Стас говорил с той особенной интонацией змея-искусителя, которая для меня этот заурядный исторический факт превращала в очень личное событие. Я попытался запить эти слова и эту интонацию глубоким глотком «Кванчкары».

– Когда у Достоевского был творческий кризис, жена отправляла его играть на рулетке. Он, конечно, проигрывался, и потом из чувства вина мог писать неделями.

Стас своей интонацией каким-то непостижимым образом встраивал меня в этот перечень небожителей. Никогда раньше не замечал, что интонация так влияет на смысл сказанного.

– Пожалуй, самым азартным игроком был все-таки именно Пушкин. Перечитай его «Пиковую даму». Она полностью посвящена игре как жизни и жизни как игре.

Кристина бросила на меня удивленный взгляд: я с бессмысленным видом вертел телефон возле уха, молчал, но не отключался, а в трубке был отчетливо слышан голос с той особенной интонацией разговора, когда твой собеседник не нуждается в твоем ответе.

– Представляешь, великий Франсуа Вийон завещал приятелю шулерские кости, залитые изнутри свинцом.

Я почувствовал себя подростком, которого растлевают, хотя он уже согласен.

На ее губе осталась капелька красного вина. Я прикасаюсь к ним. Впервые губы Кристины не напряглись в ответ на мое прикосновение, а расслабились, и это новое ощущение доверчивой мягкости губ с привкусом хорошего вина стало чем-то новым для нас.

До этого губы Кристины всегда были напряженными. Когда я впервые прикоснулся к ним, это было напряжение отказа.

– Мы когда-нибудь поцелуемся?

– Может быть…

– Ты всегда говоришь «нет»?

Затем в наших поцелуях появилось напряжение ее вопроса «все ли правильно делаю?» Иногда между нашими губами проскакивала электрическая искорка, не больно жаля нас, и Кристина почти перед каждым поцелуем стала проводить пальцами по моим губам, словно заземляя наши и без того слишком земные отношения. И только сегодня ее губы расслабились, возможно, впервые впуская меня в свою жизнь.

Мы съезжаем с трассы на узенькую дорожку, потому поворачиваем налево, потом еще раз налево… Асфальтовые дороги-сосуды становятся грунтовыми дорожками-капиллярами. Колеса хлюпают по лужам, предательски проскальзывают, но продолжают катиться куда-то в лесную глушь. Хочется выключить цивилизацию как выключают телевизор. Хочется заблудиться, но как же это тяжело сделать, когда этого хочешь…       Вдруг стало почти темно. Свет облачного цвета с трудом пробивается сквозь ветви елей и сосен. Я выключаю двигатель, и становится очень тихо, только что-то мурлыкает радио как часть этой тишины. Кресла откинуты назад… Одежда не имеет значения…

Я поцеловал ее куда-то возле виска. Она слепым котенком ткнулась мне куда-то в шею. Я стал целовать ее волосы, глаза, уши, шарф, куртку, снова глаза и волосы… Кристина впервые не обращает внимания на мои поцелуи, и сама пытается прикоснуться губами ко всему, что имеет ко мне хоть какое-то отношение… Я целую ее дыхание. Она целует мой поцелуй… Заросли поцелуев… Я все равно поцелую тебя больше раз, чем ты меня! Мои поцелуи все равно страстнее и нежнее! Ну, пожалуйста, поцелуй меня так, чтобы я понял свою неправоту, а потом снова бросился бы доказывать свое превосходство! Кажется, только сегодня я начинаю понимать самоценность поцелуя. Впервые в моей жизни поцелуй не прелюдия к сексу, а сам секс.

– Ты целуешь меня с серьезными намерениями? – с тенью беспокойства шепчет Кристина.

– Ну не для удовольствия же…

…В боковое стекло со стороны Кристины неожиданно постучали. Чье-то лицо уставилось на нас, исчезло, и почти сразу показалось снова, но я не уверен, что это было одно и то же лицо. Я поднял голову, и увидел, что мимо машины идут люди. Много людей, человек двадцать, с большими сумками и с детьми, которых они держали за руку и которых в вечерней полумгле было сложно отличить от сумок. Скорее всего, мы заехали на дорожку, которая ведет от железнодорожной платформы к поселку, и не просто заехали, а почти полностью ее перегородили. Люди недовольно боками терлись и стукались сумками об машину. Кто-то ругался, кто-то посмеивался…Кристина даже не пошевелилась. С неприкрытой грудью она лежала на кресле, разбросав руки, волосы, свой аромат, все, что от нее осталось… Мне даже в голову не пришло набросить на нее что-нибудь из одежды. Пусть смотрят! Пусть все смотрят! Невероятное состояние несмущения, ранее мне абсолютно несвойственное, вдруг стало частью меня, и, более того, мне почти захотелось поделиться этим ощущением с теми незнакомыми людьми, которые недовольно цепляют мою машину. Наконец-то новые ощущения начинают посещать меня. Значит, я жив! Стас не прав! Я способен на новые эмоции!

Я не спорю с ним сейчас…

Хотя, конечно же, спорю.

И самое паршивое, что, судя по всему, буду продолжать спорить с ним, пока кто-то из нас не признает свою неправоту.

– Поехали! Я даже знаю куда!

Я включил двигатель, рванул с места, проехал метров десять, но «Селика» вдруг резка ушла вправо, я дернул руль влево, но машину по-прежнему тянуло в другую сторону и будто засасывало в глубины леса. Я остановился и вышел из машины. Рубашка на мне была застегнута, кажется, лишь на одну пуговицу. Капли дождя, как стакан холодной воды после пьянки, стали приводить меня в чувство. Правое переднее колесо предательски повисло над кюветом. Машина по-свински брюхом прижалась к раскисшей весенней грязи.

Я набросал веток под колеса. Попробовал, осторожно газуя, все-таки выкатить машину на дорогу, но одно из двух передних ведущих колесо цеплялось только за воздух, и потому мы лишь плавно раскачивались практически на одном месте. В какой-то момент мне не хватило терпения, я ударил ногой по акселератору, «Селика» взревела, и я почувствовал, что в результате она лишь еще больше зарылась в раскисшую почву.

– Мы застряли! – сказал я Кристине. – Тебе надо выйти.

– Не могу, – с капризинкой в голосе пролепетала Кристина. – Не могу и не хочу! Давай останемся здесь… Просто включи музыку погромче, и давай жить в этой машине…

– Ты не поняла: мы действительно не можем двинуться с места, – сказал я, обошел машину и открыл дверь со стороны Кристины.

Хлесткий порыв ветра дал ей пощечину. Кристина стала торопливо натягивать на себя одежду. Я чмокнул ее в макушку и приподнял с кресла, чтобы по-рыцарски на руках отнести ее куда-нибудь, где ветер и дождь не тиранили бы ее сильно, пока я вытаскиваю машину. Сначала она ударилась головой о крышу машины, но, пожалуй, все-таки не настолько сильно, чтобы в отместку тыкать меня локтем в живот.

– Я же не специально! – выдохнул я, но тут моя нога предательски поехала по мокрой земле вглубь кювета, а за своей ногой туда же поскользил я, и потом Кристина, и затем сверху еще чей-то пронзительный визг.

– Хорошо, что здесь не глубоко, – произнес я, убедившись, что наши кости целы.

Кристина сидела на самом дне кювета и брезгливо пыталась сбросить с пальцев сталактитами прилипшую землю, но ей этого не удавалось.

– За грязевыми ваннами не обязательно ехать к Мертвому морю, – улыбнулся я. Это маленькое приключение забавляло меня все сильнее.

– Ты испачкал мою любимую куртку, – по-детсадовски ворчала Кристина, смешно отплевываясь от намокшей пряди собственных волос, которая назойливой змейкой лезла ей в рот.

Я выбрался из кювета и стал раскачивать и толкать «Селику» в надежде выкатить ее на колею. Машина терлась днищем по земле, и мне даже в какой-то момент показалось, что я сдвинул ее дальше, чем сто лошадиных сил двигателя, скорее всего, так оно и было, но какое это имело значение, если «Селика» по-прежнему тремя колесами окопалась, как пехота, а четвертым парила над почти пропастью.

– Эти грязнющие джинсы теперь можно только выбросить, – стоном раздалось из-под ближайшей ели.

– У меня появилась блестящая идея! – бросился я к Кристине.

– Какая? Убить меня в этой глуши и съесть? – раздраженно пробурчала она.

– Сейчас я буду учить тебя управлять автомобилем! Ты ведь давно хотела погонять на машине, правда? Сейчас мне очень стыдно за то, что я ни разу не пустил тебя за руль этого прекрасной «Селики». И лучшей возможности начать осваивать автомобиль сложно представить. Ты ведь никуда не торопишься?

– Сложно торопиться на застрявшем автомобиле…

– Ну, вот и отлично! Садись за руль. Только, пожалуйста, не спрашивай меня сейчас почему здесь три педали, хотя у человека всего две ноги.

– Я знаю, почему здесь три педали: эта машина для трехногих людей. А в машинах для девочек всего две педали.

Кристина с чувством пачкала грязными руками руль.

– Твоя задач – оседлать сотню лошадей, которые живут внутри этой машины… Я к ним прибавлю еще одну свою собственную силу, и мы вместе вытащим «Селику» и ты получишь первый водительский опыт, – я был отъявленным оптимистом.

– Надо срочно к заднему стеклу машины прикрепить знак, на котором нарисована дама в шляпке, – думала о чем-то своем Кристина.

– Не отвлекайся на внешние эффекты, – пытался я настроить Кристину на конструктив. – Нажми левой ногой левую педаль… Дерни эту ручку вперед… А теперь медленно левой ногой отпускай левую педаль и правой ногой также медленной нажимай на правую педаль…

Машина взревела раненым зверем.

– Да не торопись ты так, – всерьез испугался я. – Я тебе рассказал, как сдвинуться с места, но еще не сказал, как остановить машину, а ты уже гонки устраиваешь.

– Я чуть не уехала, не пристегнув ремень безопасности! – закричала Кристина, сняла ногу со сцепления, машину сильно дернуло, двигатель заглох и наступила тишина.

– Водить машину также сложно, как делать макияж перед выступлением на подиуме, – искал я нужные слова. – Но раз ты способна справиться с холодильником и микроволновой печкой, то справишься и с автомобилем. Начнем с начала. Поворачиваешь ключ в замке зажигания, как будто ты входишь к себе домой… Левой ногой нажимаешь на левую педаль… Дергаешь эту ручку вперед…

– Как эта ручка называется? – вдруг откликнулась Кристина.

– Тебе не нужно знать, как она называется, эти знания тебя будут только старить, – я снова нашел нужные слова, потому что лицо Кристины осталось сосредоточенным как перед витриной магазина. – Теперь я выйду из машины и буду толкать ее сзади, а ты левой ногой отпускай левую педаль и нажимай на правую…

Я изо всех сил приподнял зад машины и попробовал толкнуть ее вперед. В этот момент двигатель снова взревел и передние колеса отчаянно закрутились на месте.

«Черт, я опять не успел сказать Кристине, как останавливать машину», – вдруг вспомнил я.

– Когда машина выйдет на дорогу… – заорал я.

– Что?! – заорала в ответ Кристина через открытое окно сквозь рев двигателя и скрежетание колес.

– Когда… – снова начал я. Но тут мне показалось, что машины поползла на брюхе в кювет.

– Не слышу! – раздался чуть слышно крик Кристины.

– Ноги вверх! – закричал я, потянул на себя спойлер «Селики» в надежде удержать машину от падения, но лишь поскользнулся сам и рухнул всем телом под поток грязи из-под бешено крутящегося переднего колеса.

Кристина выскочила из машины, которая тут же снова заглохла, подбежала ко мне, поскользнулась, шлепнулась рядом под выхлопную трубу, и стала ощупывать мои руки и ноги, снимать ошметки грязи с волос и лица, и причитать по-старушечьи, и от этого как-то особенно нежно и трогательно:

– Ты цел? Руки-ноги целы? Не ушибся? Что это за кровь? Ты не теряешь сознание? Где аптечка? Я обработаю твою рану. Кажется, это просто царапина. От этого не умирают даже мужчины…

За такую нежность женщине можно простить даже то, в чем она не виновата.

Мы очень долго сидели в машине молча и грустно. Наверное, минуту… Или две…

– Через десять лет мы будем вспоминать об этом как о забавном приключении. Представь, у нас будет домик где-нибудь здесь, на заливе, и мы будем Стасу и Иринке рассказывать о твоем деревенском стриптизе.

Кристина настороженно молчала. Тогда я еще не знал, что заглядывать в будущее в разговорах с женщиной – это самое рискованное лингвистическое приключение. Я всегда этого подсознательно избегал, и, видимо, именно поэтому до сих пор еще ни разу не женился.

– За эти десять лет твоя грудь станет только красивее. После беременности она станет чуть больше, но не изменит своей практически идеальной формы, – нагло фантазировал я.

Кристина молчала, но, видимо, не потому, что в этот момент туго соображала: просто речь шла о слишком важных для нее вещах. Но я никак не мог понять, что в этот момент было для нее важнее: гипотетическая беременность от меня или форма ее груди через десять лет независимо от факта моего существования.

– У нас будет ребенок? – заторможено спросила Кристина.

– Понимаешь, если мужчина и женщина долго живут вместе, то у них обычно появляются дети, – говорю я так, будто уже объясняю своему будущему ребенку то, как он появился на свет.

– У нас будет много детей? – с легкой опаской спросила Кристина.

– У нас будет детей столько, сколько ты хочешь, – начал я успокаивать Кристину, хотя точно не знал собственно по поводу чего ее надо успокаивать.

Я погладил ее волосы, как гладят маленького ребенка, чтобы он не плакал, поцарапав коленку. Я потрепал ее за щеку, как когда-то делала наша соседка, отправляя свою дочку в школу. Я чмокнул ее в щеку, как когда-то впервые в классе в пятом чмокнул одноклассницу вместо того, чтобы дернуть ее за косичку. Ничего не помогало… Кристина молчала по-взрослому сосредоточенно как вулкан перед извержением. Когда женщина не может говорить даже глупости, надо срочно предпринимать какие-то экстренные меры.

– Слушай, Кристина, выходи за меня замуж! – выпалил я и только потом подумал: «Лучший способ успокоить женщину – это позвать ее замуж. Даже если она ответит категорическим отказом, в душе она, безусловно, будет благодарна за это предложение».

– Кристина, ты совершила невозможное! Ты примирила меня с существованием розового цвета и научила дарить цветы и другие бесполезные вещи! Теперь как порядочная женщина ты просто обязана выйти за меня замуж.

В ответ резкий порыв ветра сорвал ветку и треснул ею по лобовому стеклу.

– Ради тебя я даже готов в день нашей свадьбы впервые после выпускного вечера надеть костюм и галстук.

Крупные капли дождя дробью расстреляли крышу автомобиля.

– Нет, давай лучше организуем свадебную церемонию прямо на пляже Финского залива. На мне будут плавки и бабочка, на тебе купальник и фата. Об этой свадьбе заговорит весь Петербург. Ты ведь мечтаешь именно об этом, я угадал?

– Ты это серьезно? – настороженно спросила Кристина.

– Я никогда не был таким возбужденным как сейчас. Я возбужден даже сильнее, чем во время секса с тобой, – не соврал я.

Хотя свадебная церемония в любой форме меня раздражала и пугала как визит к стоматологу, но перспектива свадебного путешествия мне казалась все более соблазнительной. Я действительно давно не был в отпуске.

– Ты – красивая женщина! Я – умный мужчина! Мы с тобой идеальная пара!

– Нет, еще не идеальная: ты вечно забываешь чистить ботинки, – начала оттаивать Кристина.

– Я только что понял: нам действительно надо срочно пожениться, чтобы наши отличные отношения стали идеальными. Понимаешь, жениться – это значит навсегда. Пойми смысл слова «навсегда» и ты поймешь смысл слов «выходить замуж». Перед словом «навсегда» мелочи теряют всякий смысл. После свадьбы я перестану тебя ревновать, потому что ты – моя жена, и это навсегда. Я гораздо охотнее буду покупать тебе все, что нужно и не нужно, потому что после свадьбы я это буду покупать не для тебя, а для семьи, и значит и для себя тоже. А наш секс будет в два раза длиннее, потому что я перестану торопиться, во мне умрет ощущение, что каждый поцелуй, возможно, последний…

Чем активнее я звал Кристину замуж, тем искреннее верил в то, что я действительно этого хочу. Все-таки у моих слов парадоксально сильное влияние на мое поведение.

– Почему ты молчишь? Ты не хочешь выходить за меня замуж? – в эту минуту эта простая мысль показалась мне крамольной и невероятной.

– Я хочу, но не могу тебе поверить, – отозвалась Кристина. Последние несколько минут она смотрела на меня прищуренным изучающим взглядом, как будто видела меня впервые. Пожалуй, так оно и было на самом деле.

– Кристина, я прямо сейчас докажу тебе серьезность моих слов!

Я выскочил из машины, открыл багажник, вытряхнул все содержимое сумки с инструментами и какими-то железячками, многие из которых остались еще от прошлого владельца, и в тусклом свете принялся разбрасывать их во все стороны. Я знал, что я ищу. Я был уверен, что я это найду. Но не находил.

– Ты скоро? Мне холодно… – донесся голос Кристины.

Я собрал все железячки в левой стороне багажника и стал по одной перекладывать на правую сторону. Нужную штуковину я сначала почувствовал, потом нащупал на ощупь, только потом увидел…

– Кристина! Я прошу тебя стать моей женой и в честь этого принять обручальное кольцо! – пафосно, но очень серьезно, произнес я и надел Кристине на палец большую гайку. На тонкий палец Кристины гайка села идеально, но все-таки она была толстовата, и потому пальцы оказались чуть растопыренными.

Кристина очумела посмотрела на гайку, потом на меня, потом сжала руку с самодельным обручальным кольцом в кулак. Я напрягся, и у меня впервые зародилась мысль, что я все-таки делаю что-то неправильно. Кристина попыталась посмотреть на свою руку с кольцом как обычно она смотрит на руку после посещения маникюрши. Видимо, что-то ей не понравилась, причем, настолько, что ее нижняя губка дрогнула.

Машина вдруг заглохла. Стало глубоко тихо. Ощущение беззащитности пришло быстрее, чем разумное понимание того, что никакой серьезной опасности нам не угрожает. На секунду показалось, что капли дождя стучат прямо по мозгу и растекаются дальше по извилинам.

– Ты специально так делаешь мне предложение, чтобы я отказала, – тихо в тишине сказала Кристина. Она сняла с пальца гайку, но не бросила ее в меня, к чему я был почти готов, а аккуратно положила перед собой.

– Я мечтала об этих твоих словах… Но почему именно сейчас? Почему ты не сказал мне тоже самое в ресторане. Или хотя бы на белых простынях в нормальной постели. Почему даришь эту гайку? Мне не нужны бриллианты, пусть хотя бы маленькое золотое колечко…

– Какая разница? Зачем вешать ценник на чувства? Это кольцо стоит рубль – значит, ты меня не любишь. Это кольцо стоит сто долларов – значит, сегодня я разрешу тебе со мной переспать. А вот это кольцо с бриллиантом, похожим на кубик льда в коктейле, позволит тебе трахать меня пока тебе не надоест.

– Ты специально так поступаешь, чтобы я тебе отказала. На самом деле ты не хочешь на мне жениться. Ты хочешь избавиться от меня. Ты играешь мною.

– Неправда.

– Я не принимаю это всерьез. Уходи.

– Куда уходить? Совсем уходить?

Кристина задумалась.

– Давай выбираться отсюда. Найди кого-нибудь, кто нам поможет.

– Только мы сами можем себе помочь.

– Ты достал меня своими глупыми образами и тупыми несвоевременными мыслями! – сорвалась Кристина. – Просто найди тракториста. Вместе с трактором. Я говорю только об этом. Мне надоел этот дождь и эта тесная машина.

Впереди показалась очередная толпа с сумками, детьми и руганью по поводу того, что мы перегородили дорогу. За тысячу рублей мужики, которые громче всего ругались, вытащили нам машину.

– Странная какая-то у тебя машина, – сказал мне на прощание мужик с погасшей папироской в зубах. – Китайская, наверное…

Я был готов убить его, потратил все силы на то, чтобы сдержаться, и поэтому эмоций сердиться на Кристину у меня уже не осталось.

Минут через десять мы уже мчались в Питер по освещенной трассе.

Я получил отказ? Вроде бы нет. Кристина забралась на сиденье с ногами, положила мне голову на плечо и спокойно дремлет, как делает обычно после наших удачных загородных поездок. Или она действительно не хочет выходить за меня замуж, и просто воспользовалась той неромантической обстановкой как поводом для отказа, который, тем не менее, не сжигает все мосты? Или действительно я просто не попал в интонацию, и стоит мне через пару дней повторить в каком-нибудь ресторанчике и с подарком настоящего колечка приглашение жить и умереть в один день, и я получу счастливое согласие? Мне не сказали «да». Мне не сказали «нет». Но во время всего этого разговора ни я, ни Кристина ни разу не сказали ни слова о любви. Но тогда я этого не заметил.