Глава 2

Маша ждала всех к восьми, но знала, что Светка прибежит раньше всех, чтобы поговорить о своем ненаглядном. Только Маша не была уверена, кто будет ненаглядным в очередной раз. Любвеобильная Светка даже, казалось, и не замечала собственную неразборчивость, а на попытки вразумить ее отвечала, что, мол, это они ей все завидуют. Все подруги вмиг перестали ей завидовать.

У Маши тоже был ненаглядный. И хоть это не принц на белом коне, да и вообще Володю Тутуева трудно назвать положительным героем, но все равно он был самым лучшим. По крайней мере, он уже не ходит с пушком под носом и последний прыщ выдавил года четыре назад.

Дверной звонок как-то странно крякнул и затих. Маша вышла в прихожую, посмотрела на коробочку с нарисованными канарейками, висящую над дверью, пожала плечами и открыла дверь. Мысли о сломавшемся звонке исчезли, как только она увидела Светку. Колтун стояла в норковом полушубке и держала в руке торт.

– Ну, привет, – Светка улыбнулась и прошла в комнату.

Маша жила в сдвоенной комнате малосемейного общежития. Когда-то ее предкам (еще до ее рождения, надо полагать) дали от Завода низковольтной аппаратуры одну комнату, мол, на первых порах, пока не достроится девятиэтажный дом. За семнадцать лет, отданных заводу, их комнатка приросла еще одной, но обещанной квартиры они так и не получили. Тот дом достроили и продали из-за шаткого положения завода. Положение таким же и осталось – по крайней мере, у Завода НВА и двух тысяч заводчан, а директор под шумок построил особняк чуть меньше девятиэтажного здания. И единственное, чего смогли добиться предки Маши, так это захватить соседнюю комнату после смерти ее хозяйки. После объединения двух помещений у Маши появилась собственная комната. Пусть туалет, душ и кухня были общими, зато отведенные родителями девять квадратов были только ее.

– Предки дома? – шепотом спросила Света.

– Нет, уже уехали.

Маша дружила со своими родителями – если, конечно, так можно было сказать. У нее не было никаких секретов от них, а они, в свою очередь, полностью доверяли ей. Хотя Маша знала, что отец непременно зашел к тете Любе из сто шестой комнаты и наказал ей следить за «детьми». Дети. Отец всегда называл Машу и ее друзей детьми. В пятнадцать это злило, а в семнадцать она уже высказывала свое мнение, и, спасибо папе, он прислушивался к нему.

– Так это…

– На два дня, – предугадала вопрос подруги Маша.

– Гуляем, подруга!

– Только сегодня, – поспешила предупредить Мария.

– Да ладно тебе, я думаю, мне и ночи много. Я его сегодня уломаю, – доверительно прошептала Света.

– Ты про Сережку, что ли?

– Нет, блин! Паровоза твоего!

Девушки засмеялись.

Звонок больше ни разу не зазвонил – похоже, сломался совсем. Гости стучали в дверь и небольшими группами проходили в комнату Маши. К без пятнадцати девять собрались все. Маша посмотрела на Вову. Он был пьян и привел с собой каких-то девок и Ваську. Но она готова была простить ему все, поэтому и не возмутилась. К тому же позвонил Пашка и сказал, что Юрка и Оля поссорились и не придут. А сам Пашка наказан предками. Так что народу собралось как раз сколько надо. Конечно, Маша ни в одной книге по спиритизму не нашла информации о точном количестве людей, но ей почему-то казалось (в большей степени хотелось), что в ритуале должно участвовать не меньше восьми человек.

Сережка и Стас поставили стол в центр комнаты, Света и Маша зажгли свечи, Васька и Вова расчертили круг, вырезанный из ватмана, и постелили на стол. Все было готово. До полуночи оставалось десять минут. Паровоз подсел к хихикающим девицам, достал откуда-то баночку коктейля и, открыв ее, сделал два больших глотка.

– Вова, – возмутилась Мария, – пьяному нельзя участвовать в сеансе.

– Так мне что, уйти? – спросил Паровоз и отрыгнул.

– Да и черт с ним, – вступился за «старого приятеля» Стас. – Будет записывать буквы.

– А кстати, – подал голос Василий, – кого вызывать-то будем?

– Пушкина, – пошутил Владимир, и рыжие засмеялись.

– Придурок! – зло сказала Маша.

Она прошла к входной двери, слегка приоткрыла ее, выключила свет и вернулась к столу.

– Света, открой, пожалуйста, форточку.

Колтун приоткрыла окно. Пламя свечей на столе колыхнулось на сквозняке, заволновалось, но потом снова стало ровным и спокойным.

– Все, садимся. – Маша была раздражена. Ее бесил Паровоз, потому что пил, ее вывели из себя Оля, Юрка и Пашка, ее раздражали вечно смеющиеся тупые рыжие курицы.

«Надо успокоиться. Иначе ничего не выйдет», – уговаривала себя девушка.

Они сели за стол, образовав магический круг. В то, что круг станет магическим с таким содержимым, Мария верила с трудом, но она хотела этого сеанса, и выбора у нее особого не было.

– Возьмитесь за руки, – сказала она.

По правую руку от нее сел Паровоз, а по левую – Света Колтун. Они посидели, держась за руки, с минуту.

– Так, все, тишина. Я начинаю.

Маша положила руки на блюдце в центре стола. На мгновение закрыла глаза, а потом, не раздумывая, произнесла:

– Вызываю дух Александра Сергеевича Пушкина!

– О, б…! – вырвалось у Паровоза.

Маша не обратила на это внимания.

– Вызываю дух Александра Сергеевича Пушкина!

Она сделала небольшую паузу и произнесла вновь:

– Вызываю дух Александра Сергеевича Пушкина!

Маша почувствовала, как тарелка под кончиками пальцев задрожала.

– Дух, ты здесь?

Блюдце дернулось и поползло к графе: «ДА».

* * *

Было около десяти вечера, когда позвонил Юрка. Паша сидел за компьютером и просматривал ленту друзей «В Контакте».

– Да, – ответил он, так и не оторвавшись от монитора.

– Пашок, выходи, сообразим что-нибудь.

«Сообразим что-нибудь» означало только одно – выпьем по коктейлю. Благо мама у тетки, а отец на дежурстве. Паша хотел отказаться (как он это успешно проделал с Машиным вызовом духов) и проиграть сегодня всю ночь в «R2», но от быстрого отказа его удержал голос друга. Предательство подруги и все такое. Юрке нужно с кем-то поделиться.

– Ты где? – спросил Пашка и выключил компьютер.

– У твоего дома.

– Ну, так заходи, у меня предки в самоволке.

– Нет. Давай к дядюшке Тому пойдем. Сейчас и Димыч подойдет.

Они часто собирались на крыше единственного девятиэтажного здания в городе. Там стояла сваренная из металла небольшая будочка. Внутри вполне помещалось четыре человека. Вот ее-то они и прозвали «хижиной дядюшки Тома».

– Ладно, сейчас выхожу.

Юрка был расстроен. Он рассказал, что поссорился с Олей. Дима с Пашкой знали, что Ольга для него была больше чем подружка. Они с ней с пятого класса. С пятого класса за одной партой, проводы из школы домой, подарки и поцелуи, а с недавних пор и… В общем, до сегодняшнего дня все складывалось хорошо. Секс, вечеринки и даже, как предполагал Юрка, любовь. По крайней мере, он без нее не представлял себе жизни.

– Она смеялась и смеялась, а я стоял как дурак, не зная, смеяться мне или плакать. Тут она остановилась и сказала: Юрочка, неужели ты подумал, что я буду возиться до старости с таким ничтожеством, как ты? Прикиньте?! Мне захотелось ее ударить. Нет, вру! Мне захотелось ее убить. Поэтому я молча ушел. Ушел! Понимаете? Лучше бы я убил ее. А потом и себя. Зачем мне жить? – В глазах Юры стояли слезы.

– Брось ты, Юрок. Сколько их у тебя еще будет? – сказал Димка.

Юрка схватил друга за грудки.

– Она одна такая! Ты слышишь?! Одна! – Отпустил Диму. – А знаете, что она мне еще сказала? Она сказала, что трахалась со мной из жалости. Прикиньте, из жалости! Сука!

Он взял с самодельного низкого столика банку коктейля и сделал три жадных глотка. Ребята сидели молча. Вдруг Юра подпрыгнул с места и помчался к краю крыши. Пашка сообразил первым. Он догнал друга, когда тот уже стоял на парапете. Дима тоже подбежал. Юрка матерился, пытался вырваться. Ребята заволокли его в будку и усадили. Сами сели на выходе, чтобы этот чемпион снова не стартанул.

– Юрок, погоди, – проговорил Пашка, отдышавшись. – Может, ты что-нибудь вытворил до этого, вот она и разозлилась…

– Она трахалась со мной из жалости, – всхлипывая, повторил Юра.

– Женщины бывают очень жестоки, – произнес Димка так, будто ему тридцать, а не пятнадцать.

Парни согласно кивнули.

– Она трахалась…

Вдруг вспышка, а следом треск. Будто молния ударила в крышу. Но молний не может быть в январе. Не может, и все. Пашка выглянул первым. Икнул и снова сел на свое место.

– Мужики, там, по ходу, кабель оборвался, – сказал Паша и отпил из баночки. – Я такое видел, когда с батей на вызов ездил.

– Надо делать ноги. – Димка был младше друзей, но сообразительней. – А то щас набегут… А кого обвинят? Конечно, нас!

– Дергаем, – сказал Юрка и вышел из будки.

Кабель, разбрызгивая искры, извивался у самого спуска с крыши. Пашка побежал в «хижину дядюшки Тома», взял доску и вернулся к выходу. Ловким движением пригвоздил кабель-змею (уроки папы-электрика не прошли даром) и крикнул ребятам:

– Давайте, спускайтесь!

Юрка и Димыч спустились. Паша чувствовал, с какой силой изолированная проволока, наполненная электрической мощью, пытается вырваться. Он бросил доску на кабель и, перебежав по ней, как по мостику, скрылся за дверью. Провод, будто живой, вывернулся, отбросил деревяшку и затих.

* * *

– Да ну, хрень это все! – выкрикнул Стас и встал с места.

– Стасик, сядь на место, – предложила Маша, – мы еще не закончили.

– Маш, он врет! – Стасу было стыдно за то, что все узнали о его чувствах к Маше. А еще ему было страшно. Откуда дух (или кто там шевелился под тарелкой) узнал об этом?!

– Стасик, будь любезен, – предложил Паровоз. Ласково, но с нажимом.

Стас сел. Паровоз похлопал его по плечу.

– Продолжай, Мария. – Володя был изрядно пьян.

– Дух, ты здесь? – Маша решила проверить.

Тарелка дернулась и начала передвигаться от буквы к букве: «Б», «У», «Д»…

Когда тарелка вернулась в центр стола, Света подала лист Сереже.

– «Будете отвлекаться – уйду!» – прочитал парень.

– О, б…! – Паровоз отрыгнул. – Обидчивый.

Маша зло посмотрела на приятеля и вдруг спросила:

– Александр Сергеевич, скажите: Володя станет человеком?

Тарелка замерла у сектора «Нет». Потом дрогнула и понеслась по кругу, обозначая ту или иную букву. Света едва успевала записывать литеры.

– Что он там сказал? – спросил Володя.

– «Плачет по ночам», – по слогам прочитала Колтун.

– Кто? – хором спросили рыжие девицы.

Володя вскочил из-за стола. Лицо покраснело, руки затряслись.

– Это чушь! Бред какой-то!

– Успокойся! – Маша потянула парня за рукав. – Садись. С этой штукой бывают проблемы.

Как только Вова сел, Маша положила обе руки на блюдце. Оно дернулось, будто только того и ждало, и двинулось к слову «НЕТ». Маша удивленно вскинула бровь.

– Что «нет»?

Блюдце заходило по бумажному кругу, и Света начала записывать за ним.

– «Это еще не проблемы», – прочитала она.

– Хорошо, – ласково, будто разговаривала с капризным ребенком, произнесла Маша. Она почувствовала, что ее ладони вспотели. – А скажи мне… – Маша задумалась. – Скажи… – Она посмотрела на Сережку Монова. – Кто будет мужем Светы Колтун?

Светка хихикнула и приготовилась записывать. Но по мере написания букв, указанных блюдцем, ее веселье сходило на нет. Потом она вскрикнула и отбросила ручку, будто дохлую крысу.

– Что случилось? – спросила Маша, но рук с блюдца так и не убрала.

Свету всю трясло, она не могла проговорить ни слова. Вася взял листок с ответами духа и прочитал последнюю запись.

– Олег Соколов. Имя как имя, – удивился парень. – Что ты развизжалась?

– Он утонул, когда мы были в третьем классе, – сказал Стас.

– Ну и что? – спросил Володя. Казалось, собравшихся его вопрос поразил еще больше, чем названное духом имя мертвого мальчика. Поэтому Паровоз решил быстренько исправиться: – Может, этот… ну… Пушкин не знал, что пацан утонул.

Глупое предположение, но все-таки лучше мысли о том, что призрак издевается над ними. Но Маша решила проверить.

– Александр Сергеевич, вы знали, что, – голос предательски дрогнул, – Олега Соколова нет в живых?

Блюдце сорвалось с места к слову «ДА» и тут же вернулось назад. Маша отдернула руки, будто хотела показать свою непричастность к происходящему. Девушка испуганно посмотрела на сидящих за столом (возможность того, что это всего лишь чья-то шутка, сохранялась), но она увидела, что ребята напуганы не меньше ее. Чушь! Бред! Ей говорили, что будет весело, но чтоб настолько… Маша взяла себя в руки и снова дотронулась кончиками пальцев до блюдца.

– Может, не надо? – услышала она чей-то шепот.

«Одна из рыженьких, – подумала она. – Может, и правда не надо?»

Но потом решилась и произнесла:

– Дух, ты шутишь?