II. 1393–1404: Пленник Тимуридов

6. Обитель мира

Оглушительный звериный храп и резкий толчок в спину внезапно вывели Олега из трансцендентного состояния. Он мгновенно открыл глаза и в ту же секунду увидел мертвящий взгляд огромной черной королевской кобры, блестящая плоская головка которой медленно покачивалась прямо перед его носом. Инстинктивно, как от удара электротоком, Олег молниеносно отпрянул от жуткого видения. И эта чуждая ему обычно проворность стала его спасением – последовавший тут же резкий кивок кобры в его сторону опоздал на долю секунды. От неожиданного прыжка назад Олег откинулся навзничь, растянувшись во весь рост на твердой, каменистой земле, но тут же приподнялся, опершись на нее локтями, и быстро подтянул под себя ноги. В следующее мгновение пространство вокруг Олега заполнил взрыв человеческого хохота всех диапазонов – от высоко заливистого до хриплого, густо перемешанного с тяжелым туберкулезным кашлем. Продолжая непрерывно коситься на кобру, Олег осторожно огляделся.

Его, беспомощно лежащего на пыльной базарной площади, со всех сторон окружала моментально набежавшая толпа людей со смуглыми лицами, судорожно хватавшихся за животы и презрительно показывавших на него корявыми грязными пальцами. В перекошенных от непрерывного хохота ртах хорошие зубы были большой редкостью; чаще всего вместо зубов торчали гнилые редкие пеньки, криво выпирающие из воспаленных десен, изуродованных болезнями и непосильным жвачным трудом. Над гогочущей толпой горделиво возвышалось несколько невозмутимых морд флегматичных верблюдов, косивших одним глазом на Олега. Люди были одеты в разноцветные полосатые халаты, подпоясанные широкими матерчатыми кушаками, легкие цветные накидки и широкие шаровары. Их головы были украшены разнообразными тюрбанами, фесками, куфиями с черными обручами. Некоторые головы были просто повязаны головными платками на пиратский манер. В толпе имелись и женские головки в платках, хиджабах, чадре и парандже, которые звонче других потешались над неуклюжим броском Олега. Женщины хохотали с полной самоотдачей, намного превосходя разноцветные тюрбаны в восторженном злорадстве.

Олег как можно медленней, избегая при этом резких движений, осторожно отодвинулся на безопасное расстояние от круглой корзины с продолжавшей угрожающе раскачиваться коброй. Этот маневр Олега вызвал еще больший прилив хохота в толпе, и к нему добавился лающий хор ядовитых комментариев, смысл которых, к своему несказанному удивлению, Олег очень хорошо понимал.

– Этот факир сам уснул от звуков своей флейты, и кобре пришлось его разбудить!

– Нет, он просто плохо делился с коброй вином, и она решила ему отомстить!

– Да нет же, он перепутал концы флейты и дунул не в ту дырку!

После каждого комментария, понравившегося окружавшему Олега разношерстному сборищу людей, происходил очередной взрыв непрекращавшегося хохота, временами переходившего в ржание с икотой и воем. Олег опустил голову и с откровенным удивлением осмотрел себя. У самой корзины с коброй на земле валялись два странных, изрядно стоптанных шлепанца с остатками бисера на заношенном до невозможности синем бархате и с острыми, загнутыми наверх носами. В эти шлепанцы, видимо, мгновение назад, до его резвого прыжка, были обуты его босые, удивительно худые ноги, смуглая кожа которых была щедро покрыта слоем густой высохшей пыли. Рядом с ним на земле валялась, очевидно, принадлежавшая ему чалма, сорвавшаяся с его головы при его удачном приземлении. В его правой руке была зажата какая-то трубочка. Одет он был в полосатые короткие шаровары тонкого сукна, а на голом, почти черном от загара торсе была накинута расшитая расписными узорами короткая безрукавка-распашонка. Несказанное изумление от созерцания самого себя не осталось незамеченным толпой, и радостная публика, окружавшая растерянного Олега, загоготала еще пуще.

– Да он не только кобру, он и самого себя от страха узнать не может!

И снова все закатились безудержным лающим и воющим хохотом.

Кобра, которая все это время озабоченно покручивала своей любопытной головкой в разные стороны, наконец, потеряла всякий интерес к происходящему и тихо опустилась в корзину. Тут же какой-то проворный малый, выскочивший из толпы, ловко накинул на корзину лежавший рядом грязный темный платок. Главная опасность миновала, и Олег решил оставаться неподвижным до тех пор, пока толпа утратит к нему интерес. Это случилось довольно быстро – плотно окружавшая Олега людская масса быстро рассосалась, приступив к своим прерванным занятиям. И хотя вокруг сновало множество людей, на Олега уже мало кто обращал внимание. Неожиданно сбоку к Олегу подскочил тот самый малый, который умело прикрыл корзину с коброй. Он оказался сухим, поджарым, мускулистым и очень бойким молодым человеком с желтой кожей, без усов и бороды.

– Досточтимый чужеземец, – начал он, – не мог бы ты мне недорого уступить свою дрессированную змею? Я дам тебе за нее приличную цену!

Олег посмотрел в глаза юноши – в них горела неугасимым страстным пламенем безмерная жажда наживы, густо перемешанная с отчаянной надеждой на удачную сделку.

– Забирай даром, – машинально ответил Олег и тут же снова безмерно удивился тому, что из его собственного рта раздалась совершенно незнакомая ему речь. Но особенно он удивился легкости, с которой эта фраза вылетела из его уст. Прищуренные глаза незнакомца распахнулись в радостном изумлении, и он, не веря своим ушам, осторожно спросил:

– Можно вместе с корзиной?

– Да, конечно, – кивнул головой Олег и опять поразился своим уникальным лингвистическим дарованиям.

– Возблагодарит тебя всемилостивый Аллах за такую щедрость, чужеземец! – И с этими словами молодой человек в два прыжка оказался перед корзиной, расправил платок и плотно им обернул верх корзины, затем аккуратно ее поднял и тут же скрылся в непрерывно снующей вокруг толпе.

К Олегу понемногу стала возвращаться способность здраво мыслить. Он поднял голову и медленно осмотрелся. Вокруг, насколько хватало взгляда, простиралась территория какого-то огромного восточного базара, границ которого, находясь в полулежащем положении, он не мог определить. Над базаром стоял непрерывный гвалт людских криков, хрипения верблюдов, икания ослов, скрипа телег. В разлитом по базару нестерпимом зное, без намека на малейший порыв ветерка, причудливо смешивались крепкие запахи специй, жареной рыбы и конского навоза.

Несколько проходивших мимо него людей едва о него не запнулись, обдав его крепким запахом человеческого пота. Олег поневоле поднялся, подобрал шлепанцы, чалму и инстинктивно побрел в направлении ближайшей, видневшейся перед ним высокой стены без окон, продолжая в правой руке крепко сжимать тонкую трубку.

Вдоль стены тянулись бесконечной лентой крытые столы-прилавки, ломившиеся от всевозможных фруктов, овощей, пряностей, дразнящий запах которых с каждым шагом приближавшегося к ним Олега становился все гуще и навязчивей. Раскаленная солнцем земля больно жгла подошвы ступней, поэтому Олег быстро натянул шлепанцы, которые оказались ему впору, и решительнее двинулся вдоль нескончаемых рядов лавок в поисках места, где бы он мог сесть и обдумать случившийся с ним непредвиденный кошмарный сюрприз. Наконец он нашел такое место в углу ряда, где продавались гончарные товары. Между горами горшков и прочей глиняной утвари оказалось небольшое пространство возле самой стены, свободное от горшечных пирамид и даже частично укрытое падающей на него от ближайшего навеса тенью. Олег, оглядевшись, осторожно пробрался к свободной стене и, не услышав предостерегающих окриков, так же осторожно уселся на теплую пыльную землю, сложив ноги калачиком и опершись спиной на стену.

От стены Олегу передалась приятная прохлада, которая окончательно привела его в чувство. Было ясно, что его вторая попытка покорения времени и пространства завела его слишком далеко, но причину произошедшего, и в особенности никак не ожидаемого, но очевидного совпадения его сознания с сознанием средневекового заклинателя змей он никак не мог постичь. Видимо, теория профессора Успенского во многом остается недоработанной. Он еще раз с надеждой утопающего взглянул вокруг себя, пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки современной цивилизации – рекламу кока-колы, электрическое освещение, припаркованные автомобильные прицепы или хоть что-то в этом роде, – но ничего подобного его взгляд не находил. Да, это был типичный средневековый восточный базар необъятных размеров, располагавшийся, вероятнее всего, за крепостной стеной огромного города. Олегу приходилось бывать на восточных базарах в Бухаре и Самарканде, но базаров таких огромных размеров прежде он никогда не видел.

Устав от бессильных попыток понять и осознать происходящее, Олег переключился на анализ собственного сознания и физического состояния. Вне всякого сомнения, его новое тело было чужим для него. Он еще раз внимательно осмотрел свои смуглые, почти черные и необычайно худые руки и ноги с тонкими длинными пальцами, пощупал свои короткие, жесткие, смолянисто-черные волосы. Его новое тело явно принадлежало какому-то индусу неопределенного возраста. Видимо, тот кивок кобры, от которого Олег так удачно увернулся, был для индуса последним мгновением жизни. Олег начал копаться в глубинах своего сознания, инспектировать все наличные мысли и чувства, но никаких признаков посторонней интеллектуальной деятельности в собственном мозгу он не обнаружил. Все мысли и эмоции были его собственные – никаких следов чужого ума или скрытых до сих пор желаний и страстей он не заметил. Олег облегченно вздохнул, но тут же его сознание обожгла мысль, что он пару минут назад свободно разговаривал и понимал сказанное ему на неизвестном ему языке, и он даже не знал каком: арабском, персидском или тюркском. Олег снова задумался и тут же вспомнил, что на своей лекции профессор Успенский предупреждал о возможности этого феномена, который таится в свойствах скрытой, неосознанной памяти человека.

Олег задумчиво посмотрел на трубку, которую он по-прежнему сжимал в руке. Это была флейта, изготовленная с несомненным мастерством из неизвестной Олегу породы дерева. И у него тут же мелькнула ужасная догадка о причине зловещего слияния его сознания с сознанием средневекового заклинателя змей. Видимо, помимо схожести интегралов сознания, совпадения геномов, происходивших, очевидно, из единого индоевропейского корня, в этом случае сыграли решающую роль его навыки игры на флейте и его прежняя одержимость восточной мистикой.

Однако это открытие никоим образом не могло успокоить начавшего впадать в отчаяние Олега, находившегося в сотнях, а может быть, в тысячах километров от спасительного лифта времени – алтайской хрустальной чаши. Он плотнее прижался спиной к прохладной крепостной стене, и отяжелевшие от безрадостных дум веки его глаз сами собой опустились.