А. В. Виноградов

Записки

геологоразведчика

Часть 2

Институт

1 курс (август 1954 – август 1955)
Поиски жилья. Поездка в колхоз. Условия быта, работы и досуга. Возвращение. Хозяйка и соседи по комнате. Лишай

Свердловский горный институт имел второй после Уральского политехнического института численный состав студентов – 5000 чел., но общежитий для них не было. Единственное общежитие на ул. Бажова вмещало мало студентов, и жили там, в основном, аспиранты, бесквартирные преподаватели и очень небольшое количество наиболее "продвинутых" студентов. Поступивших сразу предупреждали: ищите себе частные квартиры.

Рис. 1: Примерка формы

Основной район расселения горняков начинался от ул. Большакова и далее на юг до ул. Щорса, и Вторчермета. Сюда надо добавить ещё одно уж совсем экзотическое место, улицу Хользунова, примыкавшую к Московскому торфянику. Это был огромный район частного сектора. Многие хозяева этих домов приходили в горный институт и давали свои адреса и условия приёма студентов. Новички, которые ничего до этого не видели в городе и ничего не знали, как правило, попадали в очень далёкие от трамвайных остановок дома. Студенты постарше уже весной начинали подыскивать новое жильё на новый учебный год, поближе к институту. Я, как новичок, тоже жил сначала очень далеко, но потом нашёл место в хорошем двухэтажном доме на углу ул. Большакова и Сурикова – это один перегон на трамвае или 20 минут пешком до первого и третьего учебных корпусов. Пожил там одну неделю – соседи были совсем незнакомые – и тут случайно встретил на улице Цепелева Валерия. Разговорились, а он жил в 100 м от меня по ул. Сурикова 9, и для студентов у тех хозяев имелось одно свободное место – пригласили меня перейти, и я с радостью перешёл. Кроме Валерия, там ещё жил Боря Жиделев и Володя Климов – оба тоже из нашей школы – мои хорошие знакомые.

Через два дня нашу группу отправили в колхоз на уборочную. Ехали поездом до ст. Ирбит, далее 40 км в открытой машине до деревни Меньшиково Еланского района. Дорога шла по правому берегу р. Ница, там же и располагалась деревня. Колхоз носил многообещающее имя с маловразумительной смысловой нагрузкой – "Заря коммунизма" – символ тех лет. В те годы колхозов было много, и большинство из них назывались: имени Ленина, "Путь Ильича", "Заветы Ильича", "Знамя Ильича", "Дорогой Ильича". При этом благосостояние колхозников и их прилежание к труду абсолютно не зависело от названия колхоза. В конце 70-х гг., когда я вплотную столкнулся с председателями колхозов Тульской области, то хорошо понял, что буквально всё зависит от личности председателя. Если он хороший хозяин, живёт интересами коллектива и не гребёт в свой карман, то дела у колхоза шли очень хорошо, причём совершенно независимо от возраста председателя, качества земель на пашнях и места расположения колхоза. В таких коллективах не было особой нужды в привлечении на уборку сторонней рабсилы – сами колхозники всё убирали. К сожалению, таких председателей было очень мало. В нашем же колхозе каждое утро бригадиры шли по подворьям и уговаривали людей выйти на работу, что не всегда удавалось.

Студентов разбили на мелкие группы по 3-4 человека и поселили в частных домах. Я и ещё трое студентов поселились у хозяйки, у которой росло трое детей, и все спали на общих нарах, где сильно донимали полчища клопов. Хозяйка готовила нам пищу. Для этого ежедневно получала по 200 гр. мяса на одного человека и 1,5 л. молока. Овощи выдавались без нормы. Свежевыпеченный деревенский хлеб не нормировался, так что студенты были всегда сытыми. Меня поразило, что ни в доме, ни во дворе не было туалета. В сенях имелась вырванная половая доска – и все "ходили" в эту щель. Сени располагались на высоте около полутора метров над землёй, поэтому свободного места под полом было очень много.

Группу студентов разделили на несколько звеньев по видам работ. Кто-то пошёл собирать овощи, а я попал в группу по уборке зерновых.

Сначала студенты парами стояли на копнителе с вилами и отбрасывали обмолоченную солому в заднюю прицепную тележку. Работа физически нетяжёлая, но требовала внимательности у партнёров, стоящих друг против друга. Главное – не задеть острыми вилами друг друга. Ещё же мешала труха, которая забивала все щели в одежде и отверстия на лице.

Работали на прицепном комбайне "Сталинец-6", который в сухую погоду таскал колёсный трактор, а в сырую только гусеничный ДТ-54. Самоходные комбайны СК-3 только начали появляться в единичных экземплярах.

Я до сих пор о сельском хозяйстве имел смутное представление, т. к. колхозов на севере Свердловской области не было.

Однажды к нам на полевой стан заехал инструктор райкома партии и дал некоторые установочные цифры. Оказывается, в СССР в те годы на один комбайн приходилось 300 га зерновых, а в Америке только 50 га. Поэтому у нас на уборку урожая уходило раз в десять больше времени, чем в Америке. А чем дольше убирают зерновые, тем больше потерь. Для многих студентов это было наглядное и неожиданное сравнение.

Вообще, уборка зерновых – это процесс интересный, с некоторыми нюансами. Когда комбайн шёл по внешним краям поля, то вся живность, которая там паслась, – зайцы, перепела – уходили вглубь несжатого массива, и их плотность там постоянно увеличивалась. Наступал момент, когда комбайн жал последнюю загонку – и все зайцы врассыпную убегали в ближайшие лесные колки.

Однажды я взял ружьё, которое привёз с собой. Стал впереди идущего навстречу комбайна и ожидал вылета перепелов. Дождался. Какой-то вылетел и пошёл в сторону комбайна, я же в горячке охоты выстрелил влёт. Не попал, но увидел, как с мостика комбайна спрыгнул комбайнёр и, размахивая кулаками, кинулся навстречу. Трактор остановился, и стало ясно, что, вместо перепела, мой заряд чуть не попал в комбайнёра. С тех пор я стал чрезвычайно внимательным к обращению с оружием.

Через пару дней я перешёл на работу на кантарку – это площадка сбоку комбайна, где тоже два человека насыпали зерно из бункера в мешки, завязывали их и на ходу забрасывали в идущую рядом автомашину. Эта работа требовала большой физической силы и выносливости. Первые дни после этого у меня сильно болели руки и поясница. Но через несколько дней привык.

Природа там была красивой. Ница – достаточно широкая река с многочисленными старицами, рыбная. Вся студенческая группа часто ходила на противоположный берег: варили там уху, кипятили чай и иногда оставались ночевать в больших соломенных зародах. Крупных лесных массивов там не было, а на краях пашни стояли лесные колки из берёзы, осины. Всё это осенью переливалось красно-жёлтым цветом. Иногда вечерами ходили в сельский клуб-избу на танцы под гармошку. Местные парни нас не трогали, да и мы их тоже не задирали.

Моста через речку не было – ходил паром на тросе. Каждый вечер на этом пароме возвращались доярки после вечерней дойки. И вот в один из таких вечеров я впервые услышал песню "Вечер тихой песнею над рекой плывёт…", доносившуюся с парома. Слова и музыка потрясли своей силой, простотой и ясностью. Я подумал, что это какая-то народная, доселе мной не слыханная песня. Всё оказалось проще. Песня была недавно написана свердловским композитором Е. Родыгиным и называлась "Уральская рябинушка". Видимо, песня была исполнена по радио и народ принял её мгновенно. Много лет она звучала на концертах и не забыта до сих пор.

Общей бани в деревне не построили, но у нашей хозяйки была во дворе своя, но "по-чёрному". В такой бане я никогда раньше не мылся, да и не видел до этого. Первые походы туда были не очень удачные – на теле кое-где оставалась копоть, но позднее приспособились. Через месяц такой плотной работы мои брюки от лыжного костюма начали разваливаться на глазах. Сшивать их приходилось толстой леской со спиннинговой катушки, и я тянул до последнего, так как купить другие штаны было не на что. Через некоторое время сгнил материал, и леска перестала спасать ситуацию – стали видны трусы. Я пошёл к руководителю группы с вопросом: "Что делать?" Он послал к председателю колхоза. Тот посмотрел на меня, на штаны и сказал: «Ладно, что с тобой делать! Езжай домой!» Выписал справку, что я честно отработал в колхозе. Но денег на обратный билет не дали.

Сел я в кузов машины с зерном и поехал в Ирбит на станцию. В открытой машине в начале октября ехать очень холодно. Пришлось выкопать нору среди мешков и скрываться там от ветра. Через два часа добрался до железнодорожного вокзала. Когда проводница куда-то отвернулась, прошмыгнул в общий вагон и залез на самый верх, на третью багажную полку и притих. Ночью пошёл контроль, и я быстренько слез оттуда и протиснулся под первую полку, прямо на грязный пол. Когда подошёл контроль, то заглянул вниз, но, увидев лохмотья, которые торчали оттуда, не стал меня даже поднимать, посчитав за бомжа. Так я и доехал на полу вагона до Свердловска. Вид у меня был ужасным – штаны не только рваные, но и грязные, как и весь костюм. Я протиснулся в самый уголок трамвайного вагона и доехал до дома. Сразу собрал узелок и побежал в баню. Начиналась новая, незнакомая жизнь.

Вообще, это место Свердловска, где мы жили, "при царе Горохе" было районом так называемых "красных фонарей", где после тяжёлых трудовых будней "оттягивался" ремесленный люд города. Хозяйка наша, Дарья Григорьевна, по возрасту примерно ровесница века, по словам соседей-недоброжелателей, якобы была одним из осколков этих фонарей, вдребезги разбитых Октябрьской революцией. Небольшой деревянный домик с удобствами во дворе имел одну комнату и кухню с запечным пространством, где стояла кровать хозяйки. Отапливался домик дровами, а за водой ходили на уличную колонку. Вокруг дома хозяйка насадила небольшой огород с овощами и садик с кустарниковой растительностью. В единственной комнате стояло четыре кровати и небольшой стол посередине.

Самым старшим в комнате был Володя Климов. Он учился на 4 курсе на маркшейдера. Им же собирался стать и Валерий Цепелев, который учился курсом старше. Кстати говоря, Еланский район, где я побывал в колхозе, – родина Валерия. Самым молодым среди нас был только что поступивший на горный факультет Боря Жиделев. Парень он был с характером и своенравный, видимо, что-то перенял от отца. Тот у него последние годы возглавлял районное управление госбезопасности в Североуральске. Иногда Боря очень скупо рассказывал детали семейного бытия: как иногда отец в гневе смахивал со стола кухни тарелки с борщом, видимо, и дома продолжая свой "нелёгкий" труд по "раскалыванию" шпионов, правых уклонистов и двурушников.

Надо сказать, что с ребятами-соседями мне крупно повезло. Никто из них не пил, не курил, не буянил. Атмосфера витала самая доброжелательная.

У Дарьи Григорьевны за зиму сменилось два "мужа", но ни первый, ни второй к студентам в комнату не заходили. К весне хозяйка привела в дом какого-то сильно румяного дедка с окладистой бородой-лопатой, которая придавала ему эдакий шарм. Как я уже позднее понял, есть категория одиноких пожилых женщин, которым скучно, и они пытаются подобрать себе пару по своему вкусу, но это очень редко удаётся. Раз есть спрос, то появляется и предложение – категория одиноких пожилых мужчин, которые также пытаются найти себе пару. Но так как у людей в таком возрасте уже сложившиеся привычки и характеры, то совместимость достигается редко и трудно. Вот и создаются как бы "пробные" пары на несколько месяцев, а потом "молодожёны" расходятся. Так и идёт постоянно этот процесс поиска пары с обеих сторон.