– А коли и перепутают, велика ли беда? – усмехнулся Росин, поправляя сбившийся набок капюшон. – Кому я нужен, и так узнают, а кто нарядами любоваться хочет, пусть на дворню смотрят. Я ведь не слон дрессированный, по улицам напоказ ходить. А коли подумают, что нищ, как церковная мышь, так пусть и думают. У меня от этого ни на один завод меньше не станет.

– Слоном подивить ты меня напрасно пытаешься, Константин Алексеевич, – довольно улыбнулся гость. – Видел я сию диковинку намедни. Зверя сего в дар царю о прошлом месяце шах персидский в дар прислал. После принятия Астраханским ханством подданства русского с новым соседом по морю дружбу установить пожелал.

– Ну и как впечатление? – покосился на гостя Росин.

– Чуден зверь, чуден, – кивнул боярин. – Элефантом его митрополит Пимен прозвал. Два хвоста имеет, рога из пасти растут, огромен, как гора и разумен изрядно. Пред государем колени преклонил, кивал в ответ на вопросы вежливые. Однако и есть горазд. По телеге сена в день пожирает, на еще репы с морковью по два пуда.

– В конюшню хоть поместился?

– Нет, – мотнул головой Толбузин и пригладил бороду. – Во дворе с конюхом персидским остался. Правда, государь повелел сарай ему построить со слюдяными окнами, но пока не знает, где? То ли в кремле московском, то ли в слободе Александровской. Но до зимы, мыслю, решит.

– Уж не по этому ли поводу Иван Васильевич посоветоваться со мной желает? – поинтересовался хозяин, оглянувшись назад. Оставшаяся на лугу дворня осталась за взгорком, и теперь говорить можно было спокойно.

– Государь наш, Иван Васильевич… – Толбузин потрепал коня по шее, тщательно подбирая слова. – Государь просил лишь о здоровье твоем узнать. Как чувствуешь себя, Константин Алексеевич, готов ли службу боярскую, как мужу русскому положено, далее нести?

– По здоровью, коли честно говорить, службу я нести могу, – вздохнул Росин, вспомнивший что в нынешнем, шестнадцатом веке служилый человек обязан было отрабатывать свое звание и дарованную на прокорм землю с пятнадцати лет и до тех пор, пока рука могла сжимать оружие. – Но вот надо ли? Я ведь больше пользы принесу, коли тягло честно платить стану, да снаряжение новое для того же войска изготавливать.

– Странен ты, боярин Константин Алексеевич, – вздохнул опричник. – Не по обычаям живешь, и мыслишь странно. Где это видано, чтобы муж сильный, здоровый, да родовитый от права клинком острым землю свою защищать золотом откупался? Не по-русски это, Константин Алексеевич. Срамно. И кабы нехристь какой слова сии произнес, али немец заезжий, еще понятно. Но ты, боярин?! Ты, на дыбу пошедший, дабы крамолу супротив государя раскрыть?

– Никак деньги казне более не нужны стали? – Росин пригнулся, пропуская над головой встречную березовую ветку. – Хорошие, стало быть, времена на Руси наступают…

– Нужны деньги государю, завсегда нужны, – Андрей Толбузин ухватил повод росинского скакуна, потянул, останавливая его, потом привстал на стременах, оглядывая окружающий березняк. Деревья здесь стояли редко, и роща просматривалась далеко в стороны, а широкие листья ломкого папоротника, поднявшегося на светлых полянах, не колыхало ни ветром, ни ползущими по земле соглядатаями. Да и кому могло придти в голову ждать, затаившись у лесной тропы, ценного для чужих ушей разговора? А пешком за конными боярами особо не угонишься – особливо тайком.

– Нужно золото государю, Константин Алексеевич, – продолжил гость. – Зараз полсотни городов строить затеял. А крепостей, так и вовсе сотнями считать впору. Шах-Али, по твоему совету в Ливонию посланный, с богатой добычей вернулся…

– Про то ты уже сказывал, – напомнил Росин, тоже оглядевший принадлежащий ему березняк.

«Осушить бы его, – мелькнула в голове хозяйская мысль. – Дренажные канавы к реке прорыть, а года через два редколесье на уголь вырубить. Хорошее поле будет. Плюс место на берегу Осетра, для новой фабрики удобное».

– Много добычи привез Шах-Али, – словно не услышав собеседника, повторил опричник. – Вполне оправдала она недоимки за последние пятьдесят лет, да с такой лихвой, что еще лет на сто останется. Иван Васильевич доволен, прегрешения прежние Ливонии забыл, потому как главенство его она опять признала, платить впредь обязалась исправно и в хлопоты Русь более не вводить.

На этот раз Росин промолчал, ожидая продолжения.

– Однако челом ему купцы псковские бьют, коим надоело пристани на реке Нарове с ливонскими торговыми людишками делить. На притеснения в городах ганзейских жалуются, и на разбойных людишек, что на Варяжском море промышляют. Так же митрополит московский что ни день, государю укоряет, что храмы православные в ливонской вотчине лютеранцы неведомые наравне с костелами ихними жгут, и паству православную обижают. Мало царю, так еще и духовнику его, монаху Сильвестру на тоже указывает и чином духовным попрекает.

– А про необходимость выхода к Балтийскому морю ему никто ничего не говорит? – поинтересовался Росин, и с удовольствием склонил голову, глядя в изумленно открытые глаза боярского сына и близкого к царю опричника Андрея Толбузина, никогда не учившегося в советской школе.

За годы пребывания в шестнадцатом веке Костя Росин, бывший руководитель военно-исторического клуба «Черный Шатун», уже успел усвоить, что те дороги, что проходят по земле – это дороги для всадников, да отдельных повозок смердов али коробейников. Дороги для товара – это реки, озера и моря, на которых неспешно покачиваются ладьи, везущие в своих трюмах не пуды, а десятки и сотни пудов груза. Именно поэтому, чтобы доставить груз из Риги в Москву его требовалось для начала погрузить на кораблик и морем доставить в Новгород. А если требовалось отвезти его в Вологду – то путь лежал вокруг всего скандинавского полуострова. Закон этот не менялся от того, чьи гарнизоны стояли на Даугаве: русские, шведские или китайские. Чтобы Рига стала русским портом на Балтике, в первую очередь требовалось подвести к ней железную дорогу.

Однако до появления первых железных дорог оставалось еще три столетия, а потому во всей Руси прибалтийские земли интересовали только псковичей, желавших убрать чужих перекупщиков с ведущей от их города Наровы, и больше никого. А потому Росин мог прямо сейчас предсказать, что ответил купеческим лоббистам царь.

– Государь милостив, – вздохнул боярский сын. – Государь не желает попрекать иноверцев их заблуждением, и карать их за неверие. Он сражается с ними глаголом, вступая в прилюдные диспуты с приезжими проповедниками, он разит их своим разумом и знанием. Но обнажать саблю ради истинной веры не желает.

– Что же, – с улыбкой перекрестился Росин. – Наш царь мудр не по годам. Что же плохого в этом?

– Ливония, ако плод перезрелый на яблоне, рядом с границами нашими загнивать начинает, – опричник хлопнул ладонью по крупу коня, и тут же натянул поводья, не давая ему сорваться с места. – Руку достаточно протянуть, чтобы взять ее назад в свою волю, чтобы не дань с нее собирать, а править по разумению своему, как прочими землями. Схизматиков, наконец, с земель предков наших изгнать, слово христово на нее принести.

Росин снова промолчал. Подобная история повторялась за время истории государства российского не раз и не два – когда, прикрываясь громкими словами о высших целях, страну втравливали в кровавые авантюры ради чьих-то мелких шкурных интересов. Конечно, Прибалтика, как всегда, окромя надувания щек никакого сопротивления России оказать не способна, но… Несколько излишне храбрых придурков обязательно найдется, без сражений не обойтись – а стоит ли рисковать жизнью даже одного-единственного русского воина, если для страны из этого никакой пользы не видно? Выход к Балтийскому морю и возвращение Ливонии в лоно прародины – это лапша на уши будущим историкам. А на самом деле митрополиту хочется подмять под себя прибалтийские епархии, и уже самому решать – а разрешать ли там возведение костелов и молельных домов, и сколько брать золота за такое разрешение? Псковским купцам – единолично возить товары по Нарове и Чудскому озеру к своему городу по Балтике. Боярам же хочется прибрать новые, густонаселенные поместья, принадлежащие ныне римскому престолу и Ливонскому Ордену, добыть лишней славы и наград в схватках с не очень опасным врагом.

– Но государь силы Руси тратить на освоение Ливонии не желает, – словно отвечая мыслям Росина, продолжил Толбузин.

– Коли дань платить обещаются исправно, и главенство Москвы над собой лифлянцы признают, так чего копья ломать? – пожал плечами хозяин. – О чем спорить?

– Изгнать давно пора схизматиков немецких с земель наших исконных! – заиграл желваками боярский сын. – Рыцарей поганых, что столько раз горя на наши земли приносили, лжесвященников, что имя Господа нечестивыми молитвами поганят!

Звучало это, конечно, красиво. Вот только смысл слов оставался все тем же: освободить земли епископств и орденские владения от прежних хозяев, чтобы можно было отписать их владельцам новым. И хотя присоединение к Руси новых земель – дело завсегда похвальное, однако в данном случае возможный прибыток явно не соответствовал затратам. Платить-то придется кровью… Ливония – это не Казанское или Астраханское ханство, что только набегами и жили, на чужих слезах силу свою взращивая. Вот их прижать к ногтю следовало в первую голову. Что, впрочем, царь уже сделал. А Прибалтика…

– Государь сил на схизматиков тратить не желает, – покачал головой Росин, – стало быть, и гадать тут не о чем.

– Иван Васильевич сам туда глядеть не желает и ратей никаких не даст, – поправил его Толбузин, – однако и препятствий, коли кто пожелает самолично во благо Руси пот свой пролить, обещал не чинить.

– Что?! – бывший руководитель «Черного шатуна» громко расхохотался, отчего его скакун испуганно всхрапнул и переступил немного в сторону, повернув своего всадника на пол-оборота к гостю.

«Ай да царь, ай да Ванька Грозный, – мысленно восхитился Росин. – Мне такого и в голову не пришло! Значит, России за Ливонию воевать смысла нет, а коли у кого шкурные интересы имеются – разбирайтесь сами, разрешаю. В итоге и казна от военных расходов убережется, и границы у Северной Пустоши раздвинутся. Молодец!»

– Что с тобой, Константин Алексеевич? – забеспокоился неожиданной реакции Толбузин.

– Мудрый у нас царь, – отсмеявшись, ответил Росин. – Дай Бог ему долгой жизни.

– Дай Бог здоровья государю, – перекрестился в ответ гость. – И долгих лет.

Между тем Росин, которому женитьба принесла богатые поместья, а труд и принесенные из двадцатого века знания – хороший капитал и несколько прибыльных мануфактур, привычно попытался прикинуть, что сможет он получить, если ввяжется в эту авантюру? Никаких месторождений, на которые можно наложить лапу, или производств, работающих к нынешнему веку, он вспомнить не мог. Торговые рынки? Так торговать с Ливонией он мог хоть сейчас, покорять ее для этого ни к чему. Конкурентов убрать? Так он пока в Туле живет, ему Ганзейский союз не помеха. Получалось, нет ему от покорения Прибалтики никакой пользы. Пусть живет, не жалко.

– Посему, Константин Алексеевич, – продолжил гость, – ищем мы охотников долг свой перед отчизной исполнить, и в деле возвращения земель древних помочь.

– А кто это «мы»? – поинтересовался Росин, но ответить ему гость не успел: между светлыми стволами замелькали всадники. Оставленная на берегу охранять боярыню дворня стремительно нагоняла своего господина.

Собеседники пришпорили коней, и помчались вперед, к обширной боярской усадьбе.

* * *

Доставшийся ему дом с высоким теремом и обширным двором Костя Росин перестраивать не стал, хотя у углов приказал насыпать высокие бастионы, на которые поставил откованные на собственной кузне крупнокалиберные пищали. В конце концов, земли за Засечной чертой – это не те места, где стоит опасаться появления вражеских полчищ. А коли и случится какая напасть, так перекрестный огонь из двух десятков стволов отобьют охоту лезть к хозяйскому добру куда надежнее, нежели частокол, или даже земляной вал. К тому же, он быстро спровадил на заслуженный отдых, или сторожить другие салтыковские дома – в Москве, Твери, Праге и Суздале опытных ветеранов, служивших не первый десяток лет, быстро сманив на их место, в холопы, молодых пацанов.

Безусые пареньки луками, да саблями острыми, как отцы их, может и не владели, зато и пороха не боялись. За пару месяцев он легко научил их и как пищаль к выстрелу снарядить, и из пушки выпалить. А что касаемо ухода за конями или