Глава 3

– Лёшенька! А как же я тут? Как же мы без тебя? – ужаснулась Людмила, когда узнала о сборах в командировку. И ее покрасневшее лицо показалось Алексею раненным на фоне светлых локонов супруги.

Алексей ещё долго молчал, дожидаясь, пока жена выговорится, несколько успокоится и смирится с неизбежным. Потом принялся тихо уговаривать, поглаживая ее руку:

– Не волнуйся, Людок! Я ящик фанерный достал; в коридоре поставлю. В него тебе угля из подвала наношу. Думаю, тебе хватит. Всяких макарон, крупы, масла и сахара постараюсь запасти…

– Так смели всё из магазинов! Где достанешь? – наконец переключилась жена на действительность, освободившись от первоначального переживания.

– Я постараюсь! Да и морозы не вечны же! Скоро погода наладится, как и положено в наших местах. Опять будет – ни туда, ни сюда! То дождь, то снег! А я постараюсь поскорее управиться… Васютку к делам привлекать пора – большой уже, он поможет. Чтобы тебе на морозище не выходить, да детей с собой не таскать, я договорился с Коньковыми; они будут хлеб и молоко приносить! По вечерам. Продержишься! Ты ведь молодец! Только ванночку не поднимай, когда Ваньку купаешь! Не дай бог, швы разойдутся… Понемногу наливай и понемногу сливай! – Алексей обнял и поцеловал жену, долго ее не отпуская.

Так они и сидели бы молча, согревая друг друга, пока Василёк играл машинками на диванчике – лишь бы не на холодном полу – а Ванька равномерно посапывал в своей решётчатой кроватке. Но младший сын не ко времени проснулся и сразу потребовал свою бутылочку с соской.

И тогда всё стремительно завертелось вокруг него, поскольку усидеть под Ванькин требовательный рёв было невозможно. Он замолкал, лишь получив своё. А высосав жидкую манную кашку, по сформировавшейся привычке отбрасывал пустую бутылочку далеко в сторону, пугая родителей всякий раз тем, что когда-то она разлетится на мелкие кусочки.

– Ну что, Василёк? Пойдем с тобой на лыжах?

– Конечно, пойдем! – обрадовался старший сын, засидевшийся дома без гуляния. – А мороз уже улетел?

– Нет! Летать только учится! Но ты готовься! Скоро обязательно пойдём! Как раньше пойдём – все вместе!

– А Ванюшка тоже на лыжах?

– К тому времени, тоже на них! – засмеялся Алексей.

Глава 4

Из ворот родной бригады выехали по плану, сразу окунувшись в неопределённость своего необычного задания. Минус двадцать три. Пока терпимо.

Машина бежит нормально, но сквозит в ней так, словно сидишь на крыле самолёта. Оглушающе рычит и скребется вентилятор печки, включенный на полную мощь. Но воздух он гонит практически холодный, потому стужа в машине собачья. Иначе и не скажешь! И кажется, чем дольше, тем холоднее! Стало быть, нет надежд на эту печку – лишь на общее потепление.

Скоро стёкла от дыхания покрылись мохнатым инеем – ничего не видно! А как протрёшь, так стекло мутнеет, готовое опять заледенеть. С плохоньким отопителем в мороз стёкла не отогреть!

И всё же Алексею поездка даётся легче, нежели Иварсу. Алексей-то замотался в одеяло – от ног до подбородка, но всё равно дрожит. Хорошо ещё, прихватили сравнительно теплые танковые куртки. Шинели на всякий случай тоже взяли, но ехать в них не решились. И правильно сделали – давно бы дуба дали.

Иварс настроен героически. Кажется, он тайно связывает это путешествие с посещением родных мест. Ведь родом он, кажется, с Рижского побережья. Потому, согреваемый мечтой или воспоминаниями, стойко преодолевает жуткий холод, а на вопросы Алексея бодрится. Мол, холод зимой – дело привычное! Говорит, что не мёрзнет, вот только пальцы часто растирает, снимая почти бесполезную в мороз армейскую однопалую рукавицу.

Алексей и впрямь верит, будто Иварс не мёрзнет. От этого Алексею и самому становится легче, ибо в этом вопросе помочь водителю он не в состоянии. Кроме того, по себе знает, если у человека есть важное обязательное дело, а увильнуть некуда, появляются силы для преодоления чего угодно! И всё же – лучше бы не переусердствовать. Терпеть-то можно долго, а чтобы загнуться от холода много времени не понадобится. Если поясницу или шею заклинит, то никакой героизм не поможет! Потому они периодически останавливались и бежали наперегонки метров сто-двести вперед, потом назад. Опять забирались в свой морозильник на колёсах, уже распарившись, и продолжали движение.

Какие-то машины встречались редко. Через час подкатили к посёлку Чернышевское. По-старому, ещё по-немецки, – Эйдткунен. И не выговорить!

Совсем неинтересный посёлок. Расположен он перед условной границей Калининградской области с Литвой. А раньше, ещё при немцах, Эйдткунен был настоящим крохотным городком, в котором по-городскому жили пять тысяч немцев. Производили, в основном, сельхозпродукцию или ее же перерабатывали.

Хорошо заметна обезглавленная снарядом кирха, приспособленная теперь неизвестно подо что. Массивные немецкие дома сложностью своих фасадов, даже самых непритязательных, ничуть не напоминают современные панельные коробки, гладенькие со всех сторон. Но старые немецкие дома, пережившие ужас обстрелов и бомбардировок, так и не дождались мало-мальского ремонта, хотя плотно заселены советскими людьми. Они, кажется, смирились, привыкли терпеть что угодно. Ведь другого выхода у них нет.

По казарменному мрачны длинные ряды оконных стекол на трех-четырёх этажах. Кое-где и стёкол-то нет. Крыша под натуральной черепицей местами разворочена и заделана, чем пришлось. Только дымящиеся трубы подтверждают наличие здесь жизни. Картина безрадостная, вызывающая в душе неприятный осадок и чувство безнадёжности.

«Слышал как-то, – вспомнил Алексей давний разговор с замполитом, – будто Калининградскую область после сильнейших разрушительных боёв до сих пор почти не восстанавливают, подразумевая ее возврат Польше в качестве акта доброй воли. Пусть даже так! Не нам судить, как поступать с этой землёй! Но люди-то наши, без вины виноватые, так и живут в этих черных руинах десятки лет. Их-то что? Тоже передадут полякам в качестве той самой доброй воли? А чтобы в нормальные дома вселить, доброй воли не хватило? Всякие Петродворцы заново отстроили, а люди – они ведь не дворцы! Люди – стерпят! Они, мол, понимают, насколько страшной и разорительной оказалась война! Ну, а не стерпят, так всё равно, деваться им некуда! Что происходит? Нельзя же так с теми людьми, которые и без того столько на своих плечах вынесли! Ужаснейшая несправедливость!» – разволновался вдруг Алексей.

Тем временем машина перевалила через слегка обозначившийся мостик, и синий дорожный знак подсказал название другого населенного пункта – уже в Литве – посёлок Кибартай.

И сразу картинка за окном изменилась. Алексей увидел, как вдоль трассы потянулись приятные на вид однотипные домики с ослепительно чистыми стеклами, единым вдоль улицы декоративным заборчиком, фруктовыми садиками и едва заметными аккуратными тепличками на заднем плане.

От тротуаров широченной улицы, с двух сторон окаймившей спешащее дальше шоссе, снег отброшен и выровнен красивыми валками. Над крышами кучерявятся белые дымы. Возле яркого одноэтажного магазинчика расчищена от снега большая площадка для автомобилей. Через огромные окна заметно кипение жизни. В сравнении с увиденным пятью минутами ранее, Алексею эта чужая жизнь представилась очень даже привлекательной. Здесь, пожалуй, каждый согласился бы пожить…

«Как же так? – удивился он. – Единая страна! Единый, как будто, народ, на великие дела способный, а жизнь настолько разная, что глаз режет! Почему так? Если бы то гиблое Чернышевское по-хорошему восстановить, да о жителях подумать так, чтобы не каждый из них в одиночку лопатой махал, наводя вокруг себя порядок, то, глядишь, ещё лучше получилось бы, нежели теперь у литовцев! Выходит, немцы могли организовать свою жизнь как люди! И литовцы могут! Так почему русские всегда как скоты жили? Как скоты и теперь живут, если их убогие населенные пункты не относятся к паре тех козырных городов, которые за счет всей страны лелеются и ублажаются. Которые существуют для показухи и помпезных парадов! И в которых жители убеждены, будто они такие хорошие-расхорошие, что более прочих граждан нашей страны заслужили нормальную жизнь!»

Наконец, и Кибартай остался позади, но Алексей никак не мог избавиться от каверзной мыслишки, ранее его не беспокоившей:

«Почему я словно в другую страну заброшен, хотя не выезжал из своей? Почему одним людям в ней достаётся всё, а другим – остальное? То есть, ни шиша! Где в моей огромной стране я смогу увидеть крохотный населенный пунктик, который по благоустройству похож на приличный западный городок? Чтобы дома были красивые, чтобы планировка улиц не абы как! Чтобы тротуары, велосипедные дорожки, а не грязь непроходимая! Чтобы всё завершено, всё отточено, огорожено, подключено, покрашено! Тот же Эйдткунен с его пятью тысячами немцев именно таким и был когда-то! Или скажете мне, будто в нём жили чумные миллионеры, не знавшие недостатка в финансах? Или в том посёлке счастливо проживала любимая дочь кайзера Вильгельма? Так каким же могучим производителем тот кайзер оказался, если его дочерей хватило на все крохотные городишки Германии, которые также прекрасно отстроены! Всё в них создавалось, всё имело привлекательный вид, всё было удобно для жителей! Как же так? Какой секрет был известен немцам, который советская власть не сумела постичь? Я понимаю невероятные трудности своей страны, окруженной теми, кто всегда желает проглотить ее с потрохами! Содержать такую большую армию, как наша, да чуть не каждый год обновлять ее дорогостоящее вооружение, это кому же по силам? Но ведь и германцы воевали всегда! Значит, тоже неимоверно тратились! А деньги на строительство, благоустройство, очеловечивание местности вокруг себя они всё-таки находили… Как-то находили! И мне очень интересно – как именно? Может, и мы, если очень постараемся, осилим подобное?»

Глава 5

Большие города Алексей не любил. Почему так? Просто не любил, и всё. За их муравьиное мельтешение. За большие и огромные расстояния, которые приходится преодолевать по самым пустячным делам и вопросам, теряя время, теряя попусту саму жизнь. За то, что в них трудно обойтись без транспорта. За то, что всё плохое, загрязняющее, разлагающее всегда начиналось с них. За то, что они не имеют милой атмосферы уютных малых городов, где люди приветливо здороваются по утрам, искренне интересуются своим соседом и попросту болтают в любое время при встрече. За шумность, за пыльную зелень, чрезмерно высокие дома и медленные лифты, отрывающие человека от родной земли, но не делающие его птицей. За множество наглых автомобилей на дорогах, грохочущих и забивающих наши легкие ядовитыми газами. За обязанность подчиняться глупым светофорам, заставляющим стоять, когда на дороге нет машин… Много, за что!

Кому-то может показаться странной эта неприязнь Алексея, ведь большинство людей стремятся жить как раз в крупных городах…

Но кто задумывается, почему они стремятся? Чаще всего лишь потому, что им внушили псевдолюбовь к суете и маяте больших городов, которая их якобы к себе тянет. Внушили…

Большинство людей ошибочно полагают, будто в большом городе больше возможностей для работы, отдыха. Вообще, для активной жизни.

Многих большие города привлекают сложившимся в них разделением труда. В городе уже есть те, кто за них и двор подметёт, и цветы польёт. Кто-то испечёт хлеб и нальёт молока. Кто-то дом обогреет и воду в него подаст. Здесь не надо запрягать лошадей и выкапывать картошку… Здесь можно всё иметь, не запачкав белы ручки…

Есть и другая меркантильная причина. Заведомо лучшее материальное обеспечение именно больших городов. В них удобно потреблять! Такова специфическая болезнь, прежде всего, советских городов. Вполне возможно, какому-то важному дядечке в его высоком кресле так живется спокойнее. И ведь он по-своему прав! В большом городе любой шумок может в два счёта разрастись до грома небесного! Дабы упредить, лучше народ сразу не гневить…

А уж Москва и Ленинград вообще на особом положении.

И, собственно говоря, почему на особом?

Не почему так заведено? А почему такое состояние дел в остальных уголках страны не представляется банальным свинством? Свинством по отношению к порядочным людям, которые в других городах, деревнях или даже на безымянных строительных площадках укрепляют и прославляют свою страну. Или эти люди иного сорта? Или они иных категорий, на которые по части обеспечения самым странным образом поделены все советские города? Свинство – самое подходящее слово для столь дискриминационного «равенства»!

Кстати, пальцем в небо попадут те, кто нелюбовь Алексея к большим городам объяснит его провинциальностью. То есть, привычкой жить в маленьких населенных пунктиках. Они удивятся, если узнают, – не сложилась у Алексея такая привычка! И зависти нет! Есть удивление; есть неприятие; есть возмущение.

Алексей вырос в семье армейского офицера. И его семья немало поколесила и по стране, и по заграницам. Потому и жили, и бывали, и проезжали, и к друзьям заглядывали во многие большие города. Однажды по случаю Алексей стал вспоминать, где побывал с родителями, где поживал с ними, загибая пальцы. И этих пальцев не хватило на руках и на ногах, вместе взятых.

«Какой смысл говорить о возможностях большого города, если вы не используете их даже на один процент? – опровергал наиболее популярное оправдание привязанности к крупным городам Алексей. – Вот я, приезжая в Москву, Ленинград, Киев, Ташкент, Алма-Ату, Ростов или в родную Одессу, всё в них за свой отпуск выверну наизнанку! Поскольку мне всё интересно, поскольку соскучился по другой обстановке. Везде побываю, даже там, где бывал в прошлый раз, и всё послушаю, и всё увижу, и всё узнаю, и всё засвидетельствую, во всем поучаствую…»

Глава 6

Однажды хорошие друзья Алексея, принимавшие его с женой и сыном на неделю в Ленинграде, искренне удивились и даже огорчились за себя: «Надо же, а мы в Русском музее, в БДТ, в Пушкинском театре, в Эрмитаже забыли, когда были… А вы за несколько дней уже везде побывали… И даже в музее Арктики, о котором мы не слыхивали… Даже в музее пожарного дела… Надо же! Не говоря о Петродворце, Ломоносове, Кунсткамере, Пушкине, Зоологическом музее, Авроре, артиллерийском музее, Исаакиевском соборе, квартире-музее Ф.М. Достоевского… Боже мой! И когда вы всё успеваете? Да еще с маленьким сынишкой!»

– Если бы мы постоянно жили в Ленинграде! – засмеялся в ответ Алексей. – Тогда наверняка забыли бы обо всей его красоте, как забывают о чём-то второстепенном! Существует она как-то рядом, ну и пусть! А теперь нам время дорого – когда подобная возможность опять представится? Значит, мы обязаны всё и везде успеть! Потому и ставим себе непосильные задачки и решаем их успешно! Вот и весь наш секрет!

– Нам бы ваш напор и стремление! – позавидовали хозяева-ленинградцы.

– Даже не мечтайте! Не выйдет! Я же знаю, москвичи вам не скажут, сколько стоит билет в Третьяковку, а ленинградцы не знают с какой стороны вход в Эрмитаж! Все это у них где-то есть, считается, что оно им и принадлежит, но никогда не посещали! Зато сколько спеси: «Мы, москвичи! Мы, ленинградцы!» А на самом деле – вы как та собака на сене!

– Ну, это уже перебор! – почти обиделись хозяева.

– Мы вас расхваливаем, может, только из вежливости, а вы нас бесцеремонно позорите! С какой стати? Неужели из-за особой интеллигентности всех жителей малых городов? – засмеялся хозяин. – Лучше пойдемте за стол – обед вас, гуляки-задаваки, давно ждёт!

– Всё, всё! Хотел пошутить, но случайно затронул больную струну! – опять ужалил друзей Алексей.

– Ну, ты и заноза! Или в вашем Черняховске больше интересностей, чем в Ленинграде? – не промолчал и хозяин.

– Хватит вам препираться, мужчины! Все – хороши! – примирительно засмеялась хозяйка. – Вот как заявимся когда-нибудь в ваш милый малый городок, как всё там залпом осмотрим, как изучим… Тогда и поглядите, на что мы, ленинградцы, годимся!

– Вызов принят! – не сдался Алексей. – Только трудно вам будет – у нас до сих пор экскурсоводов не завели! Потому вы мне лучше здесь объясните, почему ваш Петр, который якобы медный всадник, отлит не из меди, а из бронзы? Скажете мне, что Пушкин виноват? Но еще интереснее, почему Пётр сидит на коне без штанов?

Все онемели в едином немом вопросе. Наконец, Людмила не выдержала:

– Как – без штанов? Ты даже мне об этом никогда не говорил! Все смотрят, и никто не видит! Один ты разглядел? Ну, знаешь! Хватит всех разыгрывать!

– Действительно, не понять о чём это ты? – подключился хозяин. – Никогда не обращал внимания… Сидит себе… Вроде, никуда не уходит!

– Так вы, ленинградцы дорогие, обратите своё пристальное внимание! – посоветовал Алексей. – Он не только без штанов сидит, но и в каком-то странном женском платье! Разве в его времена кто-то так одевался?

– Обязательно схожу поглядеть! – засмеялась хозяйка. – Видимо, совсем Петр совесть потерял!

– Если пойдешь смотреть, то сразу выясни, почему он без стремян на коне сидит? – раззадорил Алексей. – Это уже не скачки, а сущая мука получается! Так ни один всадник не поступит! Разве, который без головы! И еще одно… Кого он там побеждает?

– Ну, как же! Швецию в лице коварного змея копытом придавил! – напомнил хозяин. – Или тоже что-то не так?

– Не знаю! Но кажется мне, будто Петр по недомыслию своего коня погубил… Змей его явно укусил! Потому скотина на дыбы и поднялась! Глядишь, скоро околеет! Надо бы сначала змея копьём или саблей достать… Но у Петра – ни того, ни другого! Только меч в ножнах болтается, хотя на вооружении таких мечей уже давно не было. По всему видать, Петр со Швецией, как вы мне подсказали, воевать даже не собирался! Вот я и думаю, что странная получается история с этим медным Петром без штанов… Очень уж надуманная история!