© Широкорад А.Б., 2024

© ООО «Издательство „Вече“», 2024

* * *

В книге использованы фотографии М. Альперта, Н. Аснина, А. Бродского, Вебера, А. Гранина, И. Запорожского, М. Итенбаха, М. Калашникова, Карната, Кирше, И. Осиповой, М. Редькина, Ф. Семенникова, А. Соколенко, В. Фаминского, Е. Халдея, Хортера, Цюндорфа, Б. Шейнина, А. Широкорада, Энца

Глава 1 Севастопольская побудка

Суббота 21 июня 1941 г. выдалась в Крыму жаркой. Страна в целом готовилась к войне, но в Крыму это было заметно менее всего. Шесть скорых поездов доставили в Севастополь тысячи отдыхающих, которые пересаживались на автобусы или просто в крытые автомобили со скамейками в кузове и отправлялись в санатории и дома отдыха на Южный берег Крыма. Троллейбусной трассы Симферополь – Ялта тогда и в помине не было, и почти все отдыхающие добирались до Южного берега Крыма через Севастополь.

С 14 по 18 июня 1941 г. у западных берегов Крыма состоялось большое учение Черноморского флота. По сложившейся традиции, задачей учения была отработка действий сухопутных войск и кораблей по высадке и отражению морского десанта. За учением наблюдал заместитель наркома ВМФ адмирал И.С. Исаков. В своих мемуарах нарком ВМФ Николай Герасимович Кузнецов писал: «20 июня из района учений в Севастополь вернулся Черноморский флот и получил приказ остаться в готовности № 2».

Несколько иное написано в официальном совершенно секретном труде «Хроника Великой Отечественной войны Советского Союза на Черноморском театре»: «В продолжение 19 и 20 июня корабли производили прием топлива, продовольствия и боезапаса», и никаких сведений о переходе на боевую готовность № 2.

Наоборот, после учений, как обычно, сотни офицеров, краснофлотцев и старшин были отпущены в город. В Доме флота и в театре имени Луначарского даны концерты для моряков, вернувшихся с учения. Вечером 21 июня на берег сошли не только краснофлотцы и офицеры, но и многие командиры кораблей, как, например, командир крейсера «Червона Украина» Н.Е. Басистый.

Адмирал Исаков должен был, как положено, провести разбор учения и на три-четыре дня задержаться в Севастополе. Но по неведомым причинам он отказался участвовать в разборе и отправился на вокзал. О войне адмирал узнал в поезде.

В 0 ч. 55 мин. 22 июня телеграмма наркома ВМФ о переходе на оперативную готовность № 1 ушла из Москвы во флоты и флотилии.

В штабе Черноморского флота в ночь с 21 на 22 июня дежурил начальник штаба контр-адмирал Н.Д. Елисеев. Но, как позже писал оперативный дежурный по Черноморскому флоту Н.Т. Рыбалко, Елисеев заглянул к нему около 23 часов и сказал: «Я на несколько минут отлучусь домой». Появился он только во втором часу ночи уже с телеграммой от наркома.

В штабе Черноморского флота телеграмму получили в 1 ч. 03 мин. 22 июня. В 1 ч. 15 мин. командующий Черноморским флотом объявил готовность № 1. Причём вначале на всякий случай было решено сделать это тихо, через так называемых оповестителей.

Большая часть командного состава Черноморского флота находилась поздно вечером в Доме флота на севастопольской набережной недалеко от Памятника затопленным кораблям. Но многие командиры были дома или в других местах. В 1 ч. 55 мин. по главной базе Черноморского флота был объявлен «большой сбор». Завыли сирены, постепенно стали гаснуть огни на улицах и в домах. Но достичь полного затемнения не удалось, тогда командование флота решило отключить всё электропитание города. Севастополь погрузился во тьму. Горели лишь огни Херсонесского маяка и Инкерманские створные огни.

– Почему горят маяки?! – возмутился Рыбалко.

Его помощник капитан-лейтенант Левинталь растерянно ответил:

– Не знаю, не работает связь.

Рыбалко схватил трубку и связался с начальником гарнизона генерал-майором П.А. Моргуновым. Выяснилось, что у Моргунова уже был по этому поводу неприятный разговор с командующим флотом адмиралом Ф.С. Октябрьским^[1]. Командиру 35-й батареи и начальнику караула Сухарной балки начальник гарнизона приказал срочно выслать мотоциклиста и передать, чтобы створные огни и маяки были немедленно выключены.

Наконец ориентиры на подходах к Севастополю с моря – Херсонесский маяк и Инкерманские створные огни – погасли.

Около трёх часов ночи дежурному сообщили, что посты СНИС и ВНОС^[2], оснащённые звукоуловителями, слышат шум авиационных моторов. Рыбалко доложил об этом Елисееву.

Позвонил начальник ПВО полковник Жилин, спросил:

– Открывать ли огонь по неизвестным самолётам?

– Доложите командующему, – ответил начальник штаба.

Рыбалко доложил командующему флотом. И тут между ними произошел разговор, записанный дежурным.

Октябрьский: «Есть ли наши самолёты в воздухе?»

Рыбалко: «Наших самолётов нет».

Октябрьский: «Имейте в виду, если в воздухе есть хоть один наш самолёт, вы завтра будете расстреляны».

Рыбалко: «Товарищ командующий, как быть с открытием огня?»

Октябрьский: «Действуйте по инструкции».

Подстраховавшись с подчиненными, Октябрьский решил подстраховаться и у начальства, напрямую обратившись не к своему непосредственному начальству наркому ВМФ Кузнецову, а сразу в Генштаб к Г.К. Жукову. Адмирал доложил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолётов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний».

Георгий Константинович спросил адмирала:

– Ваше решение?

– Решение одно: встретить самолёты огнём противовоздушной обороны флота.

Переговорив с наркомом обороны С.К. Тимошенко, Жуков ответил Октябрьскому:

– Действуйте и доложите своему наркому.

А пока Октябрьский, Жуков и Тимошенко обсуждали традиционный русский вопрос «Что делать?», в штабе флота Рыбалко и Елисеев конкретно решали, что ответить начальнику ПВО полковнику Жилину. В конце концов, Елисеев отважился:

– Передайте приказание открыть огонь.

– Открыть огонь! – скомандовал Рыбалко начальнику ПВО.

Но Жилин также хорошо понимал весь риск, связанный с этим, и вместо того, чтобы произнести кратное «Есть!», он ответил:

– Имейте в виду, вы несете полную ответственность за это приказание. Я записываю его в журнал боевых действий.

А тем временем германские самолёты уже были над городом. Внезапно включились прожекторы и открыли огонь зенитные батареи Севастополя. Всего город защищали сорок четыре 76-мм зенитные пушки, подчинявшиеся флоту. Постепенно к огню береговых зениток стали подключаться и зенитные орудия на некоторых кораблях. Задержка в стрельбе на кораблях была связана с тем, что к трем часам ночи ещё ни один корабль не перешел на боевую готовность № 1. Сделано это было гораздо позже. Так, к примеру, флагманский корабль-линкор «Парижская Коммуна» перешел на боевую готовность № 1 лишь в 4 ч. 49 мин., то есть уже после вражеского налёта.

В 3 ч. 48 мин. на Приморском бульваре взорвалась первая бомба, через 4 минуты на берегу напротив Памятника затопленным кораблям взорвалась ещё одна бомба. Но это полбеды. В штаб флота оперативному дежурному с постов связи, с батарей и кораблей доносили, что в лучах прожекторов видны сбрасываемые парашютисты. Генерал-майор Моргунов доложил, что недалеко от 12-й батареи береговой обороны сброшено четыре парашютиста.

– Усилить охрану штаба! – последовала реакция Рыбалко.

В городе началась паника. Поднятые по тревоге моряки и сотрудники НКВД бросились искать парашютистов. Поднялась беспорядочная стрельба.

Наутро выяснилось, что никаких парашютистов нет, а на улицах только среди мирных жителей подобрали 30 человек убитыми и свыше 200 ранеными. Понятно, что это дело не двух бомб.

Рано утром 22 июня Крымский обком партии (секретарь обкома Булатов) телеграфировал горкомам и райкомам партии о введении военного положения в Крыму: «…приведите в боевую готовность партаппарат, все средства воздушной обороны. Поднимите отряды самообороны, мобилизуйте для них автомашины, вооружите боевым оружием, организуйте сеть постов наблюдения за самолётами и парашютными десантами, усильте охрану предприятий, важнейших объектов…»

Но вернёмся в Севастополь. К четырём часам утра вражеский авианалёт кончился, а ещё через 13 минут над городом появились наши истребители. Налёт производили самолёты Хе-111 из 6-го отряда эскадрильи KG4, базировавшейся на аэродроме Цилистрия в Румынии. По советским данным, зенитчики сбили два «хейнкеля», но на самом деле все германские самолёты вернулись на свой аэродром.

В начале пятого часа Октябрьский позвонил Жукову и бодро отрапортовал:

– Вражеский налёт отбит. Попытка удара по кораблям сорвана. Но в городе есть разрушения.

С большим трудом подчиненным удалось убедить Октябрьского, что никакой попытки удара по кораблям не было, равно как и не было мифических парашютистов. Адмирал все ещё сомневался, но в 4 ч. 35 мин. разрешил на всякий случай протралить фарватеры Северной и Южной бухт, а также входной фарватер к бонам.

Бригада траления немедленно приступила к работе, но ни одной мины обнаружено не было. А в тот же день вечером, в половине девятого, у входа в Северную бухту прогремел мощный взрыв – взорвался буксир СП-12. К месту гибели буксира немедленно рванулись катера, но подобрать из воды удалось лишь пятерых из 31 члена экипажа.

В 1962г. в своих мемуарах вице-адмирал И.И. Азаров написал о СП-12: «Это были первые жертвы войны от магнитно-донных мин, тогда ещё нам неизвестных. Их ставила немецкая авиация при налёте на Севастополь»^[3].

После войны в печати появились и другие легенды о германских магнитных минах и как наши герои-моряки сумели распознать их действие и научились с ними бороться. Увы, на самом деле с первыми донными магнитными минами красные военморы познакомились ещё в 1919 г. в боях на Северной Двине с английской речной флотилией.

В СССР впервые магнитными минами занялось «Остехбюро» в 1923 г. Первая отечественная магнитная мина «Мираб» была принята на вооружение в 1939 г. Другой вопрос, что к началу войны наш ВМФ располагал всего лишь 95 минами «Мираб». А самое интересное, что немцы в 1940 г. продали СССР образцы своих магнитных мин. Но из-за системы советской тотальной секретности о минах «Мираб», равно как и о покупке германских магнитных мин, руководство флота не соизволило известить даже командующих Балтийским и Черноморским флотами, я уж не говорю о простых минерах. И действительно, секреты закупленных ещё в 1940 г. германских мин нашим морякам приходилось раскрывать уже в ходе войны, зачастую платя за них собственными жизнями.