– Серёжа, наши туда ездили, – осторожно, на цыпочках, начала Льдова. – Васин опрашивал работяг… (Опер молча покивал.) Юля Беленькая осмотрела костяк… Юленька – это судебный медик, она, кстати, была заместителем Франковского и теперь, скорее всего, займёт его место… В общем, Юля предполагает, что это не хулиганство было, а эксгумация, произведённая весьма непрофессионально.

– С какой целью? – спросил я. Получилось излишне резко.

– Вероятнее всего, хотели получить биологический материал. Юля заметила, что в стопе отсутствует какая-то косточка, название я не помню, вы у неё уточните, у Беленькой…

– Ребята, вы только на меня не обижайтесь, трудно сдерживаться… И вопросам моим не удивляйтесь. Я как в летаргическом сне пробыл семнадцать лет. Я ведь даже не знаю, кто оплатил похороны, кто купил участок на Кузьминском кладбище. Кузьминское – закрытое, правда? Туда так просто не захоронишь…

– Радик Франкенштейн, – сказал мне Рудаков. – Всё – он. Его деньги и знакомства. Фактически это он похоронил Лену.

– А почему в гробу? Кремировать было проще.

– Радик так решил. Кремация, говорит, второе убийство, убийство трупа.

– Да-да, был за ним такой пунктик, – припомнил я.

– Патологоанатомы, что с них взять, они все сумасшедшие, – улыбнулась Льдова с облегчением.

– Вот, значит, кому я обязан, – сказал я. – Даже спасибо не успел ему сказать… и теперь уж не скажу. Радик, Радик… Землю буду носом рыть, но найду этих гнид!!!

На миг в чебуречной стихло. На нас посмотрели с разных сторон. Я примирительно поднял руки…

И опустил. Медленно, со всем возможным спокойствием.

Я сидел напротив окна, всегда стараюсь так садиться. Спиной к окну – затылок чешется, спокойствия нет. И показалось мне вдруг, что в доме напротив – Вошь. Лёня Вошь. Смотрит из окна подъезда – со второго этажа. На наше окно в чебуречной…

Вот и поиграл я вчера в Гамлета! Помогал Шекспиру найти киллера для Фортинбраса, норвежского принца, а сам и предположить не мог, что уже на следующий день… Вот уж совпадение…

Что это – манифестация психотического расстройства? Или всё-таки поганая реальность?

Жарко, створки окна раскрыты и здесь, и там. Он видит нас, я вижу его… Но ведь он на пожизненном! В «Белом лебеде», из которого не выберешься, только если не владеешь телепортацией!

Я сорвался. Не обращая внимания на возгласы товарищей, выбежал из кафе, пересёк улицу, ворвался в подъезд. Взлетел вверх по лестнице – до самого чердака.

Никого…

Чердак закрыт на висячий замок. Деваться Лёне вроде некуда, если только он здесь не живёт… или если не вломился к кому-то. Или если заранее с кем-то не договорился. Правда, в этом случае смотрел бы не из подъезда, а из окна квартиры… Нет, не из квартиры, не стал бы палить хату!

Что это было? Глюки?

Если не глюки, то где-то у Рудакова протекло. Как иначе Вошь мог узнать о месте и времени нашего совещания?

Да просто! Например, из телефонного разговора, напомнил я себе. Что ж ты первым делом о предательстве думаешь, старый ты пёс. Времена давно изменились, техника шагнула семимильными, подслушивание в топе и тренде, а стукачи – анахронизм. Забыл, что у некоторых есть возможность слушать и покадрово разглядывать всю твою повседневную жизнь? Забыл, курилка…

Значит, и ты анахронизм.

Внизу в подъезде меня ждал Миша Брежнев. Примчался следом за мной – подстраховать, помочь. Когда переходили улицу в обратном направлении, он тихо сказал мне, почти не двигая губами:

– Надо встретиться один на один. Созваниваться или писать сообщения нельзя. Предлагаю кондитерскую в ста метрах левее. Через полчаса.

Вернулись.

Я не признался, куда и зачем бегал. Пусть думают, бывший шеф на старости лет, мягко выражаясь, стал эксцентричен.

Уже когда расходились, пожимая друг другу руки и желая всего-всего, я спросил у Рудакова напрямик. Тоже тихо и тоже пряча губы от чужих взглядов.

– Зачем тебе моя помощь?

– Ну так она и не нужна. Я не хотел вас привлекать, был против, хотя, чего уж там, обрадовался, что вы действительно живы.

– А кто хотел?

– Опера ваши во главе с Михаилом. А мне, уж извините, и без вас геморроя хватает.

– Спасибо за откровенность, ученик, – хлопнул я его по плечу.

– Папку с делом не забудьте, – сказал он мне.

* * *

В ветровке лежала записка.

Я, когда ринулся ловить призрачную Вошь, оставил куртку в чебуречной – на вешалочке в нише. Когда расходились, просто накинул её себе на плечи. И лишь потом, отдалившись от коллег на расстояние, достаточное, чтобы вновь почувствовать себя собой, сунул руки в карманы…

Записка была от Аллы Льдовой.

«Серёжа, буду ждать вас на Петровск бульв на ост-ке против часовой. Разговор про Рад. Иосиф. Важно!!!»

При всех, значит, она говорить тоже не хотела, как и Миша. Развели секреты друг от друга, как плесень… Миша дал мне полчаса, а Льдова, наверное, сразу отправилась на бульвар, коли время встречи не указала. Получается – сначала к ней.

Петровский бульвар, автобусная остановка. «Против часовой» – то есть в сторону Страстного. «Про Рад. Иосиф» – про Радия Иосифовича Франковского. Что-то она, видимо, нарыла на Франкенштейна и хотела поделиться со мной прежде, чем пустить инфу по рукам товарищей…

Откуда ни возьмись объявился Васин, сияющий, как надраенный самовар. Сказал – иду по одному делу, а тут вы. Пришлось прогуляться с ним квартал другой, изображая беззаботность.

Чем там в начале нулевых закончилась война с «бандой чемпионов», спросил я его, хоть и знал лучше многих – чем. Он ответил мне: в 2001-м Бассурманова с ближним кругом накрошили на куски, и банда разбежалась – без вожака-то. Новый вожак с такой же харизмой не появился. А если б Босса не шлёпнули, между нами говоря, он бы вывернулся. Да, собственно, к тому моменту, когда шлёпнули, он уже вывернулся (потемнел Васин лицом), пятилетняя работа нашей группы шла псу под хвост, дело разваливалось. Кто его шлёпнул, поинтересовался я как бы из профессионального любопытства. Заказчика не нашли, пожал плечами опер, ну а киллер… а что – киллер? Заплатили – исполнил. Хороший спец. Может, его тоже шлёпнули, кто знает? В общем, все умерли, подытожил я.

Во-во.

А что, в самом деле, с 6-й ОРЧ так плохо стало? – удивился я. Очень уж вы, «убойщики», их не любите. Хотя вроде одно дело делаете. Они борются с ОПГ, как умеют… А то, внезапно завёлся Васин, что борьба с ОПГ дико заразная штука! С чем борешься, тем и заражаешься! Только-только организуют новую структурную единицу, заточенную под оргпреступность, как она сразу ссучивается. Просто микроб какой-то! ОРБ, ГУОП, ГУБОП, теперь – профильные ОРЧ в Главках. И сколько раз уже эти ОРЧ расформировывали, выводили за штат и снова формировали?

По-моему, у вас обычные внутриведомственные тёрки, подначил я его. «Убойщики» – белая кость, кружевные манжеты, белые воротнички. Вы чистыми считаете одних себя. Голубая кровь… Ах, голубая, ощерился Васин…

Он поскучнел и потерял интерес к разговору. Убрался, неловко извинившись. Я последил ещё, вправду ли он лишил меня своего внимания.

«Свободен, наконец свободен…»

Меня ждала Железная Леди, несколько подувядшая, но ничуть не заржавевшая.

…Вопли я услышал, едва свернул на Никитский с Крапивинского переулка.

Рефлекс сработал раньше сознания: я рванул поперёк бульвара, перепрыгивая через низкие ограды, огибая деревья, пугая гуляющих горожан. Вопила, осев на лавочку и держась ладонями за щёки, упакованная супер-пупер деваха: звуки выплёскивались из неё оглушительными порциями, носились в воздухе, как вороны. А над лежащим на тротуаре телом склонялся парень; похоже, кавалер этой девахи.

– Не трогай ничего! – крикнул я ему, подбегая.

Алла лежала на животе, силясь повернуть голову, и тянулась рукой к спине. Из-под левой лопатки торчала деревянная некрашеная рукоятка в форме яйца… До чего ж знакомый инструмент! Сапожное шило, изготовленное кустарно. Со специальным удлинённым концом из велосипедной спицы, который в портновских делах не очень-то удобен, зато прекрасно работает, если кого-то убиваешь.

– Это ты её? – спросил я парня.

Тот смертельно испугался, замотал головой.

– Тогда кто?

– Он убежал, – истерично сказал парень и показал в сторону детской площадки. Там уже никого не было видно. Убийца скрылся меж домами, долго ли.

– Запомнил его?

– Только со спины видел.

– Он маленького роста?

– Да…

Аллочка стояла, ждала меня. Он подошёл сзади, низкорослый невзрачный человечек, уже немолодой, почти моего возраста. Скорее всего, на голове бейсболка. Была бы сейчас осень – был бы в кепке. Коротким сильным ударом вогнал шило женщине в спину и пошёл бы преспокойно дальше, если б девчонка не закричала. Тогда он дал дёру, уверенный, что догонять никто не станет. А безмерно удивлённая жертва, раскинув руки, упала вперёд…

– Дай, – скомандовал я, выхватывая у парня мобильник.

Позвонил в «скорую». Сообщил, что тяжело ранен офицер из Следственного комитета (чтоб дули сквозняком, без раскачки), назвал адрес. А сам думал: «Не ранена. Убита. Полная безнадёга».

То, что орудие оставлено в ране, может, и даёт ей призрачный шанс, но, скорее всего, позволит выгадать лишь пару дополнительных минут жизни.

– Аллочка, уже едут! – бодро воскликнул я, присев возле неё на корточки. – Летят!

Вывернув голову, она что-то сказала. Я ничего не понял. Кисти рук её хаотически двигались. На губах пенилась кровь. Если кровавая пена изо рта, значит, пробит правый желудочек, так мне объяснял когда-то Франкенштейн, когда тоже был живой. Пробили бы левый – кровь пошла бы в перикард, приводя к стремительной тампонаде. И в том, и в другом случае шансов ноль… Я нагнул голову к самому её рту:

– Повтори, пожалуйста.

– Дело «Пьеро»… – выдала она. – У него новый дом… Надо найти… Дом где-то на фотках…

Представляю, как ей было больно. Вернее, совершенно не представляю. Каким полушарием мне это представить? Просто знаю, рассказывали – те, кого судьба пощадила. Боль запредельная.

А смерть страшная…

Чрезвычайным усилием Льдова обуздала беспорядочные движения рук, схватилась за кулон, висевший у неё на шее, и прохрипела, захлебываясь:

– Флэшка… Возьми…

Я расцепил замочек на её шее. Она разжала кулак, и украшение оказалось у меня. Не рассматривая этот трофей (потом, потом), я сунул его в карман.

Дальше тянуть было нельзя: после «скорой» принято звонить в милицию… тьфу, в полицию. Но кому конкретно? Краткий миг раздумий…

Я встал, нашёл номер в своём мобильнике и сказал, тщательно прикрыв рот рукой:

– Миша, Льдову убили. Стою возле тела. Тебе звоню первому.

– Адрес? – каркнул он. Я назвал.

– Как?

– Шило в сердце. Исполнитель – Вошь. Алла пока ещё жива, но… это вопрос минут.

– Не может быть, Вошь закрыт!

– Значит, открыли. Кого-то же я видел возле чебуречной?

Лёня Вошь. В данном случае – не то чтобы его почерк, явного почерка у него не было. Убивал любыми способами и каким угодно оружием по желанию хозяина и заказчика. Но вот именно сапожное шило, вдобавок, которое самолично сделал – его конкретный пунктик. В убийстве шилом находил он особый смак. Наверное, что-то родом из детства; впрочем, я не кормил его мозговых тараканов, когда брал и закрывал на пожизненное. Но если Воши давали выбор, он не раз пользовался любимым инструментом.

Мой прокол. Я-то уверил себя, что если этот коротышка не глюк, если и вправду на воле, то явился по мою грешную душу. Оказалось – нет. Его целью была Аллочка. Не его, конечно, а неведомого хозяина. Лёня, хоть и не отказывался от заказов, обожал называть себя ассасином, этаким идейным головорезом. Он и считал себя им, личным убийцей Горного старца, а «старцем» для него раньше был Босс. Давно в земле его Босс (или куда там толстяка закопали). Спрашивается, по чьему приказу этот «ассасин» недоделанный отнимает жизни теперь?

– Аргументы могу изложить, но про Вошь я уверен, – сказал я Мише.

– Уходите, – велел он. – Вы там лишний. Отдохните, попейте кофе с пирожным, – сказал опер со значением.

Я заставил себя посмотреть на поверженную женщину. Алла была ещё жива, подавала какие-то знаки. Я снова склонился к ней.

– Жаль, – произнесла она отчётливо. – Мечтала заменить тебе Лену… Была уверена, сумею… А ты вдруг исчез… Как глупо… Прости…

– Молчи, Аллочка, береги силы. Всё у нас ещё будет… Куда?! – рявкнул я на молодого человека, который намылился уйти. – Стой! Документы есть?

Он вынул паспорт, трясущийся вместе с рукой. Я вслух прочитал его данные.

– Вот мы и знакомы. Если что, найду в шесть секунд.

– Мы тут ни при чём, – захныкал он. – Пожалуйста…

– Ты важный свидетель. Дождёшься «скорую» и милицию. Следователю расскажешь про нападавшего. Все подробности, какие запомнил. И подругу свою, когда успокоится, заставь вспомнить.

– А про вас?

– А что – про меня? Я просто мимо шёл. Если ты здесь видел или слышал что-нибудь остренькое – тебе показалось.

Я умею пугать, специально не учился, но умею, когда надо. Даже не знаю, чем. Говорят, становлюсь потусторонним, чужим, как инопланетянин, что-то нечеловеческое появляется в голосе и в глазах… не знаю, говорят.

Вот и парень весь вибрировал, провожая меня взглядом.

Я покинул место преступления, следуя то ли совету, то ли инструкции Миши Брежнева. Команда была – попить кофе с пирожными. В назначенной им кондитерской…

…Узнал позже. Когда приехали врачи, Алла всё ещё цеплялась за жизнь, а умерла в реанимобиле. «Всё бы у нас было…» Чушь. Мир праху, девочка.

Пока шёл на встречу с Михаилом, рассмотрел её кулон. Да, с виду украшение, но при этом явно какое-то приспособление. Я флэшек до сих пор ни одной не видел, только слово это слышал, но почему бы им не быть такими? Наверное, всякие бывают флэшки…

И совсем позже (когда наше с Мишей рандеву уже закончилось), выяснилось, что практически в то же время, когда умирала Льдова, здание Следственного комитета постигло невиданное ЧП. В кабинете следователя Льдовой случился пожар, сгорели все бумаги и компьютерные диски, включая содержимое сейфа, который вскрыли. Кто совершил дерзкий поджог, по горячим следам (горячим – буквально) не нашли, кто в обеденный перерыв открывал её кабинет, не зафиксировано. В коридорах СК, увы, нет телекамер, в отличие, скажем, от Лубянки, где каждый сантиметр общественного пространства контролируется.

А ещё – ровно в то же время, – сожгли квартиру Льдовой. Хорошо, жила она одна. Пожар был несложный, потушили быстро, соседи пострадали мало. Таким образом, документы по делу Франкенштейна остались только в копии, которую сделал для меня Рудаков. Он чуть с ума не сошёл, когда всё это грянуло – убийство следака, поджоги… Просил и требовал, чтобы я никому не говорил про копию, мол, пусть ОНИ считают, что цели добились. Кто ОНИ? Не знаем. ОНИ.

Похоже, Игорёк не врубился, что проблема не в сожжённых протоколах и справках, и причина атаки – не в материалах дела Франковского. Причина в человеке. Алла что-то сопоставила, на что-то наткнулась, но в явном виде ответа нет, ответ сокрыт в разных делах. А подозрения умерли вместе со следователем. Жаль, не успела она поделиться этими своими подозрениями, ждала встречи тет-а-тет. Сказал бы ей «дура», да слёзы в горле мешают… Группа твоя, Игорёк, отравлена недоверием, в этом проблема, и виноват – ты.

Чтобы пройти путь Льдовой, придётся копать.

Значит, будем копать. Подсказки она дать успела. Дело «Пьеро» – важная подсказка.

…Случилась, кстати, ровно в это же время ещё одна акция, хоть и не такая эффектная. Всё было у сволочей продумано, всё по плану. Когда в других местах гибло и горело, кто-то пробрался в Бюро судмедэкспертизы, в опечатанный кабинет Радика Франкенштейна, и унёс жёсткий диск с компьютера. Таким образом, рабочую информацию бывшего начальника морга тихо и аккуратно помножили на ноль.

Информацию убирали со всех возможных носителей, будь то электронная память, бумага или человеческий мозг. Никакой разницы для уборщиков не было.

Суки.

* * *

– Может, на «ты»? – предложил я Мише. – Понимаю, уважение, то-сё, я как бы старше… Но так проще.

– Я и сам думал сократить дистанцию, но стеснялся, – скокетничал он.

Опер стеснялся… Да опер ли ты после этого? Врёт, конечно. Не стеснялся, а просто ему совершенно пофиг, как нам друг к другу обращаться. Мне, собственно, тоже.

Разговор был в кондитерской за стоячим столиком. Оказывается, такие ещё сохранились. Я спросил Мишу, почему он не лезет из кожи вон в поисках убийцы Льдовой, а точит лясы с подозрительным типом, у которого даже паспорт липовый. Он ответил, что на Никитский бульвар сейчас и без него сбежалось полМУРа и четверть Следственного комитета, а «подозрительный тип», возможно, тот единственный человек, с которым имеет смысл говорить о деле. При этом Миша очень ненавязчиво взял мой новый паспорт (я и сам не понял, почему отдал ему ксиву) и с восторгом полистал, приговаривая: «Супер… супер… не знал бы, что фальшак, не раскусил бы…». Вернул мне документ со словами, мол, а давай оформим гражданина Чухова как позывной для секретного сотрудника, настоящая фамилия которого – Есенин. Это шутка, осведомился я. Может, шутка, ответил он. Может, и нет, надо обмозговать. Прежняя-то личность, Сергей Дмитриевич Есенин, абсолютно подлинная, созданная мастерски и существовавшая два с половиной десятилетия. Почему бы ему не быть агентом? Учитывая, что Ушаков формально мёртв, этот путь попроще… Я чуть не сорвался. Путь он ищет, даосист… Однако, глядя оперу в глаза, понял, – не издевался он, а всего лишь пытался решить мою проблему. И тогда я сказал ему: тебе виднее, где бред, а где дао. Мне требуется лично осмотреть и пощупать всё, связанное с последними событиями, лично обойти кучу мест, и чтоб никто нигде не останавливал. Нужно побеседовать с людьми, причём, чтобы со мной разговаривали, а не посылали в известном направлении… Сейчас это называется «пешее эротическое путешествие», поведал мне Миша и подытожил: о том и речь! Обещали – решим вопрос…

– Вернёмся к реальности, – сказал я. – Лёня Вошь на воле?

– Это ведь ты его закрыл в девяносто девятом? И вдруг такие вопросы.

– Не гони беса, майор. Я, конечно, идиот, но не дурак. Что там у вас за грязь?

Опер скривился.

– Ладно… Мутная история. Три года назад за Лёню вписались крупные адвокаты – те, что из золотой своры. Якобы открылись новые обстоятельства. Два года назад была назначена новая психиатрическая экспертиза, которая, в противовес старой, признала Лёню невменяемым. В результате его перевели в психушку, в Сычёвку, где он уж полтора года под интенсивкой. Он там овощ, Сергей. Я сразу отзвонился шефу, попросил проверить твои глюки. Из больницы доложили, что Леонид Вошь болен и его усиленно лечат.

– Отправь кого-нибудь в Смоленск, пусть лично убедятся. Надо своими глазами увидеть, Миша.

– Не дай бог, ты прав…

– И хорошо бы последить за тем подъездом, где я его видел. Не испарился же он! Возможно, там есть нычка. Значит – объявится.

– Согласен. И в Смоленск людей отправлю, и в подъезде глаза подвесим, раз уж такие подозрения. Но если ты прав, мы знаем, кому этот отморозок понадобился на воле.

– И?

– Рефери.

– Тому самому, с чьей подачи за мной вчера следили?

– Тому самому.

– Так, – сказал я, потягиваясь. – Чувствую, мы подошли к главному.

– Подошли. Спрашивай, отвечу, на что смогу.

– Почему ты добиваешься, чтобы я копался в этом дерьме? Ты вообще зачем меня выдернул из деревни, Миша? И не надо снова про то, что, типа, Радик был мне другом.