Сухомлинов поднялся с кушетки. Гусар повторил его действия. Старшина подошел и дотронулся до зеркала, теперь что это оно, Игнат Севастьянович был уверен. Человек из Зазеркалья коснулся его руки. Оба одновременно улыбнулись. Сухомлинов оттого, что больно уж забавно выглядел гусар. Барон? Тот лишь повторил за ним. Повторил, потому что…

Сухомлинов вернулся на кушетку и сел. Схватился руками за голову и закрыл глаза.

– Нет, – прошептал он отчего-то по-немецки. – Нет. Этого не может быть.

В переселение душ Сухомлинов не верил. Да вот только по ходу это произошло. Причем случилось по независящим от него причинам. Неужели судьба давала ему второй шанс? Но почему именно в тело прусского гусара? Ответов на эти вопросы не было.

Сухомлинов открыл глаза и снова подошел к зеркалу. Минут пять вглядывался в новое свое тело. Оно, сам себе признался Игнат Севастьянович, нравилось. Молодое, сильное. Вот только взгляд почему-то слегка затуманенный, словно он всю ночь гулял.

– Интересно, а как тебя звать, господин барон? – обратился Сухомлинов к зеркалу. – Молчишь. То-то. Да и с людьми, которых знал барон, будет сложно. Ведь они не будут же мне представляться. Может, мне амнезию изобразить? Не поверят.

Игнат Севастьянович отошел от зеркала. Нужно было одеться. Гусарский мундир нашел в кресле. Скомкан. Явно снимали впопыхах и с пьяного. Вздохнул. Не думал, что немцы могут напиваться до чертиков. Всегда считал это русской чертой. Неужели ошибался? Возможно. Не удержался, положил вещи

обратно и подошел к окну. Как-то он сразу об этом не подумал. Открыл створки и выглянул на улицу. Знакомый двор замка. Крепостная стена еще целая. Внизу гуси, утки. Неужели так жили в середине восемнадцатого века прусские бароны? Пожал плечами и вернулся к креслу с мундиром.

– Никогда не поверю, чтобы барон дома в военном мундире ходил, – пробормотал Сухомлинов.

Он неожиданно вспомнил, что, когда отец ушел со службы, тот военную униформу никогда больше не носил. Все больше в штатском костюме, в крайнем случае в халате. Игнат Севастьянович оглядел комнату. Так и есть. Потрепанный халат висел на вешалке. Подошел, снял, примерил. Нет, такой он в своей предыдущей жизни никогда бы не надел. Да вот только жизнь у него теперь другая. Судьба дала второй шанс.

– Уж я его потрачу, – проговорил Сухомлинов и осекся. – Никакя выпавший мне шанс не потрачу, – махнул в отчаянии он рукой. – Черные гусары долго не живут. А барон – Черный гусар.

Дверь за спиной скрипнула. Старшина обернулся. Перед ним в проеме стоял слуга. Бирюзовая ливрея, белый, накрахмаленный парик, серые, почти до колен, чулки. В руках поднос. Самому явно за четвертый десяток перевалило, а выглядит молодцом. Дай звать, это Сухомлинов отчетливо помнил, – Бертольд. На службе у барона с самого рождения.

И вновь мысль: «А откуда я это помню?» Невольно Сухомлинов за голову схватился, сорвал колпак да на пол кинул.

– Говорил я вам, господин барон, что не надо так пить. А вы меня не слушали, – произнес неожиданно Бертольд, подходя к столу и ставя поднос с едой. – Мало того, господин барон, что напились так, еще и с господином Мюллером поссорились. Вызвали на дуэль. Обещали насадить того на шпагу, как цыпленка на вертел.

– Не может быть, Бертольд! – воскликнул Сухомлинов и вдруг понял, что все это время говорил на идеальном немецком языке.

– Может, господин барон, очень даже может. Вот я, сколько вас знаю, уже давно заметил, что вы прежде что-то делаете, а потом уже думаете. Сначала безумная любовь, а потом последствия. Ладно, молодая кровь. Потом вместо того чтобы, как все дворяне, пойти в драгуны, вы по пьяни записываетесь в гусары. Да не абы куда, а в Черные гусары. Теперь вот господин Мюллер. Может, стоило не обращать на его каверзы внимание?

– Каверзы? – переспросил Сухомлинов автоматически.

– Каверзы.

Тут же в голове бывшего старшины проскочила мысль, что судьба все-таки над ним посмеялась. Погибнуть в своей прежней жизни, чтобы потом умереть в следующей? Ерунда полнейшая. Злая шутка. В голове тут же пронеслись события предыдущего дня. Невольно Сухомлинов схватился за голову и воскликнул:

– Опять!

– Да, господин барон, – сказал слуга, – вы опять, не пропустили каверзные слова в ваш адрес.

Сухомлинов промолчал. Он-то имел в виду совершенно иное. Неожиданно для самого себя Игнат Се-вастьянович понял, что в его голове осталась память предшественника. Вот и имя слуги знает, хотя сам его видит впервые. Помнит, что было вчера. А может, это остатки памяти? В этом Сухомлинов не был уверен.

– Что ты там мне принес, Бертольд?

– Жареный цыпленок, светлое пиво, черный хлеб. Старшина облегченно вздохнул. Одно радовало,

что переместился в тело пруссака, а не китайца. Игнат Севастьянович представить себе не мог, как бы он стал жить в этом теле? От одних только червячков

да жучков жареных его наизнанку выворачивало. В памяти всплыли последние дни перед Первой мировой войной, когда молодой Сухомлинов с дамой направился в китайский ресторан, что располагался… Впрочем, припоминать не хотелось. Воспоминания были очень уж плохими. Опозорился, одним словом. Даже рад был, что на следующий день отбывал в часть. Сухомлинов сел за стол. Отломил от курицы, которая почти целый поднос занимала, ножку и жадно откусил. Чувствовалось, что барон изрядно проголодался, да и сам Игнат Севастьянович давно не ел. Двойной голод – страшнее ничего не придумаешь. Отчего старшина с удовольствием впился зубами в мясо птицы. Все-таки Адалинда хорошо готовила. Сухомлинов даже не задумался, а кто это такая? Прекрасно знал, что так звали его кухарку. Положил куриную ножку на поднос и сделал глоток из кружки. Пиво тоже оказалось божественно.

– Бертольд?

– Да, господин барон.

– Ты не в курсе, на чем я там собирался с господином Мюллером драться на дуэли?

Увы, но этот момент в памяти как-то не сохранился. Сухомлинов прекрасно помнил, как сидели они впятером (четыре мужчины и Катарина, дочь местного бюргера) внизу замка. В гостиной. Чинно разговаривали. Пили вино. Неожиданно Мюллер отпустил шуточку сначала в адрес хозяина дома. Барон сдержался, хотя и сжал кулаки. Затем нечто подобное было произнесено и в отношении девушки. В этот раз он не выдержал. Вскочил из-за стола. Подлетел к Мюллеру и ударил со всей силы кулаком по лицу. Наглец свалился со стула как подкошенный. Две минуты лежал без сознания. Тут к барону подошел его приятель по полку и сообщил, что скорее всего господин Мюллер это просто так не оставит.

– Будь что будет, – проговорил барон и вернулся на свое место. Налил вина и осушил одним глотком.

Что было потом – он не помнил. Скорее всего Мюллер вызвал его на дуэль, а он, как порядочный человек, этот вызов принял.

– Так какое оружие мы с ним выбрали? – еще раз спросил барон. – Я ведь вчерашнего вечера не помню.

Слуга покачал головой. Вздохнул и ответил:

– Вы предложили на шпагах, но господин Мюллер отказался. Заявил, что только он вправе выбирать оружие, господин барон.

– И какое же оружие он выбрал, Бертольд? Если не шпаги.

Слуга улыбнулся, обнажив желтые зубы.

– Пистолеты, господин барон.

– Пистолеты?

– Они самые, господин барон. Сказал, что таким образом уравняет ваши с ним шансы.

Выходило, со шпагой господин Мюллер обращался неважно. Сухомлинов не знал, как владел холодным оружием барон, а вот он сам саблю не держал в руках аж с Гражданской. Интересно, помнила ли его память эти навыки? В этом Игнат Севастьянович как-то сомневался, а вот с оружием – были шансы. Маленькие, но шансы. Ведь с пистолетами восемнадцатого века Сухомлинов общения вообще не имел. Вот если бы был револьвер или наган, так, может быть, шансы и были бы равны, а так… Игнат Севастьянович вздохнул. Вот вляпался.

– И на какой день назначена дуэль? – спросил он, ставя кружку на стол.

– На вечер, господин барон. Судьба-злодейка явно отвела ему в новом теле

короткий срок.

– Ладно, Бертольд, – проговорил Сухомлинов, – оставь меня одного. Мне нужно немного подумать.

Слуга поклонился и уже собирался уйти, как вдруг Игната Севастьяновича осенило:

– Бертольд!

– Да, господин барон!

– Принеси мне мой пистолет. Хочу потренироваться.

– Хорошо, господин барон, – сказал слуга и вышел из комнаты.

* * *

Пистолет был непривычен. Сознание отказывалось его воспринимать всерьез, а вот руки говорили, что для барона оно привычно. Вот только один вопрос сейчас волновал Сухомлинова: что сейчас возьмет верх – моторная память владения оружием, доставшаяся от прежнего хозяина тела, или его талант осваивать все новое довольно быстро. Сейчас Игнат Севастьянович пристально осмотрел устройство пистолета. Ничего на первый взгляд сложного. Ствол круглый, в казенной части обработанный двумя фигурными поясками. Хвостовая лопасть к концу расширена, и на ней прицельная прорезь. Медная мушка. Замок кремневый с железной полкой. Спусковая скоба медная. Сухомлинов улыбнулся. Даже фигурная. Явно человек, сделавший пистолет, обладал хорошим вкусом. Калибр не то семнадцать, не то восемнадцать миллиметров. Само оружие аж полметра. Один недостаток – из пистолета можно было сделать только один выстрел. Чтобы произвести второй, нужно было перезарядить. Как? Сухомлинов прекрасно знал. Сейчас, после того как Бертольд его принес, он самолично зарядил его. Подошел к окну и отворил створки. Вытянул руку и прицелился в голубя, что дремал на коньке крыши. Было любопытно, попадет он в него или нет.

Выстрелил. Комнату заволокло дымом. От непривычки чихнул. В голубя не попал. Рука все же подвела. Пуля угодила в кровлю. Черепица откололась и с грохотом упала на землю во дворе замка. Тут же из окон стали выглядывать слуги. Всех интересовало, что происходит. Барон невольно улыбнулся, развел руки в стороны и захлопнул окно. Стрельба по птицам из окна не лучшее занятие. Лучше спуститься на улицу и там потренироваться. Приобрести какой-никакой опыт. Положил оружие на стол. Решил перезарядить его чуть попозже. Тяжело вздохнул. Во время войны с таким оружием много не навоюешь. Придется вновь к сабле привыкать.

Подошел к креслу, снял колпак, затем халат и кинул на кушетку. Не выдержал и подошел к зеркалу.

– Ну и чучело, – пробормотал Сухомлинов, разглядывая себя.

Барон явно дней десять не мылся. Волосы сальные, локоны у висков напудрены и заплетены в короткую косу. Усы, длинные, черные как смоль, топорщились в стороны. Глаза слегка уставшие.

Вновь неожиданная мысль. А почему барон сейчас дома в своем замке, а не в полку? Сейчас же идет Война за австрийское наследство? Вопросов много, а вот ответов пока нет. Он даже не знает теперешнего своего имени.

Взял с кресла сначала узкие суконные штаны черного цвета с серебристым вышитым узором. Надел. Потом суконный камзол, украшенный шнурами и пуговицами. Попытался припомнить, как он называется. Не то дулам, не то долман. Камзол черный, под цвет брюк, застегивался плотно от шеи до пояса. Намотал на шею галстук. Опоясался кушаком, и только тут Сухомлинов сообразил про сапоги. Огляделся, стараясь их отыскать. Не нашел.

– Бертольд! – позвал Игнат Севастьянович.

Тут же в дверях возник слуга. Складывалось ощущение, что стоял он в коридоре все это время и ждал.

– Бертольд! Где мои сапоги?

– Вот они, господин барон, – проговорил лакей, протягивая начищенные до блеска короткие сапожки, верхний край которых был обшит серебристым галуном.

Сухомлинов взял их в руки и только теперь заметил шпоры. Скорее всего, подумал он, они медные. Надел. Собрался было ментию, короткий кафтан, надеть, да передумал. Поднял его с кресла. Отряхнул и, протянув Бертольду сказал:

– Почисти.

– Хорошо, господин барон, – проговорил слуга.

Взял ментию и ушел, оставив Сухомлинова одного. Тот же отыскал колпак, такой же черный, как его мундир. Взял в руки и оглядел. Мирлитон с плоским верхом и откидной на правой стороне лопастью, украшенной гарусной кистью. Но больше всего Игната Севастьяновича заинтересовал вышитый нитками символ Черных гусар – серебряный череп с костями. В голове сразу возникли образы эсэсовцев. Как-то было противно держать колпак в руках, а уж надевать на голову… Сдержался. Что поделать, что в будущем эту эмблему испоганят. Взял со стола пистолет. Перезарядил и собирался было выйти, как в кабинет вошел старый приятель барона Иоганн фон Штрехендорф.

– Вы куда-то собрались, Адольф? – спросил он. Вот когда начинаешь жалеть, что тебя зовут так,

а не иначе. Обычно имена выбирают родители, и ничего тут уже не поделаешь, но в ситуации с Сухомлиновым судьба словно поиздевалась над ним. Оставалось только надеяться, что фамилия барона была не Шикльгрубер. А еще бы не хотелось: Геринг, Геббельс и Гиммлер. Впрочем, решил Игнат Севастья-нович, вполне возможно, что Адольфом Сухомлинов

пробудет всего лишь несколько часов, а затем тело бедного барона предадут земле, а он вновь умрет.

– Я решил немного поупражняться в стрельбе, Иоганн, – проговорил бывший старшина. – Давно этого не делал.

– Ага, с позавчерашнего вечера, когда мы с тобой с выстрелами и песнями въехали в твой замок.

Приятель подкинул в небо пустую бутылку из-под вина. Он осушил ее сам. Предлагал барону, да вот только Сухомлинов отказался. Как бы ни складывались обстоятельства, а на дуэль нужно было идти с трезвой головой. Игнат Севастьянович вытянул руку и прицелился. У него была мысль сперва прогуляться по замку, тем более что приятель барона появился как раз вовремя, но одумался. Если жив останется после дуэли, так само собой будет возможность изучить свои владения. Причем сделать это так, чтобы не вызвать у окружающих кривотолков. Что это барон по замку ходит, словно никогда здесь раньше не бывал?

Прицелился. Выстрелил. Бутылка разлетелась вдребезги. На землю посыпались осколки.

– Уже уверенно, Адольф, – проговорил фон Штре– хендорф.

Иоганн недоуменно смотрел на своего товарища по полку, когда тот сделал первые неудачные выстрелы. Он никак не мог взять в толк, почему барон так плохо стреляет. Ведь гусар прекрасно видел, как до этого тот, в каком бы состоянии ни был, владел пистолетом. Помнил, как они вдвоем, пьяные вдрабадан, отбивались от австрияков. Тогда минут десять продержались, пока не подоспели товарищи по полку.

Пока барон перезаряжал пистолет, а делал он это тоже на удивление медленно, фон Штрехендорф осушил еще одну бутылку.

– Ты готов, Адольф? – поинтересовался он.

– Готов, дружище, – сказал Сухомлинов и вытянул руку.

Иоганн, пошатываясь, подкинул бутылку в воздух, не устоял на ногах и упал в лужу. Игнат Севастьяно-вич выстрелил. Бутылка вдребезги. Поднес ствол ко рту, дунул и только потом взглянул на гусара. Тот как свинья копошился в луже.

– Какой из тебя, к черту, секундант, – прошептал он. Повернулся в сторону дома и, увидев стоявшего у дверей и смотревшего, как господа упражняются в стрельбе, слугу, прокричал: – Бертольд, иди сюда!

Тот подошел. На фон Штрехендорфа даже не взглянул.

– Чем могу служить, господин барон?

– Унеси это тело в дом, – проговорил Сухомлинов. – Пусть проспится. Одежду отдай, чтобы почистили, нехорошо, если он пойдет на мою дуэль грязным, как свинья. Затем, если через пять часов в себя не придет, попытайся отпоить.

– Хорошо, господин барон.

Бертольд подошел к валявшемуся гусару и попытался его поднять. Выругался. Тут же ушел, отчего Сухомлинов проводил слугу удивленным взглядом. Затем вернулся, но уже не один, а с двумя здоровыми парнями. Игнат Севастьянович, помня, с какой прытью Фридрих II Великий забирал таких гигантов в прусскую пехоту, удивился, почему те не оказались там. Между тем Бертольд дал тем указания. Они подошли с двух сторон, не обратив внимания на лужу, и подняли гусара под руки. Поволокли. Начищенные до блеска сапоги покрылись пылью.

Между тем Сухомлинов перезарядил пистолет. С каждым разом стрелял он все увереннее и увереннее. Не то приноровился к незнакомому оружию, не то опыт, доставшийся от барона, передался «по наследству». Огляделся. Кидать пустые бутылки теперь некому было. Заметил краем глаза сороку, что сидела

на ветке дерева. Прицелился и выстрелил. Птица не успела взлететь. Свалилась на землю.

– Уже лучше, – похвалил себя Сухомлинов.

Он уже было собирался еще раз перезарядить пистолет, да только не успел. Окно на первом этаже, там, где (если память Игнату Севастьяновичу не изменяла) была кухня, распахнулось, и высунулась полная женщина лет пятидесяти. Темно-серое платье, белый передник, волосы спрятаны под чепчиком. В руках поварешка.

– Господин барон! – прокричала она, Сухомлинов вздрогнул. – Обед готов, господин барон.

– Иду, Адалинда! – крикнул он в ответ. Запихнул пистолет за кушак и направился к дому.

Стол, на удивление, от яств не ломился. Первое, что предположил старшина, так это то, что барон к зажиточным землевладельцам не относился. Отчего и подался по наставлению покойного батюшки в созданный совершенно недавно полк Черных гусар. Сухомлинов невольно вздрогнул. Воспоминание из совсем еще недавнего прошлого барона всплыло в его голове. Причина нахождения бравого вояки в поместье, а не в полку с товарищами оказалась довольно банальна. Несколько дней назад его отец Христиан фон Хаффман, в этот момент Игнат Севастьянович вздрогнул, приказал долго жить. Предчувствуя скорую кончину, послал человека в полк с прошением отпустить отпрыска проститься с ним. Подполковник Винтерфельд тут же подписал разрешение, дав Адольфу фон Хаффману неделю срока на улаживание всех дел. Зная шебутной характер барона, заодно порекомендовал тому взять с собой фон Штрехендорфа.

Приехали, когда Христиан фон Хаффман почил, барон тут же потребовал прочитать завещание батюшки. Слегка расстроился, так как большую часть составляли долговые расписки. Затем предал родите-

ля на местном кладбище земле и начал осваиваться, в первую очередь пригласив в свои владения кредиторов, среди которых оказался господин Мюллер и местный бюргер Генрих Шлаг, последний прибыл на следующий день, но не один, а с дочерью, молодой fraulein по имени Катрин. Когда молодой барон ее увидел, у него глаза тут же заблестели. Он словно вторые крылья приобрел. Бюргер тут же смекнул, что к чему, и незаметно, почти по-английски удалился. Старик явно рассчитывал с помощью красивых глазок дочери прибрать в свои руки угодья барона. А как это сделать, если не женить на единственном чаде молодого повесу.

Вот и гуляли впятером накануне вечером: молодой барон, фон Штрехендорф, Катрин да господин Мюллер с приятелем. Ну, а там само собой ссора и дуэль.

Сухомлинов зачерпнул ложкой из фарфоровой миски сырного супа и поднес сначала к носу. Принюхался. Пахло непривычно. Игнат Севастьянович никогда такого блюда не пробовал, в обычной жизни предпочитая густые серые щи да сытную душистую уху. Запихнул ложку с похлебкой в рот и закрыл глаза, пытаясь понять, что в нее намешано. Узнал картошку, лук, фарш. Зачерпнул еще и ощутил вкус сыра и грибов. Хорошо, что Адалинда умелая хозяйка и сотворила из всех этих ингредиентов вкуснейшую вещь.

Сухомлинов улыбнулся и подмигнул стоявшей в дверях кухарке. Та сразу покраснела от смущения, но не ушла, а стала и дальше смотреть за реакцией хозяина, опасалась, что может просто не угодить барону.

Игнат Севастьянович отставил тарелку в сторону, и тут же молодой слуга, все в той же серого света ливрее и белом, накрахмаленном парике, поставил ему второе блюдо. Затем аккуратненько положил перед бароном вилку и ножик. Сухомлинов облегченно вздохнул. Старый добрый бигус. Блюдо