелости постучать к соседям и спросить их об этом. Мне её не хватает, потому что она не нужна мне: я не хочу задавать этот вопрос чужим людям. А Вы… разве может человек, слушающий несколько ночных голосовых сообщений подряд, быть чужим? Разве что из-за того, что не ответил на звонки. У Вас-то на этот счёт причина уважительная.

Хотелось бы верить, что завтра Вы будете звонить и под звуки гудков формулировать ответы на вопрос.

«Би-и-ип» ― «эМи, поверьте, я сам хотел бы знать, почему что-то незнакомое, инородное, чужое так притягивает взгляд, но я не психолог». Слишком обычно и вежливо, но с намёком на честность, ― вот это в вашем стиле всецело.

«Би-и-ип» ― «эМи, Вы слишком преувеличиваете, безусловно, нам всем было интересно смотреть на парочку, только что приехавшую к нам, здесь не часто бывают гости, но всё-таки, мы не прилипали к оконным стёклам». Если Вы хотите меня разочаровать, то это подойдёт.

«Би-и-ип» ― «ох, эМи, Вы прибыли с континента, одевались и говорили по его моде, которая ещё не успела до нас дойти, мы обязаны были приглядеться к Вам, чтобы знать, стоит ли нам ровняться на материк». Нет, пожалуй, вот это даже куда большее разочарование, чем предыдущее.

«Би-и-ип» ― «это же очевидно, эМи, женская половина населения, вне зависимости от возраста, просто вздыхала по вашему яркому мужу и завидовала вашим нежным прикосновениям, к которым никто здесь не привык, поэтому мы дружно взвешивали прочность вашего союза, оценивая шансы на ваш развод». Да, в этом случае Вы замечательно промолчите о мужской половине населения, к которой относитесь. А когда я это подчеркну, сделав вывод, что я куда менее привлекательна, чем эМ, Вы начнёте ещё замечательнее оправдываться. Это всё тоже слишком похоже на действительность.

«Би-и-ип» ― «Вы должны знать, эМи: когда люди встречают того, кто живёт так, как они жить не осмелились, они всегда щедро одаривают вниманием этого человека; задаются вопросами: лучше или хуже ему живётся, могли бы ли и они жить так же, что бы они делали на его месте, и почему же они всё-таки не оказались на его месте; а главное, что никак не даёт им покоя там, за оконным стеклом: в чём же они, недостатки вашей жизни, где же они, доказательства того, что Вы живёте хуже них». Это пришло бы Вам в голову на последнем гудке. И едва ли не сорвалось бы с языка. Наверное, это и было бы вашей правдой.

Мне неловко стоять в обществе книг и кистей эМ и разговаривать с Вами, сдирая кожу с ваших мыслей, да ещё и так настойчиво. Неловко, потому что он и сам как будто бы тоже здесь и всё слышит, а мне бы этого хотелось меньше всего.

– Почему тебе так важно его мнение? ― спросит эМ у меня, подслушав всё, что я Вам наговорила.

Для того, чтобы подобрать ответ на его вопрос, у меня-то не будет гудков. И мне придётся наспех прийти к Выводу о том, что юлить бесполезно. Я не решусь посмотреть ему в глаза. Но всё же отвечу.

– Потому что нам очень часто важнее чужое мнение, чем полная правда, которую знаем только мы с тобой. Но никто и никогда в этом не признаётся. Даже ты. И правильно.

[пауза]

Ужасная ночь, Артур. Ужасная идея ― звонить Вам. Ужасно, что мне это всё так важно.