Глава третья
Вино и соблазнительница

Барсуковская усадьба отличалась непререкаемой ухоженностью и обширностью. Ранним утром она выглядела практически безжизненным краем. Лишь несколько слуг можно было встретить у летней кухни и вольера с собаками. Впрочем, нет. Не только слуги покинули тёплые кровати столь рано. В восточной части усадьбы занимался пробежкой господин с треугольной бородкой. Издалека признать в этом полуобнажённом любителе утренних пробежек графа Соколовского представлялось просто невозможным. Представить себе известного столичного аристократа в таком облике сумел бы далеко не каждый его знакомый, для этого понадобились бы недюжинная фантазия и развитое воображение.

Покончив с пробежкой, граф остановился у двух вёдер с водой и, контролируя своё дыхание, стал поочерёдно поднимать их к плечам. Несколько раз он делал перерывы, выполняя вращения руками и туловищем. Поупражнявшись так минут десять-пятнадцать, Александр Константинович, высоко поднимая колени, побежал в сторону речки, окружённой зарослями камыша. Здесь утренний любитель спорта остановился. Широко расставив ноги, он поднял вверх руки и вобрал в лёгкие воздуха. Опустив руки на пояс, граф выдохнул. Но что-то отвлекло его внимание и не позволило повторить упражнение второй раз.

Оттуда, из блестящей золотом гущи камышей, доносились обрывки необычайно секретного и нежного разговора. Движимый привычным любопытством, граф Соколовский напрочь позабыл про утреннюю зарядку и сделал пару шагов вглубь камышей. В этих зарослях от окружающего мира пытались спрятаться два любящих сердца. Граф пригнулся и раздвинул сухие жёлтые стебли. В юноше он узнал Пашу Барсукова – сына Михаила Михайловича. Он держал у своего лица ручки незнакомой молодой девушки.

– … не плачь. Не плачь. Мы обвенчаемся, клянусь. Я люблю тебя и не позволю никому нас разлучить.

Ветер подул в сторону реки, и граф Соколовский с трудом смог разобрать слова юного Барсукова. Он совершенно не понял слов девушки, но по её лицу было понятно – она находится в крайнем возбуждении и чем-то сильно обеспокоена. Она с мольбой что-то сказала юноше и едва не заплакала. Часть ответа граф снова не разобрал и мысленно проклял шумевший камыш.

– Аннушка, даю слово, скоро многое поменяется. Нам не помешает…

Целуя руки своей возлюбленной, юноша продолжал говорить и обещать со всей той горячностью, что свойственна всем влюблённым. Граф со злостью сжал сухие стебли в кулаке. Он находился в трёх шагах от какой-то тайны и не мог разобрать ни слова! Проклиная шумящий камыш и сговорившийся с ним ветер, граф Соколовский бесшумно отошёл назад.

Александр Константинович спешно закончил свои утренние занятия и, окатив себя двумя вёдрами холодной воды, поспешил в дом. Он торопился не только для того, чтобы поскорее согреться, но и чтобы остаться незамеченным для Павла Барсукова и его возлюбленной.

Утром граф Соколовский завтракал отдельно. Впрочем, как и большинство гостей. Слишком разнообразными оказались их распорядки дня. Князь Пулев, к примеру, к которому Александр Константинович испытывал сильную антипатию, соизволил проснуться уже к обеду.

– Потому что меньше надо играть в карты, – пробурчал граф Соколовский.

Он, уже переодевшийся в щегольской костюм, сидел наедине со своей няней в беседке, скрывающейся от мира ярко-красной накидкой плюща.

– Франц Карлович ему вчера сильно проигрался, – пожаловалась Марфа. – Бедолага так обиделся, что утром даже надухариться забыл.

– А кстати, где он сейчас? – выгнул бровь петербургский аристократ.

– Побродил-побродил, и к себе ушёл. Он вчера, по-моему, даже в долг залез.

– Я его со вчерашнего вечера не видел. Твоя комната рядом с его?

Марфа хмыкнула и замялась. Её, как и прислугу остальных гостей, поселили в отдельном здании, не в хозяйской усадьбе.

– Ты что в корпусе для прислуги живёшь? – граф недовольно нахмурил брови. – Чего же ты молчишь?

– Александр Константинович, успокойся. Не стоит. Не в первой. На тебя и так, уж прости, как на дурачка, смотрят. Ты зачем вчера крик поднял? Разбудил гостей, хозяина дома.

– Не твоего ума дело. Знала бы ты, как я хочу поскорее уехать от всего этого. Скорее бы оказаться дома, подальше от этих лицемеров.

Граф поднялся со скамьи и поправил примявшийся рукавчик.

– Марфа, обедать я буду у себя в комнате.

В гостиной графа Соколовского остановил управляющий усадьбой и передал, что Михаил Аристархович желает принять его у себя в кабинете. Но Александр Константинович довольно резко заявил, что встретится с хозяином дома не ранее двух часов. Как ни пытался Отто Германович уговорить упрямого графа, у него ничего не вышло.

В два часа дня Александр Константинович покинул свою комнату и спустился в гостиную. Он готов был встретиться с орловским фабрикантом и подошёл к молодой служанке, чтобы узнать, где её хозяин.

– Мадмуазель, прошу, помогите мне. Не известно ли вам, где сейчас Михаил Аристархович?

Девушка обернулась, и граф тут же узнал её. Утром он уже видел это прекрасное милое личико, освещённое солнечным рассветом среди золотистых камышей.

– Господин, я не знаю. Кажется, Михаил Аристархович зашёл в библиотеку.

–Благодарю. Как ваше имя, красавица?

– Аня. Вы чего-то желаете?

– Нет, спасибо. У вас очень милое имя.

Александр Константинович учтиво улыбнулся и направился к библиотеке. Теперь ему стало ясно, почему он не видел молодой девушки за столом. Внук влиятельного российского капиталиста влюбился в обыкновенную прислугу. «Занятное дельце», – подумалось графу. Он распахнул дверь и зашёл в комнату. Михаил Аристархович действительно находился здесь.

– Александр Константинович, рад вас видеть. Как спалось на новом месте?

– Скверно. Какая-то псина выла полночи.

– Верно, это мои гончие. Обычно я разрешал гулять им по усадьбе. Но перед вашим приездом распорядился закрыть их в вольере. Они, видите ли, не переносят запаха алкоголя и готовы загрызть любого, кто хоть немного пригубил водки, – чётко, делая паузы, произнёс текстильный фабрикант. – А мне, знаете ли, тоже не удалось спокойно поспать. Только я заснул, как, представьте себе, какой-то негодяй поднял крик. Кричал, что мой дом – пещера горного короля, что я – шантажист, что стоит немедленно уехать…

– Этот негодяй стоит перед вами, – заявил граф.

– Разве я и моя усадьба настолько плохи? Вы не Пер Гюнт, а я не король троллей⁸. Александр Константинович, давайте говорить начистоту…

– Это мой любимый стиль разговора.

– Наслышан. Но советую обойтись без оскорблений. Вы же дворянин. Я предложил вам лучший выход из неприятного положения. Я сейчас говорю про долги вашего батюшки. Он был человеком, абсолютно не понимающим разницы между своими доходами и тратами. Одному только мне он задолжал десять тысяч, плюс проценты. Я готов простить этот долг. Вы должны лишь произвести на гостей хорошее впечатление и присутствовать в понедельник на открытии моей новой фабрики.

– Зачем вам это нужно?

– Антураж. Введение в строй новой барсуковской фабрики должно прогреметь на всю Российскую империю. Она полностью электрифицирована, оснащена лучшим английским оборудованием. Вы только подумайте – двадцать пять тысяч веретён! – Михаил Аристархович оседлал своего любимого конька. – Это даже больше, чем на Нежинской фабрике. Ткацких станков английских…

– Я помню, – недовольно нахмурил брови Соколовский. Слушать второй раз о достижениях технического прогресса у него не было никакого желания. – Коноваловым⁹ вас никогда не превзойти. И всё-таки я не до конца понимаю.

– Александр Константинович, вы же умный человек. Там будут журналисты, пресса. Они раструбят на весь мир, что на открытии моей фабрики присутствовал самый гениальный сыщик Петербурга. Вы даже не представляете насколько вы стали известны. Ваш расчётливый ум, ставящий превыше всего логику и опыт, ваша безупречная манера одеваться станут лучшей рекламой моих сюртуков и фраков. Элегантная баронесса Мыслевская приехала с той же целью.

– И князь Пулев? Неужели во всём Петербурге не нашлось князя с более чистой репутацией?

– Александр Константинович, – фабрикант несколько сконфузился. – Не стоит доверять грязным слухам. К тому же, никто другой не задолжал мне так, как он. И я был уверен, что Фёдор Иванович согласится участвовать в этом представлении.

– Если бы не безрассудство моего батюшки, я бы не согласился быть вашей рекламой. Для чего стоило приглашать меня на неделю раньше? – этот вопрос прозвучал скорее риторически, и Барсуков предпочёл на него не отвечать.

– Александр Константинович, но это не всё. В письме я говорил ещё о кое-каких условиях. Я скоро открою собственный банк. И вам суждено стать одним из первых его вкладчиков.

– У меня нет денег, – резко заявил граф.

– Ваших денег и не нужно. Я внесу пять тысяч вместо вас и оповещу об этом все газеты. Только представьте: «Уникальный сыщик, величайший логик Империи – вкладчик «Банка Барсуковых!». Как звучит!

– Что за аферу вы затеяли? Я, как вы заметили, величайший логик, не верю в такие безвозмездные подарки, – недовольно фыркнул граф Соколовский.

– Не стоит волноваться, граф. Этих денег вы никогда не получите. Ваш индивидуальный договор составлен так, что деньги вы не можете снять без моего разрешения и потери девяноста девяти процентов вклада, – успокаивающе предупредил фабрикант.

– Ах! Теперь всё выглядит логично. Я согласен.

– Завтра вам нужно подписать необходимые документы в моём кабинете. Долговую расписку вашего отца я отдам вам после открытия фабрики.

– Теперь мне всё понятно. Если наш разговор окончен, позволите оставить вас?

Граф уже собирался покинуть библиотеку, как хозяин дома остановил его и попросил сесть за столик. Александр Константинович почувствовал в голосе фабриканта тревогу и удовлетворил его просьбу.

– Александр Константинович, – Барсуков заметно понизил голос и посмотрел прямо в карие зрачки своенравного гостя. – Я думаю, меня хотят убить.

Некоторое время граф внимательно изучал лицо Барсукова. Оно выглядело озабоченным и немного испуганным. Вместе с тем, ощущалась какая-то фальшь, что-то неуловимое и загадочное сквозило в барсуковских глазах.

– С чего вы взяли?

– Наследство. Я оставляю после себя огромное наследство, Александр Константинович. Моё здоровье уже не такое, как прежде, и больше года я пытаюсь понять, кто сможет заменить меня. Мой сын – директор двух прядильных фабрик, у него огромный опыт. Однако, он слишком мягок, слишком воспитан, таких неженок в жестоком мире финансов сминают в одно мгновенье. Он отлично разбирается в делах, хороший тактик, но не стратег. Без необходимой доли жёсткости Миша не сможет увеличить рынка. А вот моя дочь обладает отличной деловой хваткой. Такой, что я могу быть спокойным за дальнейшие расширения фирмы. Но тогда фирма превратится из «Барсуковых» в «Хитрова», а этого я не могу представить в страшном сне.

– И вы думаете, из-за этих мыслей вас убьют?

– Многие знают, что я думаю о наследстве. За полгода я несколько раз переделывал завещание. Они боятся, что будут лишены основного капитала. И мой старший внук меня беспокоит. Он, кажется, вовсе не намерен заниматься текстильным производством.

– Речь идёт о Павле?

– О нём. Он предпочитает предпринимательству адвокатуру. И он – единственный ребёнок у Михаила. Поэтому, если я решу оставить компанию сыну, то её, вполне возможно, будет ждать крах.

– Вы хотите, чтобы я помог вам выбрать наследника, или, наконец-то, назовёте имя предполагаемого убийцы?

– Я не знаю, – сокрушённо покачал головой фабрикант. – Не знаю. Но я чувствую в доме какую-то напряжённость. Хорошо, что людей в доме теперь стало больше. Это дурное предчувствие хоть немного ослабло.

Раздался слабый стук в дверь, и фабрикант замолчал. В библиотеку зашла баронесса Мыслевская.

– Господа, вот вы где. Надеюсь, не помешала?

– Нет-нет, что вы, Марина Николаевна, – миролюбиво произнёс фабрикант.

Александр Константинович поднялся со своего места и предложил даме присесть.

– Благодарю, я ненадолго. Михаил Аристархович, вы обещали показать мне американский граммофон с записями Грига¹⁰. Вы ведь не нарушите своего слова?

– Нет-нет, Марина Николаевна. Мы с Александром Константиновичем уже как раз всё обсудили, – фабрикант многозначительно посмотрел на графа.

– Значит, мою служанку переселят? Благодарю, – Соколовский немного подался вперёд.

– Минутку. Как переселят? Кого?

– Мы же только что с вами обсудили: Марфа не может жить вместе с прислугой. Я очень привязан к женщине, воспитавшей меня. И вы только что пообещали поселить её в этом доме.

– Ах, да, – хлопнул себя по лбу Барсуков. – Дам ей комнату в правом крыле. Я понимаю, что значит для вас добрая няня.

– Нет, простите, правое крыло не подойдёт. Она должна всегда находиться рядом со мной.

– Александр Константинович, – с нажимом выдавил из себя фабрикант. – В левом крыле все комнаты заняты. Или вы предлагаете поменять апартаменты моей дочери? Или князю Пулеву?

– Хоть кому, – высокомерно заявил граф и вскинул вверх свой острый нос. – Но Марфа должны находиться рядом со мной!

– Александр Константинович!

Худощавый и осанистый граф приблизился к надувшему щёки Барсукову. Хозяин дома был явно рассержен. Между ними спешно встала стройная фигурка баронессы.

– Господа, я поняла суть вашей проблемы. Михаил Аристархович, – баронесса слегка коснулась лацкана барсуковского пиджака. – Я как раз хотела вас попросить сменить мне комнату. Дело в том, что мои окна выходят на восток, а я так люблю смотреть на закат. Пожалуйста, подготовьте мне комнату в правом крыле, а освободившуюся спальню отдайте няне Александра Константиновича.

– Ну, что же, – недовольно пробурчал Барсуков. – Пусть будет так. Но у меня есть условия Александр Константинович: вы перестанете избегать нашего общества и станете вести себя достойно. Так, как должен вести себя порядочный дворянин.

– Это будет сложно.

– Иначе наша предыдущая договорённость будет расторгнута. И вы можете начинать искать деньги, чтобы вернуть долги, – торжествующе заметил Барсуков.

– Желаю вам насладиться великолепной игрой Грига, – с наигранной улыбкой пожелал граф и покинул комнату. – Чтобы ваш граммофон на винтики рассыпался.

Последние слова он прошипел, будучи уже в гостиной. До позднего вечера графу Соколовскому пришлось сдерживать свои резкие реплики и колкости. Впрочем, говоря начистоту, собравшаяся в барсуковской усадьбе публика была не самого худшего сорта. Единственным лицом, общества которого Александр Константинович упорно избегал, оставался князь Пулев. И эта антипатия обладала взаимным характером. Худой, облачённый в строгий заграничный костюм князь ни разу не пытался заговорить с Соколовским. За столом Фёдор Иванович вёл оживлённую беседу со старшим сыном Барсукова, с самим Барсуковым и госпожой Хитровой. Импозантный светский лев чувствовал себя королём вечера.

За другой половиной стола королевой единогласно была избрана Марина Николаевна Мыслевская. Баронесса, окружённая галантными, образованными, надушенными, ещё не старыми мужчинами, чувствовала себя какой-нибудь знаменитой актрисой. Господин Хитров, врач Торопин, артист Светилин, граф Соколовский и его секретарь Франц Карлович словно соревновались друг с другом в остротах, в умении делать комплименты, в знании литературы и музыки. Господа наперебой рассказывали баронессе о своих успехах и достижениях. Вино ещё больше разжигало в них чувство превосходства над другими и жажду похвалы.

– Я этим летом давал большое представление, – жестами и мимикой Светилин умел полностью поглотить внимание собеседника. – Прямо под открытым небом, на берегу реки, была сооружена сцена, где жителям города была поставлена пьеса «Женитьба» Гоголя. Присутствовал Берс Александр Андреевич, вице-губернатор. Мы имели такой оглушительный успех, что играли пьесу ещё два дня. Хотя это уже не входило в условия контракта. Жители Ельца будут ещё очень долго вспоминать наше представление.