Беня возразил, что не всё так просто. В том смысле, что тому же Лаки, на его месте, многому пришлось обучаться, а чем-то даже жертвовать. А Бенедикт понимал в казённой службе. Ведь до поступления на должность домашнего животного в квартиру инвалида Василича, он получил широкое образование на живодёрне, что на окраине города.

– Например, язык надо знать.

– Зачем?

– Чтобы бы на кличку свою отзываться. Хозяева это любят.

– А если не отзовёшься?

– Не отвяжутся, будут орать, пока не охрипнут. Вот как тебя мой шеф называет?

Собака преданно посмотрела на Василича и завиляла хвостом.

– «Пись-пись»? – после некоторого раздумья, неуверенно спросил кот.

– Ты имеешь в виду «кись-кись»?

– А есть разница?

–«Кись-кись» так всех котов подзывают.

– А «пись-пись» не всех?

– Не забивай голову: «пись-пись» тебе не потребуется. Так вот, шеф называет тебя Аферистом.

Доселе безымянный кот помнил, что когда при встрече Василич высыпал перед ним пригоршню сухого корма, он всегда что-то приговаривал. Но что именно, кот, конечно, не понимал.

– Что это значит?

– Ну, как тебе сказать… Аферист это такое… энергичное, хитрое животное.

– Уважительно!

– А Василич, вообще, к тебе с симпатией относится, даже мне в пример ставит.

Нагловатый, упитанный или, как говорили бабушки на лавочке во дворе, «гладкий» Аферист походил скорее на домашнего кота, чем ничейного. А пугливый, тощий Беня, встретив на лестнице кого-нибудь из соседей, разворачивался и удирал. Широкое образование, полученное по принуждению, многих сделало неврастениками.

– Сложный язык.

– Русский.

– А другой есть?

– Есть. Василич, когда выпьет, говорит: «черти нерусские!». Вот, у этих чертей свой язык. Нерусский.

Следующая новость о жертве, необходимой при поступлении на должность кота домашнего, привела Афериста в состояния шока.

– Лаки ведь яйца отрезали.

– Пытали!? – от ужаса кот остановился и сел на землю. Потом задрал заднюю лапу, словно желая убедиться, что у него всё на месте, и стал нервно вылизываться.

– Да, нет . Сказали, наоборот, чтобы не мучился.

– А он что мучился? – никак не мог понять кот. И видимо пытаясь разобраться, спросил:– А себе они тоже отрезают?

– Отрывают. Тут Василич сказал, что какому-то Аркадию Борисовичу точно яйца оторвёт.

– Жуть какая-то!

–Но разговор о другом. Я тебе объясняю: любая карьера требует жертв.

– Да уж!

– И постоянного совершенствования.

– Например?

Пёс выдержал паузу, обязательную перед важной новостью, и выдохнул:

– Ты знаешь, что Лаки должен какать в коробку?

– Да, ладно!

– Лаки, конечно, бунтует!

– Отчаянный малый!

– Я тебе больше скажу: они тоже в коробку срут. – Беня показал глазами на Василича. – Только в другую. Унитаз называется.

– Зачем?!

– Такие нравы.

– Дурость какая! И котов мучают, и себе жизнь портят.

– Но главное в нашей службе, это, конечно, порода самих хозяев. Лаки в этом плане повезло. Мне тоже.

Беня ткнулся носом в ногу Василича.

Да уж. Если бы не Василич, который работал сторожем на складе, по соседству с живодёрней, и забрал тогда ещё безымянного Бенедикта к себе, сейчас бы приятели не беседовали.

А у Лаки, восхождение по служебной лестнице, или, лучше сказать, получение места (в комнате тёти Поли), как и многие удавшиеся карьеры, произошло не без посторонней помощи. Блатом это не назовёшь, но протекцию, грузчик из овощного магазина, будущему Лаки составил.

Менеджер по переноске квадратных и перекатыванию круглых грузов, был хмур, огромен и чуть пьян, по случаю предстоящего захода Солнца.

Он протянул тёте Поле свою ладонь, на которой уместилась маленькая картонка с развалившимся в ней Лаки, тогда ещё не с угольной, а серой мордочкой.

– Женщина, возьми котёнка.

Тётя Поля попыталась пройти мимо:

– Не нужен мне никакой котёнок!

Грузчик перегородил ей дорогу:

– Хороший котёнок!

Тут с мастером грузовых операций можно было поспорить: котёнок выглядел заморышем. Но дело не в этом. Просто жилищные условия тёти Поли были аховые, и что называется, котёнка там только и не хватало.

– Нет. – тётя Поля даже всплеснула руками. – Отстаньте от меня!

– Тогда, я его сейчас об стену жахну! У тебя на глазах!

Из картонки высунулась серая мордочка котёнка, словно желающая подтвердить свою незавидную участь:

– Тётенька! Ведь «стопудово» жахнет!

– Господи, ну откуда вы взялись на мою голову?!

Фраза была произнесена женщиной с надрывом, но после неё Лаки стало как-то спокойнее.

В комнате тёти Поли, Лаки удивился: какие, всё– таки, люди странные. Сами себя пугают таинственными квадратными метрами, а места свободного навалом! В том же шкафу, хочешь на полке с ботинками отдыхай, хочешь, среди шапок, наверху.

Кстати, совершенно случайно выяснилось, что Лаки никакой не сиамский кот, как все решили поначалу, а самый, что ни на есть, тайский.

А потом, когда кот обжился, и стало казаться, что жизнь удалась, судьба, вдруг, вынесла приговор: чумка.

И начались бесконечные поездки в больничку, и днём, и ночью, где кололи Лаки какой-то страшной штуковиной с иголкой на конце. А соседи брюзжали вслед тёте Поле:

– Бестолку! Всё равно сдохнет.

Что тут скажешь? Можно только повторить: повезло тайскому коту с породой его хозяйки. Выходила тётя Поля своего домочадца.

Болезнь отступила, но от этих мучительных поездок к лекарям, в душе Лаки поселился страх. Он и до болезни был робок, но теперь при появлении в доме сантехника или электрика, кота охватывал просто ужас. И бежал он прятаться под ванну, а когда и это укрытие теряло свою надёжность, залезал под покрывало на диване и не шевелился.

Боязливость не самое плохое качество для казённого служащего, но вы представьте отчаяние Лаки, когда на его должность «кота домашнего», ради которой через столько пришлось пройти, появился новый назначенец.

Метры квадратные это, конечно, ерунда, но миска для сухого корма, между прочим, одна!

Первые дни, после появления в комнате ещё одного кота, Лаки даже перестал смотреть в сторону тёти Поли. Теперь он сидел, только повернувшись к ней спиной. О, сколько обиды и горечи было в этой спине! «Нет предела человеческому коварству!» – вторили спине уши, повёрнутые тыльной стороной к предательнице.

Но надо было что-то делать! Сражаться! И Лаки стал выталкивать наглого «британца» с кровати тёти Поли, когда пристраивались на ночлег.

Котята были примерно одного возраста, и схватка требовала титанических усилий. И в запале борьбы, Лаки поддерживал себе где-то услышанной фразой:

– Понаехали тут!

Но у англосаксов склонность к интригам в крови, и «британец» стал действовать лестью. Он урчал, закатывал глаза, подставлял своё пузцо и лизал руки тёти Поли, когда она гладила его серую шёрстку.

Лаки, не признававший этих «телячьих нежностей», всегда старался подчеркнуть свою независимость, поэтому назвал конкурента подхалимом.

Британец не обиделся, он, вообще, был не обидчив, и пристально посмотрел своими янтарными глазами на Лаки:

– Странный ты малый. Я просто выполняю свои служебные обязанности. Свободные художники там. – Англичанин, по своему обыкновению примостившийся на перилах балкона, кивнул в сторону двора. – Хочешь туда, пожалуйста. Но без миски. Кстати, у нас теперь разные миски. Так что не парься.

– Я и не парюсь.

– Я вижу, как ты не паришься. Между прочим, я здесь в командировке. Через месяц хозяева вернуться, и заберут меня.

– Имя у тебя какое-то странное: Вольтик.

– Меня маленькой девочке подарили, она это имя и придумала.

– Как подарили? – изумился Лаки.

– Ну, «как, как»? Купили и подарили на день рождения.

– Купили?!

– Ты всё со своей независимостью носишься? Понимаешь, дружище, то, что ты валишь не в лоток, а куда вздумается это не независимость. Это всего лишь твоё раздолбайство и мягкотелость тёти Поли. Ладно, хватит умничать: залазь сюда.

– Не могу. Я после болезни высоты боюсь.

– Болезнь это плохо – как-то совсем по-взрослому сказал Вольтик. – Ладно, погнали в комнату. Там что-нибудь придумаем.

Они подружились. Вольтик оказался спокойным, рассудительным парнем, никогда не искавшим конфликта, а частенько, и сглаживающий острые углы, нервной натуры Лаки. Но однажды, тётя Поля не пошла утром на работу, засунула Вольтика в сумку-переноску, и они куда-то уехали.

– Значит, месяц уже прошёл, и эта дура-девчонка уже вернулась. – расстроился Лаки.

Всё произошло настолько быстро, что он даже не успел попрощаться со своим другом. А скорее всего, братом.

На кухне, Лаки увидел, что тётя Поля забыла миску Вольтика. Как же он там без миски будет?!

Но вскоре, тётя Поля вернулась. Лаки был так огорчён, что даже не пошёл её встречать. Но неожиданно, тётя Поля прошла в комнату, не разуваясь, чего никогда раньше не делала. Оказывается, она несла Вольтика, который был без сознания. Тётя Поля положила его на пол. Промежность кота была обильно вымазана зелёнкой.

Когда тётя Поля ушла на работу, Лаки испуганно улёгся рядом с братом, и даже положил на него свою переднюю лапу, словно это могло уменьшить страдания Вольтика.

Когда наркоз стал отпускать, Вольтик открыл глаза и поинтересовался:

– Как сам?

Он был, как всегда безмерно рад жизни, и не собирался расстраиваться из-за такого пустяка, как кастрация.

Лаки так обрадовался пробуждению брата, что не успел подобрать более подходящие моменту слова:

– Тебе тоже отпилили…

– А, ерунда. Издержки нашей профессии. И, поверь мне, далеко не самой худшей.

– Отказались от тебя хозяева? И девочка, эта твоя, которая такое дурацкое имя придумала.

– Бывает. Не усматриваю повода для огорчения. Будем теперь вместе, братуха.

Как только Вольтик очухался и смог ходить, он отправился к своим любимым балконным перилам. Но Лаки решительно перегородил ему дорогу:

– Сегодня нет. Сорвёшься, дурак!

В комнате тёти Поли поселилась, казалось ушедшая совсем, радость. А как ещё прикажете назвать эти два клубка, выкатывающиеся навстречу, едва вы открыли дверь? Концентрация радости жизни в них была запредельная. Поэтому они успевали куснуть друг друга, и толком не оттерев ваших сапог, умчаться по своим неотложным делам.

Осень, и особенно зима, превратили котят в элегантных молодых котов. Благородного серебристого окраса, Вольтика и белого, с чёрной симпатичной чёрной мордочкой Лаки.

А весной началось непонятное. Загрустил и перестал есть Вольтик.

– Ты чего не ешь? – скорее не спросил Лаки, а хотел поторопить брата, ведь дел на день было намечено невпроворот.

Вольтик промолчал, но что-то в его взгляде мелькнуло холодное, чужое. Он тянул с какой-то страшной, не поправимой новостью.

– Ты чего? – перестал есть Лаки.

– Помру я скоро. – сказал Вольтик. Тихо сказал, как что-то само собой разумеющееся.

– Да, что с тобой случилось? Ты заболел?

– Почки у меня…больные. И бабка моя от этого померла молодой, и родители.

– А откуда ты про свою бабку знаешь? – искренне удивился Лаки.

– Я ведь из питомника, с родословной. Только наша вся ветка бракованной получилась, поэтому за полцены и продают.

– Да, брось ты! Тётя Поля вылечит! Она меня от чумки спасла. Там, вообще, без вариантов было! – стал убеждать брата Лаки.

– Ну, разве что тётя Поля… – то ли согласился Вольтик, то ли просто не хотел тушить огонёк надежды, вспыхнувший в глазах брата.

И действительно, через пару дней, тётя Поля задумчиво постояла возле миски Вольтика с нетронутым кормом, а утром сунула его в переноску и они уехали.

– К ветеринару повезла! – облегчённо вздохнул Лаки, убеждённый в волшебных возможностях тёти Поли. – Ну, теперь она его вылечит.

Родственники вернулись почему-то только вечером, хотя Лаки отлично знал, что больничка находится недалеко от их дома. Тётя Поля выглядела какой-то подавленной, а брат был настолько измотан поездкой, что сразу же уснул.

А ещё, в комнате запахло лекарством. Лаки ненавидел запах этих капель, ведь он означал, что у тёти Поли опять заболело сердце.

Утром, когда она ушла на работу, Лаки спросил:

– Чего вы вчера так долго?

– Нас из маленькой больнички направили в большую. Туда долго ехать. Меня там просветили.

– Фонариком?

– Нет. Там, наоборот, в комнате темно было.

– И чего сказали?

– Сказали… Ну, сказали: мы вам письмо напишем!

– Это хорошо. Письмом оно надёжнее. Документ всё-таки. – согласился Лаки.

Но у него осталось ощущение, что брат не договаривает. Как будто, бережёт, зная его впечатлительность и нервозность.

Между тем, с каждым днём Вольтику становилось всё хуже. А тётя Поля почему-то не везла его в больничку. Этого Лаки не понимал. Ведь надо возить его туда и днём, и ночью, к этому бородатому дядьке, и колоть, колоть, колоть страшной штуковиной с иголкой на конце! Ведь только так можно вылечиться!

Лаки бегал кругами по комнате, тыкался носом в ноги тёте Поле, вставал перед ней на задние лапы. Но она словно не слышала, только лежала и смотрела в потолок.

Уже когда Вольтику стало совсем плохо, Лаки удалось до неё достучаться, и тётя Поля достала переноску.

А может дело было вовсе не в мольбах Лаки, а, наконец, пришло письмо, про которое говорил Вольтик. И в нём всё прописано, как и чем правильно лечить брата. И может быть, даже не надо колоть этой проклятой штуковиной с иголкой. Тётя Поля, конечно и сама знает, как вылечить Вольтика: она ведь волшебница, но письма надо было дождаться. Документ, всё-таки.

Сумка стояла посредине комнаты, а тётя Поля почему-то не торопилась засовывать туда Вольтика. Обычно, она делала это очень быстро, а сегодня тянула, как будто давала ребятам попрощаться.

Но Лаки не собирался устраивать долгие проводы. Он, юлой крутился у ног тёти Поли, подгоняя её. Ведь, надо скорее ехать, лечить брата, ведь, ему так тяжко, и видно, как он мается. Наконец, они уехали.

Но тётя Поля вернулась неожиданно быстро. А переноска жутко зияла пустотой.

В тот вечер, Лаки узнал, что оказывается, тётя Поля тоже может плакать. Лаки знал, как плачут их соседки, но никогда не видел слёз тёти Поли.

Ночью, Лаки почти не спал, изредка забываясь тревожной дрёмой. А утром, оставшись дома один, он не находил себе места. А потом, в его измученную бессонной ночью голову, пришла мысль забраться на перила балкона, на которых так любил сидеть Вольтик. И не побоялся, прыгнул на ограждение, но чуть не рассчитал и сорвался вниз.

Но обошлось. Как вы уже знаете, отделался Лаки, всего лишь, парой царапин на своей симпатичной мордашке.

Странное дело, но после этого падения из Лаки ушла боязнь высоты. А вот, при появлении сантехника, он по-прежнему впадал в панику. И когда какой-то страшный дядька стал затаскивать в квартиру строительные материалы, а затем, принялся стучать молотком и визжать дисковой пилой, Лаки убежал и залез под ванну.

Конечно, весь этот кошмар было бы безопаснее пережить под покрывалом дивана, но пробраться туда незамеченным, не представлялось возможным. На следующий день всё повторилось. И когда ужас прекратился, и дядька ушёл, Лаки просидел под ванной ещё три часа. Для верности.

А когда выбрался, то обнаружил, что их с тётей Полей балкон, превратился в комнату с большими белоснежными окнами и подоконниками.

Вот бы Вольтик обрадовался! Ведь лежать на широком подоконнике гораздо удобнее, чем на железных перилах балкона.

Теперь, по утрам на подоконнике Лаки принимал солнечные ванны, а вечером наблюдал, как на свою традиционную прогулку выходят пёс Беня с инвалидом Василичем из семидесятой квартиры. К ним сразу подходит чёрный кот с белым пятном на груди и Василич угощает его пригоршней сухого корма.

Глядя на эту троицу, Лаки вспоминал Вольтика. Как он говорил про должностные обязанности и судьбу свободного художника.

По псу Бенедикту было видно, что он вполне доволен своей должностью. А вот у Василича карьера явно не сложилась. Кота же устраивал статус свободного художника. Конечно, вон у него морда, какая! Одно слово: Аферист.

Неприятности на работе.

Игра сразу не задалась, пошла наперекосяк и через одно место. Через какое именно, конкретизировал, выбежавший к боковой линии, тренер «Молота» Алексей Данилыч. Между собой игроки звали его Торшером. Тень от долговязой фигуры Данилыча, отброшенная на лысое, без единой травинки футбольное поле обосновывала выбор прозвища.

На игровой установке перед матчем, Данилыч минут пять двигал по столу пачку дефицитных сигарет «Союз-Апполон» , обозначая командные действия и дважды упомянул Йохана Круиффа. Философию тотального футбола, преподанную голландской сборной на недавнем чемпионате мира, Торшер изложил конспективно. А в конце выдохнул:

– Хорошо бы гол забить… сразу.

– Лучше два! – дерзким эхом отозвался дальний угол раздевалки.

Дерзил, судя по всему, Валера Сабадаш. Саба был любимцем местной, не измученной аллергией на горячительные напитки, торсиды, а его звёздный статус, подчёркивали автомобиль «Москвич-412» и личное знакомство с директором завода-гиганта, приёмным детищем которого и была команда «Молот».

Ведь, советский спорт, в отличии от советского балета, значился занятием непрофессиональным. Поэтому если по сцене Большого театра грациозно перемещались балерины, то столбы пыли, на футбольном поле города С. поднимали «фрезеровщики» и «электромонтёры» местного завода-гиганта. И судя по зарплатной ведомости, Валера Сабадаш относился к золотому фонду научно-технического потенциала предприятия, хотя на заводе бывал только в день получки.

Торшер колкость проигнорировал, но тут нашлись скептики и у голландской модели игры:

– Данилыч, так там же лужа, размером с Белое море!

Боевой дух выходил из команды, как пузырьки из бутыли с брагой. Чтобы прекратить брожение, тренер грозно рявкнул:

– И что теперь?! Ноги боишься промочить? Хватит болтать! Марш на поле!