По правде говоря, запах сена вызывал у Кенира не самые радужные воспоминания. Да, ему приходилось спать на сеновалах. Когда подростком он нанимался в работники к владельцам богатых подворий. Но разве же оно так было? Разве кормили его так вкусно? Разве смотрели на него так ласково, как матушка Шенай? Разве лежал с ним кто-нибудь рядом, бок о бок?

Дар повозился, закапываясь поглубже.

– М-м, хорошо как! До чего же люблю на сене спать!

– Дар, а матушка Шенай тебе кто?

– Родственница. Не то троюродная тётушка, не то бабушка. Далёкая, в общем. Своих детей у неё нет, так она меня за сына считает. А я, негодник, дорогу к ней забыл.

Кенир вздохнул. Что бы там ни было в Торене, по крайней мере, здесь Дара любят и ждут. А его? Нет, лучше спать и ни о чём не думать.

Дар тоже закрыл глаза, но уснуть не мог долго. Снова и снова слышал он злое и резкое: «Заткнись, проводник!». И тут же – «Извини… я не должен был». Снова и снова видел в глазах Кенира ненависть, вызванную его вопросами, и радость после их примирения. И то, и другое искреннее, настоящее. Было дело, попался Дару молодчик, который любил обижаться напоказ. Вот, мол, какие мы нежные, слова-то нам не скажи! Дар тогда хоть немногим его старше был, а вразумил быстро. Парой затрещин. Негоже здоровому лбу девицу из себя корчить. А вот Кенир не корчит. И поганое настроение ни при чём, чего бы он там ни говорил. Здесь другое. Но – что?

Во многих сказках, слышанных Даром в детстве, герою в качестве последнего испытания нужно было отыскать ключик и открыть старинный замóк. За дверью его ждала принцесса. Или богатство. Или похищенные и спрятанные в заколдованном доме сестра или брат. Кенир – ни дать ни взять замок из сказки, и ключик-то не враз подберёшь. Да и нужно ли? Что ждёт Дара за дверью, если он её откроет? И зачем её, вообще, открывать? Никакой награды для него там не припасено, это точно. Дар мысленно обругал себя. Сдался ему Кенир! Колючка, дронга пустынная! Как вести-то себя с ним не знаешь. На какое слово в ответ шипы выставит? Тьфу!

Кого же он всё-таки Дару напоминает?

Проснувшись утром, Кенир не обнаружил Дара рядом. Он смутно припомнил, что вроде бы слышал сквозь сон, как проводник встал и ушёл куда-то ни свет ни заря. Наверное, помочь матушке Шенай управиться с хозяйством. Кенир повалялся в пахучем сене ещё некоторое время, потом поднялся и направился в дом, по пути вытряхивая травинки из волос и рубашки.

Хозяйка и Дар сидели за столом и о чём-то вполголоса разговаривали. Дар был раздет по пояс, с русых волос капала вода.

– Тебе тоже советую искупаться, – заметил он, перехватив взгляд Кенира. – Потом такой возможности долго не представится.

– Иди-иди, – кивнула Шенай. – За двором тропинка, она прямо к речке ведёт. Пока искупаешься, у меня как раз завтрак поспеет.

Кенир последовал совету. Он любил воду и отлично плавал. Речка была узкой, он раза четыре перемахнул её от берега до берега, пару раз нырнул и вернулся в дом весьма довольный жизнью.

После завтрака, не уступавшего объёмом ужину, спутники принялись собираться в дорогу. Матушка Шенай собственноручно набила их перемётные сумки провизией. Дар шутил, говоря, что этого хватило бы не только им двоим, но и Искристому с Непокорным, если бы только лошади ели человеческую пищу.

– Мал ещё перечить! – строго оборвала его Шенай. Перечить ей, впрочем, никто не собирался.

На прощание хозяйка расцеловала обоих, взяв с Дара обещание навестить её на обратном пути. Потом она долго стояла у ворот и смотрела им вслед. Обернувшись в последний раз, Кенир подумал, что отныне запах сена будет напоминать ему уютный дом матушки Шенай.

Свой меч Дар, как и Кенир, возил за спиной. Когда, миновав поле, они оказались в сосновом бору, Дар снял его, положил поперёк седла и принялся развязывать ремешок, стягивающий рукоять.

– Мы уже в Северном лесу? – спросил Кенир, проследив за его действиями.

– Ещё не совсем. Но до ближайшего жилья, не считая той деревни, откуда уехали, уже далеко.

– Ясно, – коротко ответил Кенир, снял перевязь и тоже распустил ремешок. Ещё за завтраком он приметил на загорелой груди Дара тонкую белую полоску шрама. Старого. А лет-то проводнику… Ремесло это, надо понимать, не из самых безопасных.

Прохладное утро обернулось ветреным днём. Высокие сосны раскачивались над головами путников. К полудню стало холодно настолько, что пришлось достать из сумок куртки. Свою Кенир покупал ещё в Хорсене. Она надевалась через голову и не застёгивалась, а завязывалась, при этом шнуровка оказывалась почти сбоку.

– Наверное, не очень удобно? – предположил Дар. Кенир похлопал себя по груди:

– Зато не продувает. В Хорсене знаешь какие ветра.

Куртка Дара ничем особенным не отличалась. Обычная куртка, разве что карманов много, на охотничий манер. А вот затейливая вышивка слева на груди привлекла внимание Кенира. Извивающаяся лента дороги терялась в густом лесу, справа от неё поднимались горные пики, слева текла река, и склонялся под ветром камыш. На синем небосводе застыли рядом солнце и луна. А над ними сверкал остро отточенный кинжал. Мастерство вышивальщицы было достойно восхищения. И вряд ли столь своеобразный пейзаж появился на куртке проводника просто ради украшения.

– Это что-то означает? – поинтересовался Кенир.

– Это знак гильдии.

– Гильдия проводников? Да, Феррайн любопытная страна.

– А как ты думал? Если уж это занятие признали ремеслом, надо им как-то управлять, надзирать. Представь, что сапожников стало больше, чем людям требуется сапог. Что тогда будет?

– Добрая часть из них останется не у дел, – понимающе кивнул Кенир. – Как и проводников, если их станет слишком много.

– Да. Только людей, которым нужны сапоги, всё-таки больше, чем людей, которым нужно попасть в горы обязательно через Северный лес, – ввернул Дар. – Поэтому глава гильдии строжайше следит за числом тех, кто носит такой знак. Новый проводник может появиться только взамен отошедшего от дел. Или погибшего. Чаще всего сын сменяет отца, племянник – дядю. В общем, дорога – это наследственное!

– Судя по тому, как отзывался о тебе тот трактирщик из «Домашнего очага», ваше ремесло уважают.

– Как и любое другое. Если ты обратишься к первому встречному с просьбой проводить тебя до нужного места, то даже зная дорогу, он тебя не поведёт, а отправит к одному из гильдии.

– Чтобы не отнимать чужой хлеб. Справедливо. Хотя, когда я искал дорогу на Север, мне не сказали ни о какой гильдии проводников.

– С кем же ты пришёл в Сейдан?

– Он назвался Диэром. Я спросил его, как добраться до Северного леса, он ответил, что сам доведёт меня до Сейдана, а там уж, мол, другого ищи… Слушай, может, мне просто повезло, и он оказался одним из вас?

– Он выше меня примерно на полголовы, носит налобную повязку, а на правой щеке у него шрам? – описал Дар.

– Да. А ещё меч на поясе. Потяжелее наших с тобой обоих.

– Тебе повезло, ты в самом деле наткнулся на одного из проводников. Диэр бывший воин. В гильдию он пришёл вместо дяди много лет назад, но что его заставило сменить занятие, никто до сих пор не знает. Он не особенно разговорчив, как ты, наверное, заметил.

Заметил – и до чего же это было удобно! Впрочем, сожалеть о молодости и словоохотливости Дара сейчас вовсе не хотелось.

– Ты так и не сказал, что означает твой знак, – напомнил Кенир. – Есть у этих рисунков какое-нибудь толкование?

– Есть, разумеется. Дорога… ну это понятно. Куда она уходит – это те места, которые проводник знает лучше всего, обычно это его родина. Я родом с Севера, поэтому у меня там лес. Солнце означает день. Это обязательные части знака, они есть у всех. Эти и ещё самый верхний. У меня кинжал, а бывает меч или посох.

– И какая между ними разница?

– Меч означает, что проводник хорошо владеет воинским искусством и сможет защитить. Сейчас из всей гильдии меч на знаках носят два человека. Один из них Диэр, второй – его младший брат.

– А кинжал?

– Проводник неплохо дерётся и сможет помочь защититься, – весело оскалился Дар; над собой он умел шутить не хуже, чем над другими. – А тот, у кого на знаке посох, вообще не боец. Но от всяких дурных мест, вроде тех, о которых я рассказывал, он своего спутника убережёт.

– Хорошо, а остальное? Хотя подожди, я сам догадаюсь. Справа и слева – это те места, которые ты знаешь помимо родины, верно?

– Верно, – немного смутившись, подтвердил Дар. Хвастать он не умел и не любил.

– А вот луна… Если солнце – это день, то луна – это ночь… Мол, ты и ночью не собьёшься с дороги, так что ли?

– Так. Если надо, я могу вести и ночью. Это многие могут.

– Кому понадобится бродить по ночам?

– По-разному бывает. Случилось что-то, время потеряли, а дело срочное – вот и навёрстывай.

– Ты и правда чудо ходячее! – восхитился Кенир. – Когда только успел всему научиться?

– Я с десяти лет ездил с отцом и другими проводниками. Было время.

День прошёл – не в пример предыдущему – за непринуждённой беседой. Кенир услышал такое количество легенд и баек, что не запомнил и половины. Сам он рассказывал главным образом анекдоты, большинство из которых Дар, как выяснялось, знал, но всё равно хохотал, до ужаса заразительно.

Вечером они нашли удобное место для лагеря, развели костёр и заготовили дров с изрядным запасом на ночь, поскольку погода улучшаться не торопилась. Потом сели к огню и принялись уплетать пирожки матушки Шенай.

– А ловко ты управился с моим злосчастным имечком, – усмехнулся Кенир, когда Дар в очередной раз зачем-то окликнул его.

– Да что тут такого? – пожал плечами Дар. – Так ведь удобнее. Короче.

– В том-то и дело, что короче. В тех краях, откуда я родом, имена сокращать не принято. У меня даже воображения на это не хватает. Разве только отбросить конец либо начало. Но что «Кени», что «Арнен» – звучит как-то… – он поморщился. – Нет, «Кенир» куда лучше.

По мнению Дара, имя «Арнен» звучало вполне прилично, даже красиво. Но его обладателю, конечно, виднее. Дар и сам лет в четырнадцать перестал называться полным именем, считая его «девчоночьим».

– У вас там все имена двойные? – полюбопытствовал он.

– Большинство. Обычай такой, древний. Кошмарный, по-моему.

– Что за обычай? В смысле – откуда он?

– В древности считалось, что, давая ребёнку имя, родители тем самым определяли его судьбу и характер. Не просто влияли, заметь, – определяли! Не помню точно, какая часть имени к чему относилась, но набор этих составных частей был строго ограничен, и все его знали. Назвать ребёнка каким-либо другим именем, заимствованным или придуманным, было попросту недопустимо.

– И что же? – изумился Дар. – Все так и жили? По своим именам? И ни разу ошибок не случалось? Ну когда дитё вырастало и характером под имя не подходило?

– Я же говорю – кошмарный обычай, – согласно кивнул Кенир. – Наверняка случались. Понятия не имею, как их объясняли. Сейчас, конечно, всё не так. И имена добавились, и значения доброй половины никто уже не помнит. Но сокращать всё равно не принято. Вроде как ты у человека что-то отнимаешь, частичку его самого.

– А я у тебя, часом, ничего не отнял? – усмехнулся Дар.

Кенир посмотрел на него так, будто он заявил, что хлеб растёт на деревьях.

– Ну если трёхлепестковая вельветка вправду счастье приносит – тогда, конечно.

– У нас ищут белый марис, – рассмеялся проводник. В любом краю, у любого народа обязательно найдётся такое поверье. Про необычный цветок, который счастье приносит.

– Белого мариса не бывает, – возразил Кенир.

– Бывает, только очень редко. А про трёхлепестковую вельветку я вообще не слышал.

– Попадается иногда. Так же как и счастье.

Последнюю фразу Кенир произнёс с беззаботной усмешкой, но в глубине его глаз вспыхнул чёрный огонь тоски. Дар был уверен, что это ему не показалось.

– Почему… – начал он, и замолчал, не договорив. После его вопроса разговор едва ли хорошо закончится. К тому же лицо Кенира снова приняло прежнее благодушное выражение, и напоминать ему о плохом Дар уж никак не желал.

Кенир тоже не желал вспоминать. О том, что его, в отличие от Дара, нигде не ждут. Не ждут настолько давно, что даже нынешнее путешествие – это просто попытка обмануть самого себя. Он не верит – ну или почти не верит – что, открыв двери таинственного Храма на Змеевом Хребте, найдёт то, чего не искал. Ведь для этого должно случиться чудо, а чудес не бывает.

И счастье – это тоже чудо. Со всеми последующими выводами. Хорошо, что Дар не стал ни о чём спрашивать. Какое ему дело? Никакого, верно?

Проводник рассеяно бросал тонкие веточки в костёр. И глаза его улыбались меньше обычного.

– Давай спать, – зевая и потягиваясь, сказал Кенир. – Ночь уже. А за имя всё-таки спасибо.

Задорные искорки вернулись во взгляд Дара.

– Знаешь, я ведь ничего не собирался с твоим именем делать. Я просто… – он виновато улыбнулся, – собрал то, что смог вспомнить утром.

От этого бесхитростного признания стало почему-то легко и хорошо.

– Хорсенские имена часто забывают с непривычки, – утешил Кенир. – Я бы и сам забыл, впервые такое услышав. Но ещё никому не приходило в голову наделить меня новым именем вместо позабытого. Ты первый.

Последний раз с такой искренностью он говорил… Да. Вчера вечером. Во дворе у матушки Шенай.

Положив приготовленные дрова так, чтобы они были под рукой, спутники улеглись возле костра. По тёмному небу плыли тучи. Изредка в рваных дырах между ними сверкали звёзды, и показывалась луна. Дар смотрел в небо и вспоминал свой незаданный вопрос. Почему счастье должно быть редким? Разве вот так лежать у костра и считать звёзды – это не счастье? Разве заседлать коня и отправиться в путь – это не счастье? Конечно, Дар предпочёл бы приезжать в Торен не на могилу матери, а в стены родного дома. И занять место отца в гильдии хотел бы не в пятнадцать лет, а несколько позже. И дорожные вёрсты мерить плечом к плечу не с теми, кто его нанимает, и не с приятелями, которых у него полным-полно, а с другом. Верным, единственным, чтоб навсегда…

Нет его, такого друга. И отца нет, и матери. Даже Найдёныша.

Зато есть лес, горы и реки, солнце и ветер, снег и дождь – разве это не счастье? Почему же ты, Кенир, делаешь его невозможным? Ведь тебе хочется, чтобы оно было. До чёрной тоски в глазах. Но какое же счастье до тебя доберётся, если ты никого близко не подпускаешь! На шажок лишний подойти не даёшь, сразу рычать начинаешь.

Обидели тебя, видать, и крепко. Кто-то… когда-то… Обидели и бросили.

Дар тихонько засмеялся. Он понял, наконец, кого напоминает ему Кенир. И как себя с ним вести, тоже понял.

Кажется, добрые Боги полагают, что у него это неплохо получается.