Из тетради Фединой: чтобы бабушка никуда не уехала

– Умираешь ты, бабушка?

– Почему умираю-то, Федь?

– А зачем чемоданы из-под кровати повынула?

– Да хотела вот себе одну кофточку к праздникам посмотреть…

Вот уйдет в магазин она или за пенсией, нужно будет чемоданы эти перепрятать как следует. Без чемоданов своих, в одной кофточке, далеко не уедет…

Чтобы не умерла она, не провела меня как-нибудь, чтобы в Град Небесный жить тайком не уехала, нужно все без исключения подозрения предусмотреть!

– …Поживет, Федя, человек на земле, походит, порадуется, полюбуется на чудеса разные, лета и зимы, моря да горы, и так, бывает, находится, так устанет, что захочется отдохнуть от жизни ему, спать приляжет да и заснет крепко-накрепко…

Тоже так иногда засыпаю я. Только голова на подушку – и утро.

– Душа же увидит, Федя, что уж очень устал человек ее, да и отлетит тихонечко, далеко-далеко, на самое небо. Нельзя такого человека будить. Разбудишь его, а душа-то в тело вернуться и не успеет… Вот ты, Федь, глаза закрой, посиди тишком, поразмысли молчком…

– О чем поразмыслить молчком мне, бабушка?

– А о чем рассказать, что спросить хотел, о том помолчи. Только глаз не открывай, не подглядывай, а то ничего не получится.

И сижу, не подглядываю. Молчу. Тысяча вопросов во рту накопилась!

– А теперь поднеси ладошку к губам да подуй тихонечко.

И полился в ладонь воздух теплый, мягонький, чуть-чуть петушком на палочке пахнет (только что, недавно, спичку догрыз петушиную), и как будто прикоснулся кто-то невидимый. Руку трогает, шебуршится, щекотно даже…

– А теперь сожми в кулачок.

Поймал кого-то… точно, точно поймал!

– Кто там, бабушка?

– А не знаю, не видела…

Неужели душу я выдохнул?

– Посмотреть ее можно или забоится она, назад потом не вернется?

– Посмотри.

Никого, ничегошеньки нет в кулаке моем. Только если поближе принюхаться, петушком на палочке чуть-чуть слышно…

И от пальто маминого зимнего в клеточку мамой слышно, от помады ее, от платьев – мамой моей… От стола от папиного, газет, от ключей его, пиджака его – папиросами синими с лентой красненькой «Беломор».

Снимешь с вешалки куртку папину с капюшоном, в какой окуней с ним тогда на даче ловили, костром и дождиком пахнет. Вот тут искоркой прожгло, отлетело. Три копейки в кармане…

Помажет йодом царапину бабушка, щиплет до слез, а подуешь от души на царапину – сразу легче.

Не спится мне, размышляю, думаю…

Одна мысль – корабликом, в бутылку прозрачную запечатанным, как бы достать его? Как попал туда? Как в янтарь жук попал, как ему пришлось натерпеться…

И другая мысль – луноходом, что никак не купит мне бабушка. Еще мысль – мороженым в стаканчике вафельном, даже просто подумаешь: вкусная…

Мысль шмелем, что сегодня перед скамейкой по асфальту ползал, а бабушка ему листик подставила, на траву унесла. Про клопа малинного мысль, что случайно сегодня вместе с ягодой раскусил, до сих пор противная мысль…

Что завтра с бабушкой на рынок поедем мысль, про беляш мысль – в бумаге масленой, какие в тележке на станции, объедение…

Про абрикосы с черешней мысль. Про цыплят-котят-щенят, что всегда продают вдоль забора рынка…

Чтоб купила мне завтра щеночка собаки бабушка – хорошая очень мысль. Или хоть бы цыпленочка. Что зачем-то продают там еще прищепки, галоши, варежки, пелеринки, теткины кофточки, прочее никому не нужное. До чего непонятно, что покупают люди! Мысль, что можно будет среди никому не нужного моторчик от заводной обезьянки себе поискать…

О душе тоже мысль, конечно, все время вертится и не верится…

Можно ли доверять бабушке, что душа в кулаке была?

– А была ты, бабушка, пионеркой?

– Была. И пионеркой, и комсомолкой была.

– И партийная?!

– Беспартийная…

Беспартийная бабушка. Нет ей веры.

– Нужно будет тебе, бабушка, в партию, как мой папа, вступить! А то так и умрешь беспартийной.

– Не по билету, Федь, душу в рай принимают.

Одни поговорки да присказки. Не понимает старость дремучая, что истина человеку всякой правды дороже!

Дождался я, как уснул. Увидала душа, что сплю я, выползла.

Повисела для начала у губ моих облачком, вроде ватки парной, какая на стекле летом пятнышком, а в морозном окне прорубь целую выдохнешь. Висит над мной, опасается: вот, думает, тело если не спит еще, вздохнет сейчас, я обратно спрячусь. Только не тут-то было ей. Затаил я вдыхание. Даже рот закрыл, для надежности. Что ты, думаю, теперь будешь делать?

А она поразмыслила, вроде сплю я, наверное, поднялась от подушки повыше, покружила под лампочкой, полетела к польтам. Это знаю я, зачем она туда полетела. Посмотреть на шкафу хочет душа моя, не туда ли спрятала бабушка сапоги резиновые. Потому что точно уже уверен я, что дорос до них, а бабушка все нет да нет говорит.

Заглянула душа на шкаф, а коробки с сапогами и правда нет, покружила еще у лампочки, посмотрела, какой журнал листала перед сном бабушка, прочитала названье: «РАБОТНИЦА», поползала по столу, слизнула с баранки маковку, на подоконник вспорхнула и прямо в уголок, где у нас марлечка плохо кнопкой закреплена, в сад улетела…

Знаю я теперь, из какого места у нас по ночам комары в горницу налетают! Не зря за душой следил. Не забыть бы только, как проснусь, сказать бабушке…

Вернулась утром душа, залезла в меня, только свернулась калачиком, как уже вставай, будит бабушка. Не на рынок, оказывается, а в сад вставать…

Всё душа во сне перепутала. Только душу летом разбередила. Путешественница она, безбилетница! Из зимы в лето, из земли в небо легче птички летает…

– Бабушка?!

– Что, Федя?

– Просыпается человек от вечного сна?

– А как же, Федя, не просыпаться? Если не проснулся, умер значит ведь, а смерти нет, где захочешь, там и проснешься. Хочешь зимой, хочешь летом, хочешь в Париже, хочешь в Лондоне…

– Я летом хочу, на даче. А ты где хочешь проснуться, бабушка?

– А я с тобой, Феденька, проснуться хочу.

Значит, тоже на даче.

* * *

Бабушка?!

– Спишь ты, бабушка?

– Сплю, Федь, двенадцатый час…

– А ты каким сном спишь, не вечным?

– Да уже никаким, Федь, не сплю, уснешь с тобой разве?

– А каким спала?

– Да обычным, Федя, спала…

– Тогда спи!

Из тетради Фединой: о выборе

Ладно, есть душа, согласен я в этом с бабушкой. Просит душа моя, чтобы бабушка вот этот набор солдатиков мне купила…

И не где-нибудь мы сейчас с бабушкой – в ДЕТСКОМ МИРЕ ЦЕНТРАЛЬНОМ!

Даже слово какое волшебное… Детский Мир…

Из меня такими глазами, бедная, смотрит душа на бабушку! Никакая нормальная бабушка такого взгляда не выдержит! Через слезы смотрит, молча просит она, не дыша, прикусила губы. Как бы не зареветь только, думает…

Не то что попросить она гордая – уж какая тут гордость! – а волнуется просто: вдруг если купит бабушка мне этот набор солдатиков, то телу на мороженое в стаканчике вафельном у бабушки в кошельке не останется?

Вот какая душа моя справедливая, добрая. Всегда первым делом о других позаботится.

Все сильней и сильней смотрит душа на бабушку, так и кажется, заревет сейчас да и выпрыгнет. Даже пальцы про мороженое забыли… заворожились.

Так и перебирают в пакете матросиков, что бегут в атаку на своих подставочках, гранаты бросают в белогвардейскую армию, машут флагами, на колени падают, погибают за нашу молодую республику…

– Может, лучше купим, Федя, мороженое в стаканчике?

Французский язык учила в древние годы бабушка. С тех пор на всех языках понимает…

– У души один язык, Федя. Протерпи через слезы.

Так молчали на пытках командиры красные. Так молчала партизанка Зоя Космодемьянская. Так молчит памятник Зорге, разведчику, на «Улица Зорге» улице. Так молчала, погибая, Молодая Гвардия. Радистка Кэт. Молча шагали так сражаться с фашистами по улице нашей «Героев Народного Ополчения» герои народного ополчения.

Зря ты, зря в этот раз промолчала, душа!

Доедает тело предателя стаканчик вафельный… губы облизывает…

Ничего душе не оставило, всё доело…

Из тетради Фединой: что не умирают люди

– Умирал как-то, Федя, старичок один. Хорошо пожил, долго, в разное. Добрый был человек. Порядочный, честный…

Даже жалко стало этого старичка. И такой хороший, а умирает! Умирать плохие люди должны! Пусть хоть все умирают, не жалко!

– …Внуков, правнуков нажил тот старичок, да и потерял многих. Вот лежал он, лежал, вспоминал потихонечку жизнь свою, добром вспоминал, размышлял, да так Господь прибрал его ласково, что даже он и не заметил. Задремал, вспоминая, и не проснулся…

Вот такой смертью можно умереть мне! Если все-таки дело до такого дойдет, то я, как старичок вот этот, хочу… То есть не хочу и так. Никак не хочу. Если человеку чего-то очень не хочется, никто его не заставит! Ясно?!

– …Никому, Федя, умирать не хочется, как ни умирай. Привыкает к телу душа. Приживается.

Знает: полетаю ночью во сне, а потом будет мне дом вернуться. Интересно и дальше смерти своей заглянуть человеку… даже на похороны свои любопытно посмотреть ему, кто придет проводить его, как все будет…

Тоже хотел бы я посмотреть на похороны свои. Посмотреть, а потом чтоб не умер!

– …Отлетела, как уснул старичок, душа его, а тут как раз в комнату, где умер он, живые его заглянули. Как увидели, что не дышит, все в крик, все в слезы. Очень уж они того старичка любили. А больше всех любил его внучек, именем вот как ты, Федя, Феденька. И он стал плакать. Вернись, вернись, дедушка! Ты мне звездочку обещал показать.

А и правда было такое обещание данное. Купили для этого они трубу подзорную. Телескоп называется. Вот поправлюсь, говорил дедушка, покажу.

А душа старичка уже далеко была. Но как внучек напомнил про звездочку, вздрогнула, обернулась. Посмотрела, окликнутая, и такую, Федь, высоту внизу увидела, как в самолете лететь. А голос Федин звонкий был, все равно снизу слышно.

Делать нечего. Потянулась душа старичка назад. Тяжело вниз душе лететь. Она вверх легче летает. Но у обещаний земных сила сильная, и вернулась душа старичка в комнату. Хотела было назад в тело вернуться, а душа, Федя, со вздохом в тело только вернуться может. А тело уже не дышит. Покружила душа бездомно по комнате. Хотела утешить Феденьку. Да только она бестелесная. Живым невидима. Понял старичок, что ничего уже не поделаешь. Поцеловал внучка Федю тихонько в затылочек, попрощался.

Выше, выше летит душа старичка. Не старая, детская она, оказывается, жила в нем, ко всему любопытная. А чудес, Феденька, в небесах побольше, чем на земле. Летит душа, все разглядывает… Космосы. Столько звезд вблизи порассыпано, сияют, как самоцветы на бархате. И увидела душа самую-самую красивую звездочку. Ту самую, что обещал старичок Феде своему показать.

Подлетела душа к этой звездочке, склюнула ее с неба: вернусь, подумала, глупая, Феденьке подарю. А пока полетела выше.

Долго ли, коротко, я не знаю, но вот прилетела, Федя, душа старичка ко Вратам Небесным. За стеной невидимой – сад видимый, обетованный. Цветут там деревья всякие многоцветные, мандарины, сирени, настурции, вишни, кокосы, яблони… И стоят за стеной этой, Федя, те самые, кто вперед старичка того умерли. И мама, и папа его, и бабушка, и сыночек любимый Алешенька, от которого как раз внучек Федя. Друг его Валька, Гордеев, Карпухин, Тамара и Галочка, дядя Толя и много еще его любимых людей, товарищей.

Все такие нарядные, радостные. Встречают. Все ему улыбаются. Только тут-то, Феденька, ему улыбаются, а там, позади, горюют… и больше всех горюет о дедушке внучек, Федя.

Как тут быть?..

Не меня, надеюсь, это спросила бабушка. Я – не знаю.

– …И встали по обе стороны той стены любимые люди.

Вернись, вернись, дедушка! – плачет Федя. Не выберешь… Да и как? Когда справа родители, мама, папа его, сын любимый и бабушка, друзья многие. Слева жена, внучки, а главное – Федя, Феденька… Звезду ему показать…

Ужас какой! Я бы тоже, наверное, как тот дедушка, выбрать не смог…

– …Но недолго так выбирала, Федя, душа старичка у стены той невидимой, повлекло ее к Господу. Прилетела она. Звезду из клюва выпустила, села на уголочек стола Создателя, а сама так чирикает, так чирикает, чик-чирик! Перья дыбом…

Услыхал Господь это чириканье. Посмотрел на пичугу. Видит, душа хорошая прилетела к нему, доброго человека.

Что, говорит, ты хочешь, пичуга? О чем расчирлыкалась?

А я, отвечает она, не знаю, что делать мне, Господи! Видала стену у сада я, и туда и сюда хочу. И там мои, и тут мои, а главное – внук мой, Федя. Звезду вот ему сорвала…