Я что, не верю, что правда убьют? Как раз-таки это слишком похоже на правду. Что, их вера, которая против жизни, так сильна, что способна подчинить себе? Добро слабое и уступчивое? И отошло в прошлое, уже не в моде, своя рубашка ближе к телу? Нет, что это за вопросы, если я точно знаю ответ? Это как прятаться от вызова к доске, когда готова к уроку. Конечно, потерпеть несколько часов, а не потом всю жизнь презирать себя. Я отдам жизнь и домой не приду. Мои будут беспокоиться, звонить. Но проще пережить смерть любимого человека, чем его предательство. Я ведь не перестану существовать, просто перееду. Не увижу эти дома и улицы, не поговорю с теми людьми. Ну и пусть! Будет другое.

Я схвачена очень плотно, рот закрыт. Теперь зафиксировали и раздевают. Шапка и варежки полетели, как в детстве неприятные одноклассники отнимали и забрасывали. Мороз двадцать градусов, можно просто замёрзнуть насмерть. Куртку стянули. Уложили в снег. Дрожу, мокро и холодно. Шею жжёт, снег попал за шиворот. Сапоги с ног полетели, как мусор. Холод обжигает. Хотя в голоде, холоде, ожоге главная не боль, а страх – повреждения, что дальше будешь болеть. Мне всё равно умирать, поэтому надо расслабиться и принять эту боль. Как, бывает, сорвёшь заусенец, но сжимаешь этот палец снова и снова, чувствуя боль, ведь понимаешь, что опасности нет. Так и здесь, сейчас.

Самый первый взял нож и аккуратно провёл по щеке. Потом по другой, как в дикарском обряде.

– Может, передумаешь? Ты так молода, вся жизнь впереди. Просто пойдёшь домой.

– Мы пока только начали, как только передумаешь, сразу прекратим. Но не опоздай, а то умрёшь.

Я отрицательно промычала. Время работает на меня. Руку проткнули, ногу. И смотрят выжидательно. Нет, ребята. Ножом в живот, в грудь справа, фраза "ты полегче, а то сдохнет быстро". Жжёт морозом и трясёт, руки и ноги словно не мои, а косметические протезы. Может, выживу? Не через предательство, конечно. Может, кто обнаружит и прекратит казнь. Вот уже они поняли, что я хотела сказать, перешли к тяжёлой артиллерии: шея, запястья, все артерии.

Повреждённые крупные сосуды надо прижать. Но мне рук не хватает. Кровь течёт, меня совсем не пугает её количество. На снегу расплываются огромные пятна. Очень болит голова, тошно.

– Мы пошли. Всё!

– Точнее, побежали.

Снег звонко скрипел под их ногами. Кровь течёт уже слабее, ведь мало осталось. Не могу пошевелиться, не чувствую себя. Я умираю.

Медработник посмотрел в глаза моим родственникам:

– Будете кремировать или хоронить?

– Хоронить, – отвечал мой Олег. – Мы любим её.

Он вместе с моими родителями совсем не плакал, глядя на бугор мёрзлой земли:

– Ты ведь всё равно оживёшь потом, в конце времён. Что плакать?

– Что ж, лучше так видеть Ларочку, чем в рядах сатанистов.

Добрые слова, светлая печаль, переходящая в мир на душе. Признали спокойно, что у меня такой срок жизни. Поехали в командировку, нянчат малышей, дети спокойно учатся.

В этот же день у Собакиной день рождения, десять лет, прямо первый юбилей. В школе спели английскую песенку, а ещё бедному соседу по парте пришлось отвечать вместо неё и получить две двойки. В календаре ожидания, который Даша всегда начинала с первого сентября, вчера был вычеркнут последний день. Дома по семейной традиции спрятан страстно желаемый подарок.

Время перешло уже за семь часов.

– А где Лариса? Обещала ведь прийти.

– Она… уехала.

– А почему не сказала?

– Срочно, понимаешь?

– Пойду искать подарок.

Уже наедине:

– Я сделала вакуум.

– Аборт, что ли?

– Да.

– Опять!

– А что? Даша должна быть одна в семье.

– И про Ларису ребёнок будет спрашивать.

– Не портить же ребёнку настроение в такой праздник!

– Мне плохо, – застонала Даша.

Скорая помощь приехала быстро, но сразу же дали плохой прогноз:

– У вас другие дети есть?

– Нет, и никогда не будет! – зло отрезала мама.

Уже в больнице родители разговаривали:

– Я выбью больничный!

– Не спеши. Может, и не понадобится.

Врач вышел к родителям. Томительное ожидание заканчивалось.

– Мы сделали всё, что могли.

– Даша осталась инвалидом?

– Даша умерла.

– Где она?

– Смотрите.

– Она же подключена к аппаратам!

– Отключаем. Человек умер. Зачем нам вас обманывать?

– Подождите…. Дайте попрощаться.

Руки лезут в Интернет. Компания по заморозке, чтобы в будущем оживить. Но там умерших только. Их нет в живых официально. Не то. Так знакомые заморозили сына, разбившегося в аварии, хотят сделать человека будущего. Религия говорит, что душа ушла, и теперь искусственно уже не оживишь, только после конца мира.

– Даша жива, понимаешь?

– Увы, врач прав.

– Нет, Даша не умерла! Ты что, с ними заодно? Все мужики такие! Не умеете вы любить детей, потому что не рожаете и не кормите.

– Ещё успеете попрощаться, – напоминал врач, – когда будете кремировать или хоронить.

Несчастная мать повернулась к мужу:

– Мы что, Дашеньку закопаем, как Лариску? Она у нас что, тоже одна из восьми детей? И будет счастливая старость: семь детей живы, всё в порядке.

– Мёртвых тоже любят.

– Ага, любят. Зарыли и забыли. Мы что, тоже кукольное личико и милые косички скроем бугром земли, пусть исчезнут навсегда?

– А зачем держать мёртвое, тратя деньги?

– Умершие люди – их нет. Что, мы будем говорить, что у нас нет детей? Умершие аннулируются.

– Ну, например, вдова и девушка – не одно и то же…

– Сравнил! Мужей может быть много, а ребёнок один.

– Кстати, почему один? Может, подарим жизнь и любовь кому-нибудь ещё…

– Ты что, Дашу решил променять на здоровенького?! Стал ребёнок неудобным – сделаю нового?

– Ты не поняла. Это будет абсолютно другой человек. Никто не идентичен брату или сестре, даже близнецы – разные люди. Что, самой не интересно узнать, какие ещё дети у нас могут быть? Какие будут генетические комбинации, таланты, личности, судьбы. Лариса и её родители в чём-то правы.

– Нет, ни капельки не интересно. Я у родителей один ребёнок. Это Лариска привыкла ходить в школу ватагой и носить непонятно чью одежду из шкафа. И другой жизни не знает. Я однодетная мать, хочу дать всё по максимуму. Второй ребёнок мне иноприроден и немыслим. Как одежда должна быть индивидуальной, так и родители только свои. Родить ещё – это предать Дашу.

– Да это как в электрике – параллельное соединение! Дети будут разными!

– Ладно Лариска, но ты сам единственный в семье – и не понимаешь, как хорошо, когда всё одному! Когда родители всегда в доступе.

– От единственного ребёнка могут отмахиваться, а в большой семье больше вариантов для общения.

– Знай, что если наколдуешь что-нибудь на тему новой беременности, я её прерву. Мне нужна только Даша. Если мы согласимся с её смертью, то убьём её.

– Понимаешь, Даша уже мертва. Без нашего согласия. Такова жизнь.

– Знакомые вообще пропавшую без вести дочь признали погибшей ради какого-то имущественного вопроса. Представляешь? Это предательство! И нового ребёнка родили ещё.

– Даша улетела. Хоть десять детей роди, хоть ни одного, она всё равно отдельно будет у нас в душе. У человека такой срок жизни, это не нам решать. Ты что, принимаешь Дашу только в виде долгожителя, а она настоящая тебе не интересна? Отпусти. У неё своя жизнь, сейчас не в этом мире. Не привязывай, это не вещь.

– Слова о свободе ребёнка очень любят безответственные родители.

Чипом и Дейлом выступили представители частной клиники. Прилетели на своём микроавтобусе.

– Ваша дочь жива и будет жить! Успокойтесь.

– Правда?

– Конечно! Государственным врачам лишь бы не лечить.

Лёгким движением руки был подсунут и подписан кредитный договор. Милая работница с неслезающей улыбкой занесла над Дашиной головой руку с ножницами.

– Не режьте волосы! Это Дашино богатство!

– Новые вырастут потом. Сейчас ей не нужно.

– Но она не шевелится. Я буду ухаживать.

– Ну, хозяин – барин.

Мама Даши уволилась с работы. Искусственное питание, катетеры, приёмники, ещё много всего – это оборудование нельзя было поставить дома. Поэтому мать с дочерью поселились в одноместной палате. Дополнительный уход было уже не потянуть. Наступал Новый год.

– Пойдёшь к ёлке?

– Ты что? Тогда Даша решит, что нам не нужна, и умрёт. Я останусь.

Они уже втроём жили, сдавая квартиру приезжим, чтобы как-то расплачиваться. Все ходящие собрались в холле с ёлкой. И только мама приклеилась к Даше, слыша праздник лишь из-за стены.

Новогодние каникулы летели и тянулись. Впервые в семье праздника не было. Мама Даши запрещала себе всякое общение: "Я не имею права радоваться, раз моему ребёнку плохо". Муж звал её погулять, развеяться, но она неизменно отвечала: "Даша у нас такая, что надо посвятить ей всю жизнь". Никого не поздравляла, но другие-то не знали правду, и в их глазах причина "болезнь ребёнка" выглядела вполне уважительной.

В понедельник все дети пошли в школу. Вечером мама позвонила классной руководительнице:

– По состоянию здоровья Даше нужно обучение в больнице. Как оформить?

– А какое состояние? Что воспринимать может?

– Да всё. Просто надо быть в больнице.

– Хорошо, подъезжайте к завтрашнему дню, приносите заключение врача.

Папа крутил пальцем у виска:

– Ты сдурела? Она мёртвая!

– Посидишь с Дашей завтра, пока я езжу в школу.

– У меня важное совещание. Если случится чудо воскресения, обязательно позвонят.

– Совещание у него! А о единственном ребёнке ты подумал?

– Подумал, именно для этого зарабатываю деньги и терплю твои капризы!

На следующее утро:

– Выезжай уже, пробки, опоздаешь.

– Знаю, ты хочешь улизнуть от Даши на работу. Хитро.

– Да нет же!

Мама собиралась и шла крайне медленно, будто специально стараясь разозлить. Папа дождался отъезда, для верности помедлил пять минут и уехал на совещание. От клиники до работы – полчаса езды. До школы – час. В разные стороны. Глаза силились сделать дорогу до школы красной, а лучше малиновой.