Глава 8. В школу

Первое сентября наступило неожиданно быстро. Целую неделю Серафима любовалась своим новым ранцем, пеналом и другими очень важными и необходимыми предметами. Перекладывала с места на место, то собирала, то обратно разбирала содержимое ранца.

В первый школьный день она, как и все нормальные первоклашки, проснулась часа на два раньше положенного, растормошила родителей, перепроверила тетрадки, пенал, дневник… Надела форму, уселась на самый краешек стула и принялась ждать.

– Серафима, да ты хоть позавтракай! – уговаривали ее родители, но все было бесполезно.

Она вскакивала со стула, подбегала к иконам, что-то долго шептала, потом возвращалась к своему стулу и сидела, как приклеенная. Через какое-то время все повторялось – иконы – шепот – стул. Так бы Серафима и бегала по комнате, если бы на нее не прикрикнул Натанэль:

– Серафима, христиане должны быть терпеливыми и уметь ждать! Что ты скачешь, как белка?

Наконец время пришло. Мама с папой оделись понаряднее, Серафима взяла в руки огромный букет поздних «пончиков», и семейство отправилось в первый класс.

***

В школе Серафима немедленно обзавелась одной подружкой и одним неприятелем. Подружка была маленькой, толстенькой девочкой с огромными черными глазами и румянцем во все щеки. Звали ее Маша Арсеньева.

Недруг звался Арсений Наумов, он был высокий, тощий и лопоухий.

Завидев Серафиму, он подбегал к ней, дергал за лохматые косы, скакал вокруг девочки и кричал:

– Фимка – Бимка! Фимка – Бимка!

– Почему Бимка? – удивлялась простодушная Маша.

– А у меня собаку зовут Бимка! – радостно орал Арсений.

– А ты… А ты… – Серафима пыталась придумать какую-нибудь обзывалку, но для мальчишки с именем Арсений Наумов ничего не находилось. Тогда она просто сказала:

– А ты – Бобик!

Арсений остолбенел. Забыл даже прожевать кусок яблока, который только что отгрыз. Так, с набитым ртом, и спросил:

– Пасему Бопик?

– Потому что. – Коротко ответила Серафима и замолчала.

Из-за ее спины вышел Натанэль и с упреком посмотрел на свою Конопушку.

– Серафима, нельзя людей обзывать собачьими именами. И вообще, обзываться нельзя!

– Да?! – со слезами крикнула Серафима. – А ему можно, да?

– И ему нельзя. Он мальчик крещеный, я вижу. Так что вы давайте лучше подружитесь. Ну? Чего ты молчишь?

– Ладно, – буркнула Серафима и посмотрела на ребят. Те стояли с открытыми ртами и не могли понять, с кем разговаривает эта лохматая рыжая смешная девчонка.

– Арсений, ты это… прости меня, – пробормотала Серафима, ковыряя носком туфельки линолеум. – Никакой ты не Бобик, ты Арсений. И вообще, давай с тобой дружить. Я, ты и Маша. Давайте?

Арсений проглотил, наконец, пережеванное яблоко и удивленно кивнул головой.

– Ну… Давай.

Маша молчала. Ей так нравилась огненная озорная Серафима, что она была готова сделать все, что та скажет.

– Значит, мир? – уточнила Серафима.

– Мир – заулыбался Арсений, показывая дырку между передними зубами.

***

Школьные годы летели незаметно. Каждый год Звонаревы ездили в свое Колокольцево, и Серафима с радостью убеждалась, что приход растет и крепнет год от года, а отец Игорь молодеет и светится счастьем.

В школе учителя быстро привыкли к странностям новой ученицы. Когда Серафиму вызывали к доске, она крестилась и быстренько шептала какую-то короткую молитву.

Сначала некоторых учителей это раздражало, некоторым было все-равно, а некоторые умилялись, как, например, учительница математики. Она называла Серафиму «моя богомолочка» и не упускала случая погладить ее или прижать к себе. Своих детей у математички не было.

Дружба Серафимы, Арсения и Маши год от года крепла.

Они везде были вместе – и в школе, и на катке, и в кино. В церковь тоже ходили вместе. Отец Александр нарадоваться не мог на маленьких серьезных прихожан, которых с каждым месяцем становилось все больше и больше. Как удавалось Серафиме без насмешек, угроз, и разных «завлекалочек», приводить людей в церковь, священник понять не мог. А Серафима просто молилась. Молилась за всех вместе и за каждого в отдельности. И вела себя так, что каждому почему-то вдруг хотелось стать похожей на нее – смелой, справедливой и веселой.

***

Однажды, в четвертом классе, самые озорные и хулиганистые, решили сбежать с последнего урока – урока музыки. Серафима была категорически против. Ведь сбежать – это обмануть? А обманывать Конопушка просто не умела. Взять на себя чужую вину, покрыть чужой грех – всегда пожалуйста. Но врать ради своей выгоды – не умела, и все тут…

В общем, половина класса удрала в кино, другая половина тихонько, как мыши, сидела за партами. Вошедший в класс старенький Иван Семенович, оглядел притихших ребят и сразу все понял. Слава Богу, четвертый десяток лет в школе работает. Но все же поинтересовался:

– А где же остальные?

Класс дружно молчал.

– Ну что ж, – печально проговорил Иван Семеныч, – всем отсутствующим «два» в журнал.

– Ой, не надо, Иван Семеныч! – Серафима вскочила со своего места и жалобно посмотрела на учителя. – Это я им сказала, что урока не будет. Вот они и ушли.

Уши у Серафимы пылали жарким огнем, а сама она побледнела так, что учитель испугался. Натанэль стоял рядом и улыбался. Маша и Арсений сидели, опустив головы. Им было стыдно, что они не такие храбрые, как Серафима.

Иван Семенович грустно вздохнул, протер очки и сказал:

– Садись, Звонарева. Я ведь не первый год с вами работаю. Сами они сбежали, это же понятно. – Помолчал и вдруг добавил. – Но ради такой подружки я не буду ставить им двойки. Итак, начинаем урок.

Глава 9. Первый подвиг

Когда ребятам было по двенадцать лет, в семье Арсения случилось горе. Он пришел к Серафиме зареванный, и долго не мог выговорить ни словечка. Лера долго отпаивала его чаем с мятой и валерьянкой. Наконец зубы у парня стучать перестали, дыхание выровнялось, и он смог проговорить:

– Папка на машине разбился. Врачи говорят, ходить больше никогда не будет. Весь изломанный и позвоночник тоже… Мама и бабушка сейчас в больнице, папе операцию делают. А я вот к вам… – как-то беспомощно закончил Арсений.

А Серафима вдруг рассвирепела. Такой разъяренной ее никогда не видели ни до, ни после этого случая. Лера схватилась за сердце, а Арсений соскочил со стула и попятился к двери.

– К нам?! Папка на операции, а ты к нам, значит? – кричала Серафима. – Чайку тебе налить? С вареньем? – Рыжие кудри встали дыбом, рыжие глаза метали молнии, веснушки горели рыжими огнями. – К нам?!

Натанэль молча улыбался. Успокаивать свою Конопушку он вовсе не собирался, он прекрасно понимал, отчего девочка так разъярилась.

– Одевайся немедленно! – закричала Серафима на испуганно пятившегося к двери Арсения. – Одевай свою паршивую шапку! Шевелись, я сказала! К нам он пришел!

Девочка разошлась не на шутку. Она схватила с вешалки свою курточку, и Лера, наконец, тоже поняла, что за крики устроила ее всегда невозмутимая веселая дочь.

– Бегом! – скомандовала Серафима и они с грохотом и шумом скатились по лестнице, не дожидаясь лифта.

– Куда мы? – испуганно заикаясь, спросил ошарашенный Арсений.

– В церковь. – на улице Серафима немного остыла и успокоилась. – Неужели ты сам до сих пор ничего не соображаешь? Зачем ты к нам поперся? Позвонил бы, уже давно в церкви были бы! Дурак! – чуть не плача, закончила свою речь Серафима.

Натанэль только головой покачал.

В церкви Серафима написала записки, заказала сорокоуст, расставила свечи по всем подсвечникам, молясь каждому святому. У иконы святого великомученика целителя Пантелеймона задержалась надолго. Рассказывала, убеждала, размахивала руками. Потом долго молча стояла, склонив голову.

Арсений поставил большую свечу Божией Матери. Хотел помолиться, но все молитвы вылетели у него из головы и он просто молча стоял и плакал, глядя в печальные глаза Богородицы. Потом запалил еще одну свечу и поставил на подсвечник к иконе Спасителя. Тоже расплакался и только и мог, что повторять:

– Господи, исцели моего папу! Помоги, Господи! Помоги, – шептал он, глотая слезы.

Намолившись, дети вышли из церкви, Серафима взяла Арсения за руку, довела до квартиры и приказала:

– Сиди дома. Если что – звони. А у меня еще дело.

Развернулась и ушла.

***

Дома Серафима умылась, от ужина отказалась наотрез и попросила ее не отвлекать. Плотно прикрыла дверь в свою комнату, где у нее давно уже был оборудован собственный уголок с иконами, немножко постояла, о чем-то задумавшись. Затем затеплила лампадку, несколько свечей, приготовила молитвослов и несколько тоненьких книжечек с акафистами разным святым, отдельно акафист Богородице и «Слава Богу за все». Почему она выбрала именно этот акафист, она не смогла бы объяснить, но чувствовала, что так будет правильно. У Натанэля она в этот раз ничего не спрашивала, и Ангел тоже стоял молча, наблюдая за своей подопечной.

Наконец все было готово. Серафима перекрестилась, прочла на память первые молитвы из молитвослова и принялась за акафисты. Она молилась за тяжко болящего раба Божиего Евгения, папу Арсения, и настолько отдалась молитве, что не слышала ни как несколько раз заглядывали в комнату родители, ни как на улице началась и закончилась гроза, ни звонки телефона.

Язык у нее заплетался, глаза сами собой закрывались. Тогда девочка села на коврик, не переставая молиться. Потом снова встала. Снова села. Дочитала последний акафист, молитву, перекрестилась, и уснула прямо на коврике перед иконами. Утром выяснилось, что молилась она четыре с половиной часа. Это был первый молитвенный подвиг маленькой Серафимы.

Игнат и Лера, обнаружив утром спящую на коврике дочь, пришли в ужас. Игнат осторожно поднял ее, перенес на кровать, а Лера почему-то заплакала.

А через час позвонил Арсений и сказал:

– Здрасьте, дядя Игнат! А Серафима спит? А нам врачи сказали, что все хорошо! И папа ходить сможет, и болеть у него ничего не будет! Вот! До свидания!

Игнат не стал рассказывать мальчишке, что его подружка полночи молилась ради того, чтобы врачи сказали именно это.

Глава 10. Ведьма

В четырнадцать лет напасть в виде безответной любви приключилась с Машей.

Влюбилась она в самого невзрачного мальчишку в классе. Маша оставалась полненькой, но это ничуть ее не портило. Огромные черные глазищи в обрамлении густых черных ресниц, пухленькие, словно нарисованные, с необыкновенным изгибом губки, черные шелковые волосы… Маша была полной противоположностью стройненькой белокожей Серафимы…

Девчонки были очень хороши собой, вот только красота была настолько разная, что люди, впервые увидев подружек, долго любовались на них, не в силах отвести взгляд.

И вот, несмотря на всю свою красоту, Маша выбрала в качестве первой любви бездельника и врунишку Сашку Петрова, маленького, худенького, в кривыми зубами и отвратительным характером.

Промучившись несколько недель, исписав тонны бумаги стихами и любовными записками, Маша результата не добилась. Только насмешливые взгляды со стороны Петрова и его дружков. Спасибо, хоть по всей школе не разболтали…

Тогда Маша сменила тактику. Она стала смотреть на Петрова своими огромными глазищами, показательно вздыхать и плакать.

И, что самое удивительное, она ничего не говорила Серафиме. А Серафима в душу к подружке не лезла, только вздыхала и молилась за нее.

Новая тактика плодов не принесла и Маша задумала страшную вещь. Порывшись в интернете, нашла нужное ей объявление, позвонила и договорилась о встрече.

Маша была крещеной, вполне воцерковленной девочкой, но очень, очень нетерпеливой. Когда у нее что-либо не получалось, она моментально вспоминала любимую поговорку бабушки – «на Бога надейся, а сам не плошай». И вот, чтобы «не оплошать», Маша придумала, что это ей такое испытание, и решила действовать самостоятельно. Своего Ангела она не видела и не слышала, частенько вообще о нем забывала, поэтому действовала на свой страх и риск.

Она решила приворожить Сашку… Выгребла из копилки все свои сбережения, выпросила сначала у мамы, а потом еще и у папы, недостающие деньги, что-то наврав про школьные нужды и сборы, и в назначенный день, никому ничего не сказав, отправилась к гадалке.

В общем, пустилась Маша во все тяжкие…

***

… И ведь получилось!

На следующий же день после посещения «белой чародейки», Сашка вдруг внимательно посмотрел на Машу и неожиданно пригласил в кино. Потом на каток. Потом подарил ей красивого маленького плюшевого котенка… Маша расцвела, еще больше похорошела, по земле не ходила, а порхала. Серафима с подозрением смотрела на подружку, но та упорно молчала.

Маша не без оснований полагала, что «чародейку», пусть даже «белую», подруга не одобрит.

В общем, несколько недель Маша цвела и наслаждалась. А потом вдруг случилось непонятное – в один день, как-то резко и неожиданно, Сашка стал дико ее раздражать. Несколько дней Маша от него пряталась, а потом заболела.

Заболела тяжело, непонятно чем. Врачи только руками разводили, а Маша лежала в постели с высоченной температурой, и никого не хотела видеть. Бесы кружились вокруг нее десятками, щипали, кусали, пинали, шептали на ухо разные гадости… По ночам она просыпалась от собственного крика, ей снились какие-то кошмары, никакие лекарства ей не помогали.

Маша перевернула лицом к стене все свои иконочки и начала ругаться нехорошими словами. Родители с содроганием стали подумывать о посещении психиатра. Несчастный Машин Ангел едва успевал отгонять нечистых, молиться, и кое-как утешать свою подопечную.

Сашка, не видя несколько дней свою «любовь», чувствовал себя прекрасно. С глаз долой – из сердца вон…

***

Серафима каждый день приходила к Маше, но в ее комнату не заходила. Разговаривала с родителями. Вместе с ними молилась. И, наконец, решилась спросить у Натанэля, что происходит. Натанэль очень не хотел, чтобы Серафима влезала в это ужасное дело, но он понимал, что Машу надо спасать.

– Читай псалмы и молитвы для защиты от ворожбы и колдунов, – только и сказал Натанэль.

Серафима, совсем не дурочка, вспомнила сияющую Машку, их прогулочки под луной с Петровым и моментально поняла, что произошло с подружкой.

Посмотрела в глаза Натанэлю и тот нехотя подтвердил.

В ужасе побежала Серафима к отцу Александру. Все ему рассказала, и вытребовала себе благословение на недельный пост и ночные молитвы за Машу.

Батюшка сопротивлялся изо всех сил, все-таки девчонка еще слишком мала для таких подвигов. Выдержит ли? Но Серафима упрямо топала ногами, свирепо таращила на священника рыжие глаза и доказывала, что без этого Маша умрет или станет одержимой и сумасшедшей.

Наконец она своего добилась. Использовала последний аргумент и напомнила священнику слова Спасителя «…душу свою за друзей своих положить…». Этого отец Александр уже не выдержал и благословил Серафиму на пост и молитву, велев по истечении недели придти к нему вместе с Машей. В силе молитв Серафимы он давно уже не сомневался.

… Неделя пролетела быстро, Серафима стала похожа на тень, а Маша, вполне здоровая, поднялась с постели…

***

Прежде чем идти в церковь, подружки договорились навестить «чародейку» и убедиться в правильности догадок Серафимы. Позвонили, договорились о встрече. Разговор с колдуньей вела Серафима. Чтобы побыстрее попасть на сеанс, ей пришлось даже слезу пустить. Порыдав некоторое время в трубку, Серафима убедила колдунью принять ее прямо сейчас.

… Девочки, в сопровождении двух Ангелов, вошли в колдовскую квартиру. Ангелы моментально обнажили мечи, а Натанэль достал еще и Крест Спасителя.

Серафима, оледенев от ужаса, дикими глазами смотрела по сторонам. Такого количества бесов она никогда раньше не видела. И это только в прихожей! Что же творится в комнате ведьмы? Серафима даже представить себе боялась. Она перекрестилась, прошептала «Господи, помилуй», и шагнула в кабинет. Маша, вцепившись в ее руку, протиснулась следом, хотя Серафима строго-настрого велела той оставаться в коридоре. Но спорить было поздно, и девочки оказались в комнате колдуньи…

… Где вовсю творился бардак и шабаш. Бесы раскачивались на шторах, сидели на столе вокруг «хрустального» шара, лежали на диване, а один устроился прямо на коленях у ведьмы. Они что-то пили, ели, и на девчонок не обращали ни малейшего внимания. Два Ангела тоже не особо их насторожили… Видали они и Ангелов, и священников, и давным-давно никого не боялись. Тем более с такой защитой, как их ведьма.