– Нет, молодой человек, Ирочкин отец давно умер. Я снимаю у нее комнату. И если вы не слишком торопитесь, я хотел бы с вами поговорить.

– Да, конечно, – ответил Олег с напускной рассеянностью, с трудом скрывая охватившее его ликование.

Еще бы! Не он сам навязывается этому жильцу, не он сам лезет к нему с разговорами и расспросами, а жилец идет на контакт по собственной инициативе.

– Тогда давайте пройдем в мою комнату, там нам будет удобнее.

Да, по сравнению с комнатушкой, которую оставила за собой Ира, комната Георгия Сергеевича напоминала царские хоромы. Самая большая в этой квартире, метров двадцать пять, с мягкой мебелью, красивым торшером в углу возле кресла, цветным телевизором и двумя окнами, выходящими на парк. Не комната, а мечта.

– Меня зовут Георгий Сергеевич, – представился жилец, усадив гостя в кресло и заняв место рядом с ним на диване. – А вас?

– Олег. Или Алик, как вам удобнее.

– Вы давно знаете Иру?

– И да, и нет, – улыбнулся Олег. – Я наблюдаю за ней вот уже два месяца, а заговорить решился только несколько дней назад.

– Что значит «наблюдаю»? – нахмурился жилец. – Вы за ней следили, что ли?

– Да бог с вами! – весело рассмеялся Олег, чувствуя внутри неприятный холодок. Тихий незаметный жилец. А зрит в корень. – Я увидел Иру в ресторане, где она работает, и обратил на нее внимание, потому что она удивительно похожа на мою маму. Стал приходить туда специально, чтобы посмотреть на нее. Вот и все.

– А вообще, молодой человек, чем вы занимаетесь? Кем работаете?

– Охранник в частной фирме. Телохранитель. Наверное, в ваших глазах это не очень почетно, да? – усмехнулся Жестеров.

– Послушайте меня, Олег, – грустно сказал Георгий Сергеевич. – Я далек от мысли давать людям оценки и читать им мораль. Это не моя специальность. Я самый обыкновенный бухгалтер и плохо понимаю, что такое охранник в частной фирме. Я не знаю, плохо это или хорошо. У меня взрослые дети, и я понимаю только одно: я ничего не понимаю в той жизни, которая сейчас имеет место. Я не понимаю своих детей, я не понимаю слов, которые они произносят, разговаривая по телефону со своими друзьями, я не понимаю Ирочкиных жильцов, всех этих Шамилей и Ильясов. Это какая-то другая жизнь, инопланетная, к которой мне уже, видимо, не приспособиться. Но даже в этой инопланетной жизни есть вещи, которые остались незыблемыми, и я хочу, чтобы вы это знали. Иру нельзя обижать. Вы меня поняли, Олег? Подумайте лучше сейчас и решите, уверены ли вы, что сумеете не обидеть ее. И если не уверены, то я закрою за вами дверь, и больше вы никогда рядом с Ирой не появитесь.

Жестеров внимательно посмотрел на жильца.

– Я вас не понимаю, – спокойно произнес он. – О чем вы говорите? Почему я непременно должен ее обидеть? Она что, жаловалась вам на меня? Она говорила вам, что я ее оскорбил, обидел? Извольте объясниться, уважаемый Георгий Сергеевич.

– Не кипятитесь, молодой человек, выслушайте меня спокойно. Я не знаю, рассказывала ли вам Ира историю своей жизни. Если рассказала, то вам и без того должно быть все понятно. Если же нет – просто поверьте мне на слово: она живет очень, очень трудно. Вы даже представить себе не можете, как трудно она живет. Да, вы правы, она голодает. Она спит по четыре часа в сутки, а то и меньше, она пьет пустой чай без сахара с черным хлебом, намазанным жутким дешевым маргарином. Она очень больна, хотя, судя по всему, не отдает себе в этом отчета. Вы видели ее лицо? Поверьте мне, это не от избытка здоровья. Она плохо одета, потому что экономит каждый рубль. Она гордая девочка и почти никогда не принимает угощение, хотя я, видит бог, постоянно стараюсь подкормить ее, подсунуть ей кусок получше и посвежее. Я ей никто, человек посторонний, случайный. Как только моя бывшая супруга решит вопрос с разменом квартиры, я съеду отсюда. Но я хочу вас предупредить, что если, пока я еще здесь, я увижу, что Ира страдает из-за вас, я приму меры.

– Интересно, какие? – насмешливо спросил Жестеров.

Этот жилец ему нравился. Само направление разговора позволяло Олегу получить максимально необходимую информацию, нужно было только плавно вывести беседу на другого жильца, а значит, на «казанских».

– А вы знаете, кто еще живет в этой квартире? – ответил Георгий Сергеевич вопросом на вопрос.

– Не знаю. А кто здесь живет?

– Абсолютно криминальные личности. Ирочка этого, наверное, не знает, она мало бывает дома, зато я вижу и слышу очень многое, особенно по вечерам, когда она работает в «Глории». Но до нынешнего момента наша юная хозяйка для них персона неприкосновенная, потому что она ни разу не дала им повод подумать о себе… Словом, вы понимаете, что я имею в виду. Они тоже имеют сердце и, как ни странно, понимают, что такое добро и что такое зло. Поэтому, если вы Иру обидите, вам придется иметь дело даже не со мной, а с ними. Что я? Немолодой и не очень здоровый одинокий бухгалтер, вам меня бояться нечего. А эти Шамили, Тофики, Рафики и Ильясы – публика совсем иного сорта, смею вас уверить. И за свою хозяйку они вам глотку перегрызут.

Так, уже появились Тофики и Рафики. Это замечательно. Шамиль и Ильяс – жильцы, бывший и нынешний. Тофик – по всей вероятности Мамедов, тот еще фрукт. А Рафик? Это что-то новенькое. В материалах по разработке группы неуловимого Аякса никакой Рафик пока не значился. Надо об этом порасспрашивать Георгия Сергеевича.

– Господи, как их много! – шутливо поднял руки Олег. – И что, они все здесь живут?

– Нет, живет только один, Ильяс. Остальные – дружки, но бывают здесь регулярно. Что-то приносят, уносят, какие-то бумаги передают. Темная публика, одним словом. Не думаю, что вам понравится иметь с ними дело.

– Хорошо, Георгий Сергеевич, я вас понял и, в свою очередь, хочу вас заверить, что не собираюсь делать Ире ничего плохого. Напротив, я хотел бы, чтобы вы мне дали совет.

– Совет? – удивился жилец. – О чем?

– О том, как мне помочь Ире, не ущемляя при этом ее гордость и самолюбие. Я уже успел заметить, что к любому предложению помощи она относится очень настороженно и даже враждебно. Но вы знаете ее лучше и наверняка можете мне подсказать, как и в какой форме я могу сделать для нее что-нибудь хорошее и полезное.

– Вы действительно хотите помочь ей? – недоверчиво переспросил Георгий Сергеевич.

– Конечно. Я, правда, не очень богат, но кое-какие средства у меня есть, и если бы вы мне подсказали…

– Купите ей одежду. Вы сами видели, в каком старье она ходит. Ей ведь только двадцать лет, ей хочется выглядеть не хуже других девушек.

– Может быть, лучше давать ей деньги на продукты? Вы сами сказали, что она голодает.

– Это бесполезно. Если дать ей в руки живые деньги, она тут же побежит покупать что-нибудь для сестер и брата.

– Тогда, может быть, просто приносить ей продукты?

– Вы забываете, Олег, она отвыкла от хорошей обильной пищи. Если она от детской жадности начнет есть все, что вы ей принесете, дело действительно может кончиться больницей. У нее обмен, судя по всему, нарушился окончательно и бесповоротно.

– Тогда я не понимаю. Как же она может столько работать, если голодает? Она давно уже должна была слечь от слабости.

– А сила духа? А воля, целеустремленность? Вы недооцениваете Ирочку. Это поистине удивительное существо. У нее железная воля к победе, и эта воля поддерживает ее силы, не дает ей ослабеть окончательно. Повторяю вам, Олег, единственно полезное, что вы можете сделать для нее, это хорошая одежда. Главное – теплые вещи, она зимой мерзнет. Хорошая обувь, теплая и непромокающая. Поверьте мне, это будет лучше всего. Но я еще раз предупреждаю вас: если вы намерены облагодетельствовать ее на три дня и исчезнуть, лучше исчезните прямо сейчас. Я хочу, чтобы вы посмотрели на ситуацию открытыми глазами, молодой человек. Ира ни разу за то время, что я здесь живу, не приводила сюда мужчин. Полагаю, что она с ними и не встречалась, при ее образе жизни у нее нет на это ни сил, ни времени, ни возможностей. Если вы сейчас просто протянете руку и приласкаете ее, она мгновенно привяжется к вам, влюбится. Она будет счастлива. А вы? Зачем вам это нужно? Вы же не станете меня уверять, что она – красавица, о которой вы мечтали всю свою жизнь, правда? Она – бедная больная некрасивая девочка, обремененная четырьмя инвалидами, которые еще много лет будут висеть на ней мертвым грузом, как ни кощунственно это звучит. Она бесконечно порядочна и честна, но вместе с тем она необразованна и груба, дурно воспитана, у нее тяжелый характер. Вам все это очень быстро надоест. И что потом? Вы разобьете ей сердце. Разумеется, мои специфические соседи вас разыщут и объяснят вам, что вы не правы. Они люди темпераментные, а понятие женской и мужской чести у них развито хорошо, поэтому, полагаю, после их объяснений вы упокоитесь с миром. И кому от этого будет хорошо? Ире? Вам? Нет. Поэтому я еще раз настоятельно прошу вас, Олег, не делайте опрометчивых шагов, пока еще можно отступить. Я надеюсь, отступить еще можно?

Он пристально посмотрел Олегу прямо в глаза, и от этого взгляда Жестерову стало не по себе.

– Разумеется, – пробормотал он. – Я подумаю над тем, что вы сказали.

– Передать Ире, что вы приходили? Или не нужно?

– Не нужно. Я же обещал вам подумать.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Георгий Сергеевич. – Я рад, что вы меня поняли и мы нашли общий язык. Я провожу вас.

Любопытный тип этот Георгий Сергеевич. Вон как бросился свою хозяйку защищать! Смех и грех. Но результатами встречи Олег Жестеров был очень доволен. Во-первых, он легализовал свое появление в квартире Иры Терехиной. Во-вторых, он узнал о том, что в команде «казанских» есть какой-то неучтенный Рафик, которым следовало немедленно заняться. И в-третьих, Георгий Сергеевич сам дал Олегу в руки повод познакомиться с Ильясом. Повод чистый, абсолютно без риска и хорошо проверяемый. Прийти к Ильясу и спросить:

– Слушай, я тут с твоей хозяйкой немножко… Того… А у вас там сосед какой-то странный, стращать меня начал, дескать, ежели что не так, так он тебя с дружками на меня натравит. Давай уж сразу по-мужски поговорим, чтобы потом не было мучительно больно.

Не подкопаешься. Георгий Сергеевич в любой момент подтвердит, что Олег с ним разговаривал именно об этом. И Ира подтвердит, что он за ней ухаживает. Если этот разговор построить тактически грамотно, то через два часа максимум они с Ильясом станут корешами. А тут уж и до знакомства с Тофиками-Рафиками недалеко.

* * *

Понедельник был плотно набит всякими мероприятиями научного и организационного характера, и ему пришлось перенести визит Веры на вечер. Несколько раз в течение дня она звонила ему в кабинет и капризно спрашивала, когда можно приходить. Беда в том, что процедуру можно было делать только натощак, поэтому обычно он старался принимать Веру в первой половине дня, чтобы не мучить ее голодом. Но сегодня никак не получалось. Был, правда, почти двухчасовой перерыв между совещаниями и заседаниями, но в это время по графику лаборатория была занята.

Около семи часов к нему в кабинет заглянул техник.

– Валерий Васильевич, я выключаю установку или вы еще будете работать на ней?

– Выключай, – кивнул он, не поднимая головы. – Только ключи мне оставь, я завтра с утра приду пораньше.

Через десять минут техник принес ключи от лаборатории, попрощался и ушел. Выждав немного, он достал из несгораемого шкафа контейнер, вышел из кабинета, открыл лабораторию, снова включил установку и вставил контейнер в специальное окошко прибора. Он не хотел, чтобы все вокруг знали, что он принимает больных во внерабочее время. Руководством это не поощрялось.

Вера ворвалась к нему в кабинет, вся перекошенная от гнева.

– Ну, можно наконец делом заняться? – почти кричала она. – Я сейчас в обморок упаду от голода!

– Не кричи, пожалуйста, – спокойно заметил он. – Я же предлагал тебе перенести осмотр на завтрашнее утро. Я, милая, на службе нахожусь, а не в гостях у бабушки, и своим временем не всегда могу располагать.

– Как это на завтра? – возмутилась Вера. – Ты же сам говорил, что все предписания врача нужно выполнять точно и аккуратно. Если положено сегодня – значит, сегодня. А вдруг у меня там какая-нибудь болезнь развивается? Сегодня ты ее заметишь, а завтра уже поздно будет. Нет уж, уволь. Пошли скорее в лабораторию, потом я наконец съем что-нибудь, а то мне уже дурно.

– Верочка, – мягко сказал он, – я ценю твое отношение к моим рекомендациям, но во всем должна быть мера. Я осматриваю тебя регулярно и уверяю тебя, пока никаких оснований для беспокойства нет.

Они уже стояли в лаборатории, и Вера поспешно раздевалась, прежде чем лечь на каталку, которая автоматически ввезет ее в камеру.

– А я слышала, что есть такие болезни, которые развиваются… как это… а, вспомнила. Ураганно. За несколько часов. Вдруг у меня что-нибудь такое будет? Сегодня ты это увидишь и примешь меры, а завтра, может быть, уже и сделать ничего нельзя будет.

– Успокойся, пожалуйста, – он начал раздражаться от ее глупости. – Если на тебя свалится ураганное развитие болезни, то это может с равным успехом случиться и на следующий день после осмотра. Не паникуй. Раздевайся и ложись на каталку.

«Она действительно будет сумасшедшей матерью, – думал он, привычно переодеваясь, опуская защитный экран и включая приборы. – Что ж, это неплохо, значит, ребенка вырастит хорошего».

Вернувшись в кабинет, Вера немедленно полезла в сумку, достала бутерброд с сыром и большое красное яблоко и с наслаждением вонзила в сочную мякоть фрукта свои крупные белые зубы.

– Да, зайчик, я хотела с тобой поговорить. Только ты не пугайся.

– Чего я должен пугаться? – Он недоуменно повернулся к ней, оторвавшись от журнала, в котором делал запись.

– Олег, мой муж, хочет, чтобы ты проконсультировал какую-то его знакомую девицу. Ты ее примешь?

– Да ты что, с ума сошла? – зашипел он, отшвыривая в сторону авторучку и захлопнув журнал. – Как это твой муж меня просит? Он что, все знает о нас?

– Не психуй ты, – спокойно отозвалась Вера, с аппетитом жуя бутерброд. – Он прекрасно знает, что я наблюдаюсь у врача, и не абы у какого, а у самого лучшего, у которого только московская элита лечится. А как ты думал? Я и это должна была от него скрывать? Наоборот, я всячески подчеркиваю, что к тебе очень трудно прорваться, что ты с трудом берешь новых пациентов, поэтому я должна приходить к тебе тогда, когда ты мне назначаешь, даже если мне или моему мужу это неудобно, иначе ты вычеркнешь меня из списка своих больных. Ты – человек занятой, и если ты назначаешь мне на восемь или девять вечера, то я должна безропотно идти. Ты что же, полагаешь, мне легко бегать к тебе на свидания по вечерам?

– Ты уверена, что он ничего про нас не знает? – спросил он уже спокойнее.

– Абсолютно. Олег уверен, что ребенок – от него.

– А вдруг это хитрый ход? – снова забеспокоился он.

– Какой ход? Что ты выдумываешь?

– Вдруг он что-то заподозрил или видел нас с тобой вместе и теперь ищет повод, чтобы познакомиться с соперником?

– Ой, ну прямо-таки! – расхохоталась Вера. – Повод ему нужен, как же. Да если б он хоть краешком сознания что-то заподозрил, ты бы сейчас здесь не сидел. И без всякого повода. В этой конторе порядки крутые, как при Сталине. Это во всей России перестройка, а у них там не Россия, а отдельное государство, вроде Ватикана в Риме. И перестройки там никакой не было, можешь мне поверить.

– А что за девица? Родственница?

– Нет. Просто знакомая.

– Верочка, ты меня удивляешь, – он уже настолько справился с собой, что даже смог улыбнуться. – Какие это у женатого мужчины, без трех месяцев отца, могут быть «просто знакомые»? Твой муж начал от тебя погуливать, а?

– Да ладно тебе, – она деловито завернула огрызок яблока в салфетку и сунула обратно в сумочку. – Нет, правда, проконсультируй ее. Что тебе, жалко? Олежка говорит, она какая-то совсем несчастная, нищая, дворником работает. Уж не знаю, где он ее нашел, но с ней-то он точно погуливать не будет.

– Почему ты так решила?

– У нее все лицо в прыщах. Смотреть страшно.

– Даже так? Ты что же, видела ее?

– Нет, Олег сказал. Так ты примешь ее?

– Я не понимаю, Вера, зачем ты так стремишься это устроить. Я, например, совсем не рвусь встречаться с твоим мужем лицом к лицу. И мне не стыдно сказать тебе, что я этого страшусь. Мне только интересно, почему ты этого не боишься? Или ты получаешь особое удовольствие, наблюдая встречу мужа и любовника? Я знаю, это свойственно многим женщинам, это приятно щекочет им нервы. Но я, милая моя, не женщина и щекотать себе нервы таким способом не собираюсь. Скажи своему Олегу, что я отказал, сославшись на занятость.

Вера быстро поднялась со стула, на котором сидела, и устроилась у него на коленях. Запустив пальцы в его волосы на затылке, она другой рукой принялась гладить его по щеке.

– Ты глупый, ты ничего не понимаешь, – тихонько заворковала она. – Наоборот, это будет очень хорошо, если он с тобой познакомится. Во-первых, он убедится, что я действительно регулярно посещаю именно врача, а не любовника. Во-вторых, он будет знать тебя в лицо как моего врача, поэтому если где-то нас случайно увидят, я всегда могу честно сказать, что встречалась с тобой. Что страшного, если женщина на улице или в метро встречается со своим врачом, чтобы взять, например, рецепт? Самое нормальное дело. И потом, не забывай, с такими врачами у пациентов завязываются деловые отношения. Пациенты в благодарность за лечение начинают устраивать дела своих врачей, поэтому поводы для встреч бывают связаны уже не только с болезнями. И по телефону я потом смогу разговаривать с тобой без опаски. Все должно быть легально и открыто, это самое лучшее. Подумай сам, мы с тобой знакомы меньше года, а сколько намучились из-за того, что надо постоянно скрываться! Я надеюсь, мы в ближайшие годы не расстанемся, ведь у нас с тобой будет ребенок, так неужели ты хочешь, чтобы мы всю оставшуюся жизнь так дергались? Ты официально станешь врачом моим и нашего ребенка и будешь иметь право приходить к нам в любое время без каких бы то ни было липовых и надуманных объяснений.

– Ну хорошо, – сдался он, – допустим, я ее приму. Но ведь ты сказала, что она работает дворником. Мои услуги стоят дорого, ты это прекрасно знаешь. Или твой муж полагает, что я по знакомству буду консультировать и лечить ее бесплатно?

– Об этом не беспокойся. За все будет заплачено.

– Нет, милая, это меня не устраивает. Ты знаешь, я очень внимательно отношусь к своим клиентам и стараюсь не связываться с сомнительными личностями. Что это за юная дворничиха, за спиной у которой стоят кредитоспособные спонсоры? Мне это не нравится. Я не желаю, чтобы люди, связанные с мафией, переступали порог этого кабинета.

– Ой, да не связана она ни с какой мафией! – с досадой воскликнула Вера. – Обыкновенная несчастная девчонка, родственница кого-то из сослуживцев Олега. У них в конторе зарплаты приличные, так что за лечение тебе заплатят. Ну, примешь ее?

– Ладно, – вздохнул он. – Пусть приходят.

– Когда?

– Сейчас посмотрю, что у меня со временем.

Он мягко отстранил Веру и потянулся за органайзером, куда тщательно вписывал все назначенные мероприятия, встречи, консультации, приемы больных.

– Давай в пятницу, в двенадцать тридцать. Только предупреди, чтобы не опаздывали, у меня в час дня консилиум, и я вынужден буду уйти, даже если консультация к этому времени только начнется. Пусть даже придут чуть пораньше, в крайнем случае подождут в коридоре.

– Спасибо тебе, зайчик.

Вера горячо поцеловала его в губы и заторопилась домой.

Дверь за ней давно закрылась, а он так и сидел неподвижно, уставившись ничего не видящими глазами в одну точку. Спустя некоторое время он почувствовал острую боль в ладони. Переведя недоумевающий взгляд на свои руки, он понял, что одним резким жестом сломал карандаш, который крутил в пальцах, и теперь острые края судорожно сжимаемого обломка впились в кожу ладони. Когда он сломал карандаш? Он этого и не заметил.