Москва, Лубянка, наши дни

…Генерал-лейтенант Тарасов, одетый по обыкновению своему в легкий льняной костюм светлокремового оттенка, сидел за огромным письменным столом, зеленое сукно которого, вне всяких сомнений, еще помнило грозного наркома госбезопасности. Имя его, впрочем, всуе не принято было поминать в этих стенах. По привычке покусывая дужку очков в тонкой золотой оправе, генерал задумчиво смотрел на килограммовый слиток банковского золота, который приволокла из смоленских лесов майор Наташа Ростова.

С одной стороны, находка этого предмета сильно осложняла дело, ибо рассматривать ее как случайную – значило откровенно закрывать глаза на вполне очевидные факты. С другой стороны, даже без заключения экспертов, которое, кстати, готовое лежало на столе, было ясно как день, что это – то самое золото. А сие обстоятельство как нельзя лучше работало на официальную версию, как говорится, било в самую десятку. Ростова, конечно, молодец. Хватка у нее бульдожья. Вцепится – не отпустит. Это же надо – раскопать в бездонном архиве ГУВД Москвы дохленькое дело об убийстве профессорши почти тридцатилетней давности, провести параллели и, что самое главное, – сделать правильные выводы. Такое, вне всяких сомнений, даже не каждому оперу со стажем по плечу. Конечно, милицейские эксперты – тоже молодцы, тут ничего не скажешь. Умели все-таки в советское время работать. Генерал вздохнул. Догадались же взять пробы и провести экспертизу золотого слитка с письменного стола в кабинете мужа убиенной. И не просто взять, а сделать сравнительный анализ, показавший: на месте убийства обнаружен слиток золота чистейшей 999-й пробы, по заключению химической экспертизы, из того самого груза, след которого теряется аж в 1941 году. Правда, тогда, в далеком семьдесят четвертом, дело по какой-то причине так до конца и не довели. И после долгих мытарств по разным кабинетам оно в итоге оказалось надежно заперто в архиве. Как Ростовой удалось за столь короткий срок построить вполне реальную версию, да в придачу в таком огромном лесном массиве, как смоленский, разыскать еще один золотой слиток, идентичный зафиксированному в мае 1974 года на месте убийства женщины в доме на Котельнической набережной? Лично для генерала это оставалось загадкой. А вот для Ростовой, похоже, такой фарт вполне в порядке вещей. Вон сидит себе напротив и как ни в чем не бывало кокетничает с Михаилом Суходольским, все-то ей нипочем.

– Товарищи офицеры, попрошу внимания, – генерал кашлянул в кулак, – Ростова, докладывайте.

Я, пригладив волосы, нараспев начала:

– 23 мая 1974 года в квартире на Котельнической набережной был обнаружен труп гражданки Блюмкиной Елены Владимировны, в девичестве Веретенниковой, 1923 года рождения. Красивая женщина, супруга известного хирурга, была убита тупым округлым предметом. Удар страшной силы был нанесен в правую височную область. Там же, в квартире, был обнаружен труп пресс-атташе посольства ФРГ в Москве, некоего Карла Вассермана, естественно гражданина Германии. Из квартиры ничего не пропало. Что подтвердили соседи и прибывшие потом сын и муж.

– Почему «потом»? И кто у нас муж и сын? – перебил генерал.

– Супруг Веретенниковой – профессор медицины Блюмкин, светило советской науки, обладатель всевозможных степеней и званий. Сын по образованию историк. На момент убийства оба были в служебных командировках и в Москве отсутствовали. Алиби у обоих просто железобетонное. Так вот, сыскари встали было в стойку, когда обнаружили в кабинете профессора большой слиток желтого металла. А уж когда получили результаты экспертизы, которая показала, что слиток этот из золота, причем высочайшей пробы, да еще и весом в целый килограмм, сами понимаете, такое началось… Учитывая тот факт, что находящийся на международном научном симпозиуме в Швеции супруг убитой был все-таки хирург, а не дантист, а также немалый вес слитка, суета вокруг убийства поднялась большая. Кстати, откуда в квартире взялся слиток золота, никто из домочадцев так и не смог объяснить. Интерес к этому делу подогревался еще и тем, что хозяин квартиры, как я уже говорила, был крупным ученым, лауреатом Государственной премии и дважды Героем Социалистического труда и вдобавок членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР. Ну а из-за мертвого иностранного дипломата, обнаруженного в центре Москвы, такая волна поднялась… Вполне естественно, что поначалу все заинтересованные службы стояли, как говорится, на ушах. Но вскоре дело резко затормозилось. Мощная следственная машина начала давать серьезные сбои прямо на глазах. А потом и вовсе все материалы по этому делу оказались в архиве. Громкое по сути дело спустили на тормозах. Но поскольку, как известно, в те былинные времена отношения между МВД и КГБ СССР были, мягко говоря, не совсем теплыми, да и доступа к особо важным и секретным материалам, как вы помните, даже у «важняков» нашей конторы практически не было, то, как говорится: «Пока волкодавы дрались, кость шавка утащила». Очень было похоже, что в этом деле сильно замешан кто-то из тогдашнего высшего политического руководства. В этом случае, согласитесь, все сразу встало бы на свои места. Дом-то стоит на Котельнической набережной – это вам не пятиэтажка в Бибирево. Правда, тут оказалось чисто. Никаких тебе кремлевских жен, отцов, любовников. На мой взгляд, в этом деле прослеживается еще одна странность. Ну кто у нас жертва? Профессорская жена – серая мышка, домохозяйка. Все просто и вроде бы понятно. Но во время осмотра в квартире был обнаружен тайничок, прямо как в кино, – аккурат под каминной полкой. А в нем – свидетельство о награждении капитана НКВД Веретенниковой Е.В. именным оружием! Вальтером модификации Р.38 К, и год стоит – 1944, причем за подписью самого Берии Л. П. Я, честно говоря, чуть с катушек не слетела. Веретенникова – девичья фамилия потерпевшей!

– Знаю я этот пистолетик с укороченным стволом, – прервал генерал доклад, видимо не упустив момент в очередной раз блеснуть эрудицией, – стоял с 1944 года на вооружении СС, Гестапо и СД.

– Совершенно верно, – я восхищенно посмотрела на начальника и протянула ему лист бумаги, – вот краткая справка.

– Молодец, Ростова, как всегда, поработала хорошо, основательно. Учись, Суходольский, – генерал передал справку моему напарнику, – зачитай вслух, заполни пробелы в своей эрудиции, я-то еще в советские времена с этим оружием сталкивался. Агенты «Штази» вовсю его пользовали. Правильно я говорю? А, Ростова?

– Так точно, товарищ генерал.

– Ну давай, Суходольский, мы ждем.

– В 1944 году Главное управление имперской безопасности – РСХА (Reichssicherheitshauptamt – RSHA), – еле выговорил Мишка по-немецки, – заказало партию укороченных пистолетов Р.38 для нужд СС, Гестапо и СД. Однако заказ был выполнен не Carl Walther GmbH, а фирмой Spree-Werke GmbH. На этих пистолетах уже не было фирменной эмблемы «Вальтера» в виде флажка, и на оружии стало ставиться новое оригинальное клеймо. Всего было изготовлено несколько тысяч укороченных вариантов, получивших обозначение Р.38 К. Длина ствола таких пистолетов составляла 72 мм. Патрон – 9 мм. Вместимость магазина – восемь патронов, – громко закончил Мишка и, вернув справку генералу, сел на место.

Генерал усмехнулся и продолжил, не глядя в документ:

– Мушка у этой модификации вальтера была выполнена заодно с затвором-кожухом и являлась его частью. Целик тем не менее был регулируемый. После Второй мировой войны бойцам спецподразделений ФРГ по борьбе с терроризмом требовался как раз такой небольшой пистолет для скрытого ношения. Специально для этой цели фирма Walther вновь наладила мелкосерийное производство укороченного варианта под обозначением Р.38 К. С 1974 по 1981 год было выпущено около 1 500 таких пистолетов. В них уже использовался патрон 7,65 мм Parabellum. В ГДР также использовали Р.38. В частности, такой укороченный вариант состоял на вооружении Министерства государственной безопасности (Ministerium fiir Staatssicherheit, «Штази»), – скороговоркой просветил нас генерал и кивнул в мою сторону – мол, Ростова, продолжай.

– Интересная деталь: безутешный вдовец, вернувшийся с конференции и немедля вызванный в прокуратуру, клялся и божился, что понятия не имеет о том, откуда у его благоверной пистолет, – продолжила я. – Твердил как заведенный, что предъявленные ему следователем для опознания документы на вальтер видит первый раз в жизни. Каково? Кстати говоря, на том историческом документике отпечатки пальцев были исключительно Веретенниковой. А сам пистолет при обыске обнаружен не был. Зато в том же тайнике найдена коробка с патронами, где не хватало именно восьми штук. Напомню, что емкость магазина этой модели пистолета – аккурат восемь патронов. Из тела пресс-атташе были извлечены три пули калибра 9 мм. На месте преступления обнаружены три стреляные гильзы того же калибра и маркировки, что и остальные в найденной коробке. Складывалась картина, что дипломата могла убить хозяйка квартиры. Но и это еще не все. В том же тайнике было обнаружено большое количество нехилых государственных наград. Причем все как на подбор боевые, в количестве, всем внимание, – восьми штук! Юбилейные медальки в расчет, естественно, не брались. Одних только орденов Боевого Красного Знамени пять штук! Документы выписаны всё на ту же гражданку Веретенникову. И опять профессор утверждал с пеной у рта, что понятия не имеет, откуда у его законной супруги взялись все эти награды. Получилось в срочном порядке отправить запрос в архив наградных дел, и вот – пожалуйста! – Я протянула генералу официальный бланк ответа, – Все орденские книжки подлинные. Только в личном деле Веретенниковой никаких отметок о награждениях нет, за исключением медалей «За боевые заслуги» и совсем уж массовой «За Победу над Германией», ну и весь набор «юбилеек». Но это уже всё – послевоенные награждения. В военкомате ничего толком мне сказать не смогли, только разводили руками. Самое интересное, воевала она отнюдь не летчицей, как можно было подумать исходя из наград, а простой медсестрой, Второй Белорусский. Да и то только с мая 1944 года, а в ноябре того же года она уже была демобилизована из действующей армии в связи с беременностью. Хотя в армию она призывалась изначально в июле 1941-го, но практически сразу пропала без вести, о чем в личном деле стоит соответствующий небрежный фиолетовый чернильный штамп. Видите, что получается? В личном деле одно, а в архиве наградных дел – совсем другое.

– В архиве собраны Указы Президиума Верховного Совета СССР, Приказы командующих фронтов о награждении за воинские заслуги во время Великой Отечественной войны с указанием наград и списков награжденных. В сопроводительных документах к ним – списки представленных к орденам и медалям и наградные листы с личной информацией о героях и, насколько я помню, даже с описаниями боевых подвигов, за которые произведены награждения. Или я, по старости лет, что-то путаю? – генерал удивился.

– Все-то оно так, товарищ генерал, но, к сожалению, как у нас часто бывает, наградные листы имеются в архиве далеко не ко всем наградам. Для части награжденных в делах имеется только сокращенная именная информация в списках Указов и Приказов, а описание подвига как такового вообще отсутствует. Это обусловлено тем, что по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 10 ноября 1942 года право производить награждения получили также командующие армиями, командиры корпусов, дивизий, бригад и даже полков. В наградных делах, охватывающих период с этой даты и до конца войны, кроме Указов Президиума Верховного Совета СССР и Приказов командующих фронтов содержатся приказы о награждениях, выпущенные непосредственно в воинских частях. К этим приказам наградные листы не были предусмотрены, а описание подвига содержится непосредственно в соответствующей строке списка награжденных. – Я развела руками.

– Ростова, – Тарасов вдруг подозрительно посмотрел на меня, – а скажи-ка мне, красавица, каким образом без моей подписи ты умудрилась не только отправить запрос в архив наградных дел, но и заполучить оттуда официальный ответ?

– Вы опять правы, товарищ генерал, грешна. – Я села прямо как примерная школьница на уроке, опустила глазки и сложила ручки на сдвинутых вместе коленках. – Съездила к ребятам, попросила. Они вошли в положение и помогли. Но я же старалась в интересах общего дела.

– Доиграешься ты у меня, точно говорю. Ростова, предупреждаю, чтобы это было в последний раз. А то я с вами так до пенсии не дотяну.

– Есть, товарищ генерал! – Я подняла голову и, посмотрев на начальника, увидела лукавые искорки в его обычно холодных как лед голубых глазах.

– Так где, говоришь, пропала наша медсестра? – спросил генерал.

– Под Смоленском. Откуда и призывалась. А дальше – полная неизвестность, вплоть до мая 1944 года.

– Опять Смоленск? – нахмурился Тарасов.