Глава I

Ты никогда не знаешь, где встретишь самоубийцу. Если бы меня попросили составить список истин, которые я раз и навсегда усвоил в тот день, я начал бы с этой. Довольно интригующий пункт. В сущности, большинство из нас вообще ничего не знает о самоубийцах. Когда мы слышим о ком-то из них в новостях или подкастах, видим их в кино или оплакиваем, романтизируем, стремимся понять или осуждаем, мы нисколько не приближаемся к ним. Мы всё ещё живём параллельной жизнью людей, принявших решение продолжать дышать. Во всяком случае, сегодня.

Истина вторая: рубашки не рвутся в реальности так же хорошо, как в кино.

– Что? Что за…

Я произнёс это минимум трижды, прежде чем понял, что шевелю губами без звука, как агонизирующая на суше рыба. Манжета поддалась, и от неё, наконец, с хрустом потянулась ворсистая хлопковая спираль. Я обмотал его руку над локтем и затянул самодельный жгут так сильно, как только смог.

– Молодой человек, – работа его связок порождала режущий слух свист, и всё-таки говорил незнакомец удивительно живым для старика голосом, – не имел счастья расслышать, что вы сказали.

Он взял паузу, надеясь отдышаться.

– Хотите знать, что происходит? Присядьте. Стакан воды, сигарета – и я расскажу вам всё.

***

Утром я был трижды ранен в плечо и всего разок – в грудь. Говорят, для первой тренировки это не так уж и плохо. Если вдуматься, всё кажется игрой только до поры до времени, и я предупреждал: не хожу ни в боулинг, ни в бильярд, ни в лазертаг просто потому, что слишком быстро забываюсь и слишком близко к сердцу принимаю происходящее. Вот и сейчас стоило попрощаться и подняться наверх, чтобы умыться и напомнить себе, где я.

Я снял маску, повесил её на крючок одной из вешалок у входа и поднырнул под линялую сетку с криво расчерченной табличкой: «Стоп! Проверьте себя: сдайте маску, жилет, очки, наушник и оружие». Туалет закрыт на ремонт. Чёрт, придётся в этом «околотрансе» идти до торгового центра.

– Эй! Уже уходишь?

Муж сестры отложил винтовку и вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет. Он неопределённо махнул рукой в сторону блиндажей, всматриваясь в меня сквозь лохмотья сетки:

– Может, по одной? Как тебе? Надеюсь, не забьёшь вот так сразу? Вообще-то, ты довольно меткий. Болит рука?

– Нет. Нет, слушай, я не хочу курить. Я вообще стараюсь бросить. Вроде как. Ну, снова.

– Окей. Захватишь кое-что из вещей? Там по мелочи: она вчера делала мясную пасту и пироги. Переживает, что ты не ешь нормально среди своих коробок.

Я съехал на квартиру от Марты почти месяц назад и с тех пор питался чипсами и всем, на что можно намазать масло, так что кивнул, подхватил пакет и пошёл, стараясь не вдыхать табачный дым и игнорировать очертания блока сигарет на дне сумки – такие же пачки сестра клеила на фабрике трижды в неделю.

В подземном переходе цыгане играли отрывок из «Звуков музыки». В носу засвербело от количества запахов, оседающих на прохожих. Три картонных лавки с одеколонами и настойками, специями и пряностями подпирали друг друга, и их хозяева сидели кругом, споря на незнакомых мне языках. На поверхности всё было иначе: выбеленный торговый центр, новенький, с панорамными окнами и железными ногами-колоннами, и его зарождающийся придаток – выхолощенный, стерильный парк с хорошей дорогой и лавочками для курящих. Всё это возведено было ещё фрагментарно, но даже небольшие кусочки комплекса контрастировали с тем, чем на самом деле всегда был наш город.

Внутри здания пусто. Несколько человек пытаются найти мелочь, чтобы взять тележку в огромном универмаге на первом этаже, подростки смеются над рекламой с полуголой пышной дамой, фокусник у центральной лестницы извлекает из шляпы бутылку витаминизированной воды и предлагает дегустацию редким гостям вроде меня. Немые коридоры залиты светом и музыкой без мотива, начала и конца. Я беру у человека в фиолетовом искусственном бархате подарочный напёрсток с водой и бреду наверх. «Вода — это жизнь, а жизнь — это чудо!» – его радостный крик сливается с мелодией, а я начинаю замечать, куда иду, только в коридоре мужского туалета.

Несколько минут я стою, вглядываясь в отражение. Вода уходит медленно, и моё лицо покачивается на её поверхности, выглядя, без лишних подробностей, привлекательнее. Мне тридцать лет. Месяц назад я впервые нашёл нормальную работу и съехал от сестры. Я пытаюсь завести хобби. Я молодец.

За спиной что-то чиркает по полу. Тонкий металлический лязг заставляет встрепенуться и обвести взглядом длинное, узкое царство хромированных автоматических кранов. Все кабинки закрыты на техническое обслуживание. Кроме последней. Ненадолго в музыке появляется некое подобие ритма, и я вторю ему, хлопая по бедру, машинально пританцовывая и неспешно подбираясь к приоткрытой двери. Последний раз, сидя в торговом центре, я курил и совершенно не знал, что делать со своей жизнью. Хорошо, что всё, что в ней есть – временно. Я улыбаюсь этой мысли и вдыхаю невыносимо резкий запах, наверняка носящий название «Океанический бриз». Толкаю гигантскую серую дверь и наступаю в липкую, вязкую лужу крови.

– Чёрт.

Мы говорим это одновременно: я и пожилой мужчина, пытающийся подкурить свободной, не изрезанной рукой.

Глава II

Я дал ему около семидесяти, но то, что он воспринял это как комплимент, означало, что я точно чуть-чуть ошибся. От попыток позвать на помощь он меня предостерёг, вежливо сообщив, что сделает всё, чтобы истечь кровью, если я побегу за врачами.

– Ненавижу докторов. Про них говорить плохо нельзя, а я буду. Они не хлеб и не покойники.

Иногда его интонации и манера речи казались мне детско-капризными, но я удивительно быстро адаптировался, оперативнее, чем обычно, принимал решения и впервые за долгое время почувствовал себя полезным, вложив в его губы сигарету и остановив кровь.

– Вы недостаточно глубоко резанули.

– Может быть, я только начал, когда вы заявились. Если бы молодые люди больше работали и меньше ходили по магазинам, сегодня я бы преуспел.

Оказалось, что петлица его костюма была украшена небольшим бумажным цветком – розой из чего-то наподобие салфетки. Такие иногда учат складывать бармены, развлекая и вас, и себя в полупустых заведениях. Я хотел поправить её, но старик неожиданно схватил меня за руку. Он озорно улыбался, и весь его образ был сродни образу доброго волшебника, которому предстояло научить неразумного ребёнка (очевидно, меня) чему-то важному.

– Э, нет. Не сейчас.

Мы посмотрели друг другу в глаза, помолчали, и я достал пачку со дна своей сумки.

– Вижу, вы готовы платить за информацию. Хорошо. Справа, как выйдете из кабинки, стоит ведро, в нём – швабра. Вытрите кровь, вылейте всё в унитаз, смойте несколько раз и возвращайтесь. И налейте мне немного воды: губы у стариков сухие, как бумага.

– А когда умирали, просили только сигарету и воду.

– Милый мой друг, – он осмотрел себя, вглядываясь в застывающую кровавую лужу, и пригладил волосы, – вы хоть раз получали именно то, что вам обещали?

Вода уходила медленно, и на простую уборку я потратил не меньше получаса. За это время нас посетила только одна женщина. Она обругала меня из-за закрытого женского туалета и запаха сигарет, сообщила, что в двух кабинках нет бумаги, сняла таблички «Техобслуживание» и поинтересовалась моей ориентацией, узнав, что я не собираюсь выходить на время, что она проведёт в уборной. К счастью, её так возмутил ответ, что вскоре мы со стариком остались одни. Подбодрённый этим успехом, я быстро разделался с остатками кровавых разводов.

Теперь почти ничто не выдавало нашего присутствия: музыка заглушала голоса, вытяжка жадно втягивала дым, пол блестел, и бурая вода почти ушла в канализацию. Я прополоскал рот, достал сигарету и заложил её за ухо, готовясь к исповеди уникального, в масштабах моей жизни, человека – живого самоубийцы. Но он не торопился.

– Вы выбрали общественное место. Не собственную кровать, не опушку леса. Решили устроить перфоманс? Довольно демонстративно.

Я хотел спровоцировать его, начать разговор резко, как срываются с места гонщики – с гарью и визгом шин.

– Я когда-то тоже был таким. Нагловатым и глуповатым. Это помогает прожить яркую жизнь. – Он протянул мне зажигалку. – Конечно, нет. Просто у меня нет дома. Я не бомж, не думайте: я живу в пансионате. Одна из учениц, Лиза, устроила меня и опекала последние лет… достаточно, чтобы я старел счастливо. Там за тобой постоянно приглядывают. Не как в тюрьме, но всё-таки навязчиво. Развлекают, кормят, знакомят с другими такими же. Как школьника, снова приучают к лёгкому труду – полить дерево, нарвать яблок… Неплохо, но я индивидуалист. И эта жизнь с незнакомцами нелегко мне даётся. А она хорошая девушка. Я не хотел расстраивать её, причинять боль. Так я бы исчез, хозяева торгового центра тихо вывезли бы меня за город, и она никогда не узнала бы наверняка, что со мной стало.

– Понимаю.

Я выждал немного и закурил. Лёгкое головокружение от первой за долгое время сигареты заставило опереться на дверь кабинки. Я медленно произнёс:

– И вы решили просто сдаться? «Мы приходим в этот мир одни и уходим в одиночестве» – всё так?

– Опять глупости из популярных книжек. Ничего не так.

Он наклонился ко мне, и я разобрал за запахом дыма свежие ноты его одеколона. Этот человек производил впечатление совершенно противоречивое: предполагая, что его вывезут на свалку, как старый диван, он надушился и явно надел лучший костюм.

– Вы слышали о Тенях? Так вот: я устал от них.

Я разом протрезвел, избавился от окурка и попытался сесть как можно прямее. О чём он говорит? Тени – это если и не сказки, то давно забытые, вымершие ящеры древнего мира, на ядовитых останках которого мы отстраиваем своё средне-паршивое настоящее. Я сижу на кафельном полу в туалете торгового центра с ненормальным. Показательный фрагмент моей жизни. Так мне и надо.

Мой собеседник явно забавлялся. Не отводя от меня внимательного, насмешливого взгляда, он нашарил за бочком небольшой ридикюль и, как избавляются от пистолета в старых фильмах, не опуская глаз, подтолкнул его ко мне.

– Откройте. Вам же нужны ответы. Даже если сейчас кажется, что я чокнутый.

Я действовал как под гипнозом. Думаю, настоящему мне, моей детской, нетронутой знанием о «правильном», части хотелось открыть эту сумку больше всего на свете. Она была обещанием приключения и горела в руках, как тысячелетний артефакт.

– Ну же! Это не Грааль и не девушка. Открывайте смелее.

И я открыл.

Несколько карточек из отелей, фотографии мужчин и женщин – одни с подписями, другие без. Пожелтевшие листы бумаги с текстом, набранным на печатной машинке, и реже – написанным от руки. Не подумайте, я не ждал ничего удивительного, но всё-таки почувствовал, что слегка разочарован.

– Ваши мемуары? Сказки?

Старик молчал и смотрел на меня, оставаясь совершенно спокойным. Это пугало и подбешивало одновременно.

– Может быть, вы позабытый нашим поколением писатель, уставший от жизни недооценённый гений? И это такая жутковатая игра: ждать того, кто захочет помочь, и заставить его прочесть все эти истории…

– Угрожая самоубийством. Вы привыкли к роли незадачливого бедолаги, верно?

«Да кто же ты такой?»

– Верно.

– Но сегодня вы, очевидно, герой. – Он вытащил вантуз из держателя, аккуратно обстучал его о стенки унитаза и отложил, соорудив из ёмкости для воды пепельницу. – Почти без колебаний помогли старику, порвали на нём очень хорошую рубашку, предотвратили самоубийство. В общем, неплохой рост за какой-то час. И теперь я вас слушаю.

Он – меня. Справедливо. Это я продолжаю сидеть на полу, вдыхать сигаретный дух и таращиться по сторонам, как инопланетянин. Мой выбор – оставаться здесь, значит, мой ход. Что ж.

– Я заметил, что эти тексты набраны на разных печатных машинках. Одна плохо печатает букву «р», другая – «я» и «л», третья мажет. Кто автор этих рассказов?

– Автор – жизнь, печатал – я. Как правило. Последний пару лет назад набирала ученица, я быстро устаю, зрение село.

– У Вас есть печатная машинка? Это же настоящая древность!

– Была. Когда Лиза закончила, мы отдали её музею пансионата. Вы постарались быть наблюдательным, это похвально. Но заходите чересчур издалека. Мы уже коснулись центральной темы. Поверьте тому, что слышите.

– Тени? Меня пугали ими в детстве. Мать говорила, что они приходят за плохими ребятами и мучают их, пока те не исправятся.

Старик хохотнул и почему-то мне стало страшно.