Столбов горячо поддержал Шульца и быстро и невнятно попытался произнести страстную речь. Дубовский довольно резко остановил его и начал рассказывать байку про веселого барина, который ехал на нескольких экипажах с книгами, распутными девками и цыганами, потом на постоялом дворе выпил водки и разбил графин об стену, а стопку об голову хозяина: «Чтоб запомнил, болван: политический Иванов в ссылку следует!» Все хохотали, даже жандарм Петренко.

В шесть вечера дотащились до деревеньки Козлищи. Для продрогших ссыльных нашли небольшую выморочную избу. Ефрейтор Шилин привел нескольких крестьян, и ссыльные купили дров, еды и водки – один полуштоф презентовали за труды жандарму. Казенных денег не хватило, добавляли свои. У Дубовского из портмоне выпала мятая ветхая исчирканная рублевая купюра, а Шульц ехидно предложил Максиму разменять ее на монеты. Тот привычно ответил колкостью. Лосев долго смеялся и очень настойчиво предлагал размен обоим. В ответ Максим нагрубил старику, чтоб не хрипел со своими глупостями.

Артур затопил печь и помогал Виктору Столбову готовить ужин – картошку в мундире и курицу. В восемь вечера жандармы, остановившиеся в доме по соседству, заперли своих подопечных в избе и установили караул. Лосев кричал через дверь – уточнял время у ефрейтора Шилина. Потом почему-то не смог открыть свои часы и попросил о помощи Максима. Чертыхавшемуся Дубовскому пришлось повозиться: крышка долго не поддавалась.

За ужином Столбов и Дубовский, не разговаривавшие несколько дней, наконец-то помирились. В немалой степени тому способствовали штоф и полуштоф водки. Две четырехгранные бутыли из зеленого стекла стали главным украшением стола. Впервые с начала перехода за едой не было сказано ни слова о политике. Пятеро мужчин разного возраста вспоминали жен и детей, работу, охоту, выпивки. Потом пели про Стеньку Разина; священный Байкал и Ермака:

 
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
 

Все выглядели бодро и весело. А потом почти одновременно начали клевать носом и легли спать – около половины одиннадцатого.

Примерно в половине восьмого утра проснулся Шульц в закутке за печкой на деревянной кровати. Столбов и Дубовский еще спали на лавках у окон, Лосев по-стариковски на печи, а Артур на большом сундуке у входной двери. Лев удивился, как необычно тих храпун Дубовский. Светало, и Шульц заметил, что грудь Максима не поднимается. Метнулся к товарищу – тот уже не дышал…

– Видишь, Викташа, «фершал» не ошибся, – подвел итог Шульц. – Согласны?

– Нет, – подал голос Артур, и все с изумлением посмотрели на него. – Мы лишь повторили то, что говорили жандармам. Но теперь вижу, товарищи, что все мы темним и не договариваем. Так мы ничего не поймем. Я вот что заметил: в поганом ведре мочи было не меньше обычного. Значит, каждый хоть раз вставал ночью. А кто-то даже сжег в печке бумагу, а пепел выбросил в ведро. Очень странно! Я вставал один раз, примерно в час ночи. Храп раздавался с печки, а с лавок только сопение – Виктора и Макса. Пепел в ведре при луне не разглядеть. Но дымом от горевшей бумаги не пахло.

– Значит, жег Макс, – предположил Шульц. – Корнет нашел одну абракадабру. Другую Макс успел спалить. При этом испачкался в золе-с.

– Послушайте! – Столбов хлопнул себя по лбу и зачастил: – А вдруг М-макс – провокатор охранки? Донесения ш-шифровал. Стал в тягость хозяевам, и жандармы подсунули ему особую инструкцию и велели по прочтении сжечь. И он от-травился ядовитым дымом…

– Ерунда! – отрезал Лосев, насупив седые брови. – Ликвидировать ненужного провокатора можно было бы гораздо раньше и незаметнее. Викташа, а вдруг это ты вспомнил, как с Максом дрался, и что-то подмешал, пока ужин готовил…

– Еще чего! – рассердился Столбов. – Я ж как п-порох – вспыхиваю и тут же остываю. Это Макс желчь копил и брызгался ей, не тем будь помянут. И после смерти нас с-ссорит… Я к ведру часа в два ходил. Макса вообще не слышно было. Артурчик что-то высвистывал носом, Лева сопел. А на печке у Ильича тишина. И дымом пахло – точно. Я еще на печи проверил задвижку, открыта ли. Испугался, не дай бог, угорим.

– Значит, это ты гремел заслоном-с, – догадался Шульц и нехотя признался: – Да, я вставал, еще тогда удивился что Макс не храпит. Присмотрелся – портмоне рядом с ним на подоконнике. Вернулся на койку, только начал засыпать – ты давай греметь.

– Нет, я з-заслон не трогал! – решительно возразил Столбов, вытирая увлажнившийся лоб. – Может, ведро зацепил. И п-портмоне на подоконнике не видел.

– Называется, крепко спали, – мрачно сказал Артур. – Бродили всю ночь. Я вообще ничего не слышал…

– И я! – засмеялся Лосев. – У тебя, Артурчик, молодой сон, у меня стариковский. Поживите, ребятки, с мое на этапах и каторгах – каждым мгновением сна будете дорожить и не слушать, кто гремел.

– А ты, Ильич, вообще не слезал с печи? – прогудел Шульц. – У тебя пузырь луженый-с?

– Слезал разок, но на часы не смотрел, – спокойно ответил Лосев. – Никого не разглядывал, ничего не слышал.

– Что же получается? – задумчиво произнес Артур. – В час, когда я вставал, все были живы-здоровы. Потом поднялся Максим. Получается, он гремел заслоном, раз не Виктор. Макс сжег какую-то бумажку из портмоне, испачкался пеплом. От шума проснулся Лев, Макс притворился спящим и не успел убрать портмоне. После Льва встал Виктор, шумел ведром. Макс уже убрал портмоне и, видимо, вскоре умер…

– Но зачем ему потребовалось жечь ту бумагу среди ночи? – недоверчиво спросил Лосев. – Другого времени не нашел?

– Значит, испугался, – предположил Артур. – Кажется, я знаю, что Макс сжег. – Артур показал товарищам обгоревший клочок бумаги с уцелевшим фрагментом записи «…ию дыш…». – Это та самая почирканная рублевая купюра. Максу не понравились наши шутки, и он ее сжег.

– Эка невидаль, ветхая рублевка! – заметил шульц.

– Дело в том, что на ней написано, – пояснил Артур. – Никудышный я музыкант, коли сразу не узнал строку из песни про Ермака. Сейчас только дошло: «Ко славе страстИЮ ДЫШа»! А на листочке над цифрами «К/Рыл-Д». Это автор стихов – Кондратий Рылеев! «Д» означает «Думы» – название стихотворения.

– Ничего не понимаю-с, – Шульц пожал плечами.

– И я, – поддержал товарища Столбов, а старик Лосев только недоверчиво хмыкнул и принялся барабанить пальцами по столу.

– Песня – ключ к шифру, – пояснил Артур.

– Зачем же его сжигать? – удивился Шульц. – Товарищи, мозги уже плавятся. Давайте лучше снова в «дурачка»…

– Не спеши, Лева, с-складно же получается! – с энтузиазмом затараторил Столбов. – Допустим, Макс почувствовал себя плохо. Испугался, что тяжко заболеет или помрет, а его записку под подкладкой расшифруют. Ночью д-достать ее и уничтожить было трудно. Тогда он просто спалил ключ и тихо скончался.

– Славно рассудил, Викташа! – старик Лосев хлопнул Столбова по плечу. – Завтра, бог даст, еще прикупим водочки и помянем раба божия Максима. И жандармы нас больше не рассорят!

– Ильич, а почему ты никогда не рассказывал про свои подвиги с Максимовым батей? – прогудел Шульц. – Я и то слыхал про ваш золотой обоз. А в итоге ни ваших друзей-абреков, ни золота – только вы двое на каторге.

– Дело прошлое, – Лосев пожал плечами. – Золото, поди, абреки в горы увезли. Гнилой народец. Бросили нас раненых, и мы с Абрашей расползлись в разные стороны. Один черт – поймали… Сие, братцы, трудно вспоминать и долго рассказывать, не один штоф понадобится.

– А вдруг в шифровке у Макса все же был д-донос? – предположил Столбов. – Потому корнет и з-знал, где искать.

– Тьфу на тебя, Викташа! – рявкнул Лосев и зашелся в кашле. – Опять воду мутишь! Сам же рассудил: почувствовал Максимка, что помирает, вот и сжег денежку с шифром. И что толку от того ключа! Все равно записка у корнета!

– Не только, – вновь заговорил Артур. – Она еще и здесь.

Он указал на лоб, достал бумагу и быстро усыпал ее несколькими рядами чисел.

– Неужели запомнил? – изумился Лев.

– Я представил, что каждое число соответствует ноте, причем разных октав, – пояснил Артур. – И запомнил получившуюся «мелодию». Она ужасна, товарищи, петь не буду. Достаточно, что сохранилась в голове. Давайте теперь попробуем расшифровать записку – самым простым способом. Для начала пронумеруем буквы песни про Ермака: «Ревела буря, дождь шумел; во мраке молнии летали. Бесперерывно гром гремел, и ветры в дебрях бушевали…» Итак, записываем: р – 1, е – 2, в – 3, е – была, пропускаем; л – 4, а – 5, б – 6, у – 7, я – 8, д – 9, о – 10, ж – 11, мягкий знак – 12, ш – 13, м – 14, к – 15, н – 16, и – 17, т – 18, с – 19, п – 20, ы – 21, г – 22, х – 23… Теперь смотрим шифровку: 15.4.5.9.16.5.23.10.9.17.18.19.8… Точно, смотрите, получилось: «Клад находится…»

– Ай да Артурчик! – восхищенно произнес Лев и с силой хлопнул парня по плечу. – Вот так голова! Ильич, получается, золото досталось не абрекам, а твоему подельнику-с?

– Понятия не имел, братцы, – еле слышно выговорил сразу помрачневший Лосев. – Ни разу даже не намекнул Абрашка. Наверное, боялся при сокамерниках. А после суда нас в разные места на каторгу отправили. Пока собрался его проведать после амнистии – он уже помер.

– Давай, Артур, читай дальше! – нетерпеливо проговорил Столбов. – А Макс, оказывается, несостоявшийся граф Монте-Кристо!

– Клад находится в двух верстах от деревни Кафтаново Макарьевского уезда Нижегородской губернии в сторону реки Урги, – методично продолжил расшифровку Артур. – Это два мешка золота на дне пересохшего колодца со сломанным журавлем. При экспроприации мы взяли три мешка по сто фунтов. Один забрал за труды мой верный кунак Аслан. Он зарезал наемных абреков, спрятал клад, оставил мне в условленном месте записку и уехал на Кавказ. После каторги я прочитал записку Аслана, нашел колодец, спустился на дно и проверил мешки. Доставать не стал – опасно из-за полицейского надзора, а сил осталось мало. Завалил их мхом и хворостом. Мне осталось жить недолго. Один мешок завещаю сыну Максиму. Он должен найти письмо и рублевую купюру с ключом к шифру в моей книге «Наставление юношеству» между последними неразрезанными страницами. Второй мешок принадлежит моему боевому другу Илье Лосеву. Первым письмом отправлю ему такую же записку, вторым – рублевую купюру с ключом. Максим, Илья, честно делите золото пополам, не ссорьтесь. Иван (Абрам) Дубовский.

Артур, Шульц и Столбов одновременно внимательно посмотрели на Лосева.

– Ну, Ильич, ты артист! – Лев покачал головой. – «Понятия не имел…» Оказывается, Абрам тебе все отписал!

– Не получал! – Лосев, насупив брови, упорно стоял на своем. – Может, Абрашка адрес спутал…

– Не с-складывается, Ильич, – с укоризной сказал Столбов. – Как только ты денежку у Макса увидел, так и закудахтал – давай разменяю. Максимка сильно осерчал. Выходит, записку он не расшифровал, а то бы давно или в Ниццу с тем з-золотишком махнул или на нужды партии его сдал. Наверное, думал, времени в ссылке много, займется позже на досуге. А ты, Ильич, наверно, только ц-цифры получил, а рублевую бумажку, может, на почте из конверта выудили. Вот и третья странность – Максимка сразу умер, как только ту исчирканную рублевку тебе случайно показал. Мы-то понятия про ваши клады не имели.

– И как ты все обделал, Ильич? – грозно спросил Шульц, выпрямившись во весь свой почти саженный рост. – Как сына своего товарища-народовольца сгубил?

Артур молчал, пристально глядя на старого эсера-народовольца и его массивную золотую серьгу. А тот не на шутку рассвирепел и орал, брызгая слюной:

– Еще товарищи называются! Братцы, вы кому поверили? Дворянскому сынку! Для него революция – баловство. Запомнил он кучу цифр, видите ли! Да он сам их придумал, а вы уши развесили!

– Ну, нет, Ильич, такое враз не придумать – про абреков, про «Наставление юношеству», – заметил Лев и вдруг засмеялся: – Хорош сынок! Батькину книгу, выходит, Макс только перед ссылкой удосужился посмотреть – через десять лет после кончины родителя-с.

– Мне теперь все понятно, – объявил Артур. – Макс не жег ту купюру! У него на ладонях было немного золы. Купюру сжег другой человек и испачкал руки. Потом пытался нащупать у Макса пульс на шее и уловить дыхание – вот откуда там следы золы. Видимо, некто решил, что в темноте не сможет полностью очистить золу и поэтому наоборот испачкал Максу ладони – пусть думают, что тот сам трогал грязными руками нос и шею. Тут встал Лев, и некто проворно шмыгнул на кухню и взобрался на печку. Успел там вытереть руки. Когда Лев заснул, некто спустился с печи и вернул портмоне за пазуху покойному. Поэтому Виктор ничего на подоконнике не видел. Спрашивается, зачем некто проверял Макса? Потому что сам отравил ядом замедленного действия! Слышите! А потом решил удостовериться, что товарищ Дубовский мертв. Некто заполучил ключ к шифровке, запомнил и сжег. А золото делить уже не нужно…

– Артурчик, так как он его от-травил? – поинтересовался Столбов, слушавший с напряженным вниманием и даже забывший вытереть увлажнившуюся лысину. – Вместе ж ели-пили, все на глазах.

– Но в водку некто все-таки ухитрился подмешать снотворное, – заметил Артур. – Он же мастер точной механики, золотые руки. Ловкость фокусника! Наверняка у него перстень развинчивается, а там сонный порошок. Правда, маловато насыпал: мы все же вставали ночью. Он, если вы не знаете, жил на конспиративной квартире с аптекарем. Наверняка сделал запас снадобий. А я еще подумал – почему у такого мастера вдруг крышку на часах заело. Теперь понятно – специально. И Макс был вынужден сильно жать на крышку – при этом повредил указательный палец об отравленный выступ. Помните, фельдшер отметил эту царапину. А старуха кричала, что казак как цыган с побрякушками. Я давно обратил внимание, что серьга у него не особо оттягивает мочку уха. Значит, не такая уж тяжелая, внутри наверняка полая, а в том тайнике – яд. На всякий дорожный случай…

– Господи, какая чушь! – хрипло простонал Лосев. – Братцы, неужто вы верите в глупые фантазии барчука?

– А ты, Ильич, сними перстень и серьгу, – миролюбиво предложил Артур. – Покажи, что там ничего нет, это просто украшения.

– Идите к черту! – рявкнул Лосев. – Только троньте! Думаете, старик? Да, мне пятьдесят пять, но силищи еще хватит – вам меня не одолеть.

– Против троих тебе все равно не устоять, – заявил Шульц. – Меня, между прочим, тоже силенкой господь не обидел. Признаешься или нам нужно тебя скрутить?

– Признаюсь, – едва слышно произнес Лосев и отвернулся. – Бес попутал, братцы. Откуда ж я знал, что Артур таким смышленым пареньком окажется! Братцы, раз уж так вышло, не выдавайте жандармам! Это ж суд будет, определят меня к уголовникам – на радость той гниде Петренко. А золото на всех поделим поровну, честно! Перстень, серьга, кое-что у меня в подошвах припрятано – на месте надежные документы купим и сбежим. По рукам, братцы?

Ему не ответили. Трое ссыльных встали и молча разошлись по своим углам. Старик Лосев остался сидеть за столом, замерев, словно изваяние. Каждому предстояло принять сложное решение…

И когда утром в избу вошел корнет Смыслов, Артур, не сомкнувший глаз всю ночь, все еще колебался…