«Погасло дневное светило…»

 
              Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
              Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
              Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
              Воспоминаньем упоенный…
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
              Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И всё, чем я страдал, и всё, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…
              Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей,
              Но только не к брегам печальным
              Туманной родины моей,
              Страны, где пламенем страстей
              Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
              Где рано в бурях отцвела
              Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.
              Искатель новых впечатлений,
              Я вас бежал, отечески края;
              Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутной младости минутные друзья;
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной… Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило…
              Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан…
 

1820

Песнь о вещем Олеге

 
Как ныне сбирается вещий Олег
              Отмстить неразумным хозарам,
Их села и нивы за буйный набег
              Обрек он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне.
 
 
Из темного леса навстречу ему
              Идет вдохновенный кудесник,
Покорный Перуну старик одному,
              Заветов грядущего вестник,
В мольбах и гаданьях проведший весь век.
И к мудрому старцу подъехал Олег.
«Скажи мне, кудесник, любимец богов,
              Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
              Могильной засыплюсь землею?
Открой мне всю правду, не бойся меня:
В награду любого возьмешь ты коня».
 
 
«Волхвы не боятся могучих владык,
              А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
              И с волей небесною дружен.
Грядущие годы таятся во мгле;
Но вижу твой жребий на светлом челе.
 
 
Запомни же ныне ты слово мое:
              Воителю слава – отрада;
Победой прославлено имя твое;
              Твой щит на вратах Цареграда;
И волны и суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.
 
 
И синего моря обманчивый вал
              В часы роковой непогоды,
И пращ, и стрела, и лукавый кинжал
              Щадят победителя годы…
Под грозной броней ты не ведаешь ран;
Незримый хранитель могущему дан.
 
 
Твой конь не боится опасных трудов;
              Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
              То мчится по бранному полю,
И холод и сеча ему ничего…
Но примешь ты смерть от коня своего».
 
 
Олег усмехнулся – однако чело
              И взор омрачилися думой.
В молчанье, рукой опершись на седло,
              С коня он слезает угрюмый;
И верного друга прощальной рукой
И гладит и треплет по шее крутой.
 
 
«Прощай, мой товарищ, мой верный слуга,
              Расстаться настало нам время;
Теперь отдыхай! уж не ступит нога
              В твое позлащенное стремя.
Прощай, утешайся – да помни меня.
Вы, отроки-други, возьмите коня,
 
 
Покройте попоной, мохнатым ковром;
              В мой луг под уздцы отведите;
Купайте, кормите отборным зерном;
              Водой ключевою поите».
И отроки тотчас с конем отошли,
А князю другого коня подвели.
 
 
Пирует с дружиною вещий Олег
              При звоне веселом стакана.
И кудри их белы, как утренний снег
              Над славной главою кургана…
Они поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они…
 
 
«А где мой товарищ, – промолвил Олег, —
              Скажите, где конь мой ретивый?
Здоров ли? всё так же ль лего́к его бег?
              Всё тот же ль он бурный, игривый?»
И внемлет ответу: на холме крутом
Давно уж почил непробудным он сном.
 
 
Могучий Олег головою поник
              И думает: «Что же гаданье?
Кудесник, ты лживый, безумный старик!
              Презреть бы твое предсказанье!
Мой конь и доныне носил бы меня».
И хочет увидеть он кости коня.
 
 
Вот едет могучий Олег со двора,
              С ним Игорь и старые гости,
И видят – на холме, у брега Днепра,
              Лежат благородные кости;
Их моют дожди, засыпает их пыль,
И ветер волнует над ними ковыль.
Князь тихо на череп коня наступил
              И молвил: «Спи, друг одинокий!
Твой старый хозяин тебя пережил:
              На тризне, уже недалекой,
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою кровью мой прах напоишь!
 
 
Так вот где таилась погибель моя!
              Мне смертию кость угрожала!»
Из мертвой главы гробовая змия,
              Шипя, между тем выползала;
Как черная лента, вкруг ног обвилась,
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.
 
 
Ковши круговые, запенясь, шипят
              На тризне плачевной Олега;
Князь Игорь и Ольга на холме сидят;
              Дружина пирует у брега;
Бойцы поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они.
 

1822

Узник

 
Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно.
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай улетим!
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..»
 

1822

Птичка

 
В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
 
 
Я стал доступен утешенью;
За что на бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!
 

1823

Cожженное письмо

 
Прощай, письмо любви! прощай: она велела.
Как долго медлил я! как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои!..
Но полно, час настал. Гори, письмо любви.
Готов я; ничему душа моя не внемлет.
Уж пламя жадное листы твои приемлет…
Минуту!.. вспыхнули! пылают – легкий дым,
Виясь, теряется с молением моим.
Уж перстня верного утратя впечатленье,
Растопленный сургуч кипит… О провиденье!
Свершилось! Темные свернулися листы;
На легком пепле их заветные черты
Белеют… Грудь моя стеснилась. Пепел милый,
Отрада бедная в судьбе моей унылой,
Останься век со мной на горестной груди…
 

1825

«Храни меня, мой талисман…»

 
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
 
 
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи —
Храни меня, мой талисман.
 
 
В уединенье чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
 
 
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило…
Оно сокрылось, изменило…
Храни меня, мой талисман.
 
 
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.
 

1825

К***

 
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
 
 
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
 
 
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
 
 
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои,
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
 
 
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
 
 
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
 

1825

Жених

 
Три дня купеческая дочь
              Наташа пропадала;
Она на двор на третью ночь
              Без памяти вбежала.
С вопросами отец и мать
К Наташе стали приступать.
              Наташа их не слышит,
              Дрожит и еле дышит.
 
 
Тужила мать, тужил отец,
              И долго приступали,
И отступились наконец,
              А тайны не узнали.
Наташа стала, как была,
Опять румяна, весела,
              Опять пошла с сестрами
              Сидеть за воротами.
 
 
Раз у тесовых у ворот,
              С подружками своими,
Сидела девица – и вот
              Промчалась перед ними
Лихая тройка с молодцом.
Конями, крытыми ковром,
              В санях он стоя правит,
              И гонит всех, и давит.
 
 
Он, поравнявшись, поглядел,
              Наташа поглядела,
Он вихрем мимо пролетел,
              Наташа помертвела.
Стремглав домой она бежит.
«Он! он! узнала! – говорит, —
              Он, точно он! держите,
              Друзья мои, спасите!»
 
 
Печально слушает семья,
              Качая головою;
Отец ей: «Милая моя,
              Откройся предо мною.
Обидел кто тебя, скажи,
Хоть только след нам укажи».
              Наташа плачет снова.
              И более ни слова.
 
 
Наутро сваха к ним на двор
              Нежданая приходит.
Наташу хвалит, разговор
              С отцом ее заводит:
«У вас товар, у нас купец;
Собою парень молодец,
              И статный, и проворный,
              Не вздорный, не зазорный.
 
 
Богат, умен, ни перед кем
              Не кланяется в пояс,
А как боярин между тем
              Живет, не беспокоясь;
А подарит невесте вдруг
И лисью шубу, и жемчуг,
              И перстни золотые,
              И платья парчевые.
 
 
Катаясь, видел он вчера
              Ее за воротами;
Не по рукам ли, да с двора,
              Да в церковь с образами?»
Она сидит за пирогом,
Да речь ведет обиняком,
              А бедная невеста
              Себе не видит места.
 
 
«Согласен, – говорит отец; —
              Ступай благополучно,
Моя Наташа, под венец:
              Одной в светелке скучно.
Не век девицей вековать,
Не всё касатке распевать,
              Пора гнездо устроить,
              Чтоб детушек покоить».
 
 
Наташа к стенке уперлась
              И слово молвить хочет —
Вдруг зарыдала, затряслась,
              И плачет, и хохочет.
В смятенье сваха к ней бежит,
Водой студеною поит
              И льет остаток чаши
              На голову Наташи.
 
 
Крушится, охает семья.
              Опомнилась Наташа
И говорит: «Послушна я,
              Святая воля ваша.
Зовите жениха на пир,
Пеките хлебы на весь мир,
              На славу мед варите
              Да суд на пир зовите».
«Изволь, Наташа, ангел мой!
              Готов тебе в забаву
Я жизнь отдать!» – И пир горой;
              Пекут, варят на славу.
Вот гости честные нашли,
За стол невесту повели;
              Поют подружки, плачут,
              А вот и сани скачут.
 
 
Вот и жених – и все за стол.
              Звенят, гремят стаканы,
Заздравный ковш кругом пошел;
              Всё шумно, гости пьяны.
 
 
Ж е н и х
«А что же, милые друзья,
Невеста красная моя
              Не пьет, не ест, не служит:
              О чем невеста тужит?»
 
 
Невеста жениху в ответ:
              «Откроюсь наудачу.
Душе моей покоя нет,
              И день и ночь я плачу:
Недобрый сон меня крушит».
Отец ей: «Что ж твой сон гласит?
              Скажи нам, что такое,
              Дитя мое родное?»
 
 
«Мне снилось, – говорит она, —
              Зашла я в лес дремучий,
И было поздно; чуть луна
              Светила из-за тучи;
С тропинки сбилась я: в глуши
Не слышно было ни души,
              И сосны лишь да ели
              Вершинами шумели.
 
 
И вдруг, как будто наяву,
              Изба передо мною.
Я к ней, стучу – молчат. Зову —
              Ответа нет; с мольбою
Дверь отворила я. Вхожу —
В избе свеча горит; гляжу —
              Везде сребро да злато,
              Все светло и богато».
 
 
Ж е н и х
«А чем же худ, скажи, твой сон?
              Знать, жить тебе богато».
 
 
Н е в е с т а
«Постой, сударь, не кончен он.
              На серебро, на злато,
На сукна, коврики, парчу,
На новгородскую камчу
              Я молча любовалась
              И диву дивовалась.
 
 
Вдруг слышу крик и конский топ…
              Подъехали к крылечку.
Я поскорее дверью хлоп
              И спряталась за печку.
Вот слышу много голосов…
Взошли двенадцать молодцов,
              И с ними голубица
              Красавица-девица.
 
 
Взошли толпой, не поклонясь,
              Икон не замечая;
За стол садятся, не молясь