– А что с Маэстро? – поинтересовался Костя. – Ему, наверное, сейчас не сладко.

– Его возьмет на свое попечение тот парень, что «работает» на катке.

Они резко завернули на поперечную улицу и только в последний момент Эмерс успел увидеть, как невесть откуда взявшиеся омоновцы, облаченные в каски и бронежилеты, ловко перемахнули через забор.

Каскадов уловил взгляд Кости.

– А ты думал, что мы тут в шашечки играем…

– Спецназ?

– Спецназ… – Алиму не терпелось как можно быстрее миновать улицу и вырваться к пляжу. По его прикидкам, те, кто овладел деньгами, обязательно будут уходить пляжем, где легко затеряться среди многочисленных отдыхающих.

Но когда они свернули в улочку и преодолели первые десятки метров песчаной дороги, из-за поворота выскочил серебристый «форд» и напористо пошел навстречу. Справа, видимо во дворе дома с флигельком, раздались два выстрела.

– А что я тебе говорил? Стреляют! – Каскадов дотронулся до плеча водителя, – если ты эту вонючую тачку пропустишь, не жди добра.

Костя увидел, что Алим приоткрыл дверцу и расстегнул пиджак.

– Клява, когда остановимся, подстрахуй. Заглотнули они, наконец, крючок. Тормози! – приказал Каскадов. И Айвару: – Свяжись по рации с Соколовым, пусть пришлет двух омоновцев.

Тот, кого Каскадов назвал Клявой, мгновенно открыл дверцу и, взбивая ногами песок, бросился наперерез «форду». Он приостановился и Каскадов в три прыжка оказался у дверцы и рванул ее на себя. И когда та открылась, Алим мгновенно выдернул ключ зажигания. Айвар, водитель, откуда-то из-под ног выгреб короткоствольный автомат и с окаменевшим лицом стал следить за действиями своих товарищей. Из машины показались две пары длинных девичьих ног, затем лениво выдвинулась кроссовка водителя, с другой же стороны вылез блондинистый крепыш в спортивном костюме.

– Я выйду, – сказал водителю Эмерс. Но тот, покачав головой, взял микрофон, а когда ему ответили, пояснил: «Мы сбоку от вас, у каменной ограды, пришлите двух бойцов…»

Появление омоновцев несколько оживило пейзаж, главной достопримечательностью которого был «форд». Костя открыл дверцу и вылез из машины. Слышно было, как Каскадов выговаривал:

– Надеюсь, у вас есть уважительная причина разъезжать по экологически охраняемой зоне?

– Какая к черту зона?! Я гостей везу из Штатов и объясни им, где тут зона, а где наш бардак… Лучше уберите с дороги свой «жигуленок».

– Придется повременить, – Алим повысил тон. – Предъявите документы.

В это время из-за глухого каменного забора раздались еще два выстрела и шум набирающего обороты автомобильного мотора. По солнечной стороне бежал Соколов, весь взмокший и злой.

– Какого черта вы тут зацепились? Там уже одного нашего уложили.

Костя видел, как у Каскадова что-то произошло с лицом – оно словно ссыхалось на глазах.

– Клява, разберитесь с этими, – он указал на задержанную компанию. И обратился к Соколову: – Пошли, а то навалите, придурки, трупов…

Эмерс не знал, что делать, однако ноги помимо воли сами понесли вслед за Каскадовым. Он уже не видел, как омоновцы лихо принялись за работу. Вскоре вся четверка из «форда», упершись в забор руками, «наслаждалась» щекоткой – один из омоновцев обыскивал их с ног до головы…

Во дворе, куда забежал Каскадов с Соколовым и вслед за ними Эмерс, у красного «москвича» сгрудилось несколько омоновцев. Они матерились и размахивали своими автоматами-коротышками, словно жестикулируя. В тени развесистого ясеня лежал убитый оперуполномоченный, подчиненный Алима. Это он первым почти достал того, кто схватил чемоданчик с деньгами, и, видимо, скрутил бы, если бы в этот момент из кустов жасмина не шарахнули из обреза. Крупная картечь начисто снесла полголовы. Он уже не слышал, как взревел мотор и откуда-то из-за особняка, продираясь сквозь густые заросли шиповника, выскочила темно-синяя «девятка» и устремилась в сторону пляжа.

Тот, кому достался «дипломат», успел вскочить в машину, оставив всех с носом.

Темные глаза Каскадова от волнения сузились, казалось, еще немного и они задымятся от гнева.

– Почему, черт возьми, вы упустили птичек? – обратился он к Соколову. – Теперь, надеюсь, ни у кого сомнений не осталось, что это самая настоящая банда.

– Не психуй, Алим, – сказал Соколов. – Не так все просто, как ты думаешь. Между ними и нами оказался наш «опер» Крутов, а он стрелял в воздух… Ребята из ОМОНа еще только выдирались из шиповника, когда отсюда рванула «девятка». Мы палили по ней, но она мигом скрылась за домом.

– А где твой чертов «москвич» находился, в это время?

– Все произошло мгновенно, ты сам прекрасно знаешь, что на этой колченогой тачке дальше первого песка не уйти…

– Ладно, Сокол, признайся, что прошляпили… Свяжись с постами ГАИ, чтобы ловили темно-синюю «девятку», а пока с артистом поговорю…

И тут только Эмерс увидел сидящего на крыльце особняка Маэстро. Вид у него был – краше в гроб кладут…

– Вам придется поехать с нами, – сказал Каскадов. – Кстати, когда освобождались от денег, не видели, кому их передали?

– Мне мешали кусты, единственное, что я заметил… Кажется, на безымянном пальце левой руки не хватало фаланги, а на среднем пальце правой – огромная печатка…

– Это уже немало, спасибо…

Каскадов поискал взглядом Соколова и подозвал.

– Они наверняка рванули на Кемери, а мы двинем в сторону Меллужи. Через километр-другой они опомнятся и захотят прорваться к переезду, чтобы затем по Валтеру уйти к реке…

– Почему ты так думаешь? – спросил Эмерс.

– А что им еще остается? Ведь они, наверное, догадываются, что все выходы из города перекрыты. Остается только переправа через Лиелупе или какая-нибудь местная «малина», где можно отсидеться… Пойдем, посмотрим след «девятки», – сказал Каскадов и вместе с Соколовым направился в сторону примятых машиной кустов.

Костя прошел двором. Словно дуновение смерти исходило из всех его углов. С чувством облегчения он подошел к калитке, за которой раздавалась перебранка.

«Форд» был на месте. Один из омоновцев не спускал глаз с поставленных к стенке людей, второй проводил досмотр. На капот «форда» сыпалось все подряд: деньги, сигареты, зажигалки, косметички. Из сумки одной из девчушек – круглолицей смуглянки – вместе с тенями и губной помадой выпала серебристая пачка презервативов.

– Молодчина, – прокомментировал сей факт высокий омоновец, – береженого Бог бережет.

Бесцеремонность «черных беретов» выводила из себя задержанных.

– Если у вас другой работы нет, пошли бы лучше на пляж загорать, – сказал тот, что в спортивном костюме.

– Им еще надо нам под юбку заглянуть, – поддержала смуглолицая.

– Что, кстати, мы, возможно, и сделаем, поскольку все вы подозреваетесь в причастности к убийству, – спокойно прореагировал омоновец.

– Чего-чего? Убийству? – девица потянулась к лежащей на капоте пачке «Уинстона». – Может, вы нам еще изнасилование ваших доблестных коллег припишите?

Подошел второй омоновец, он только что обыскал машину. В руках у него были два газовых баллончика и целлофановый пакет. Его содержимое тоже оказалось на раскаленном от солнца капоте.

– А вот и господин Вашингтон, – с оттенком самодовольства произнес омоновец, имея в виду доллары, которые он нашел в машине. – Считать будем?

– Там четыре с половиной тысячи… во всяком случае столько было, – ответил блондин. – И можете не утруждать зря свои извилины, вся валюта законная.

Реплика омоновца разозлила.

– У вас, лавочников, все всегда законное, а копнешь поглубже, выясняется…

– И выясняется, – перебила все та же круглолицая смуглянка, – что когда имеешь дело с дебилами, лучше всего быть глухонемым.

Костя, глядя на всю эту бессмыслицу, приуныл. И впрямь – пойти бы на пляж и искупаться. Самым сильным впечатлением странного дня был тот факт, что «черные береты», облаченные в полную боевую экипировку, до сих пор еще не превратились в «домашнее жаркое»… Что будет дальше, он прекрасно знал – придет милицейский «уазик», четверку задержанных отвезут в отдел, в изолятор временного содержания. Три дня будут выяснять – кто есть кто… А может, и сразу отпустят – в зависимости от расклада.

Ни слова не говоря, Эмерс повернулся и направился в сторону от моря. В кроссовки тут же набрался песок. Не терпелось поскорее переобуться. Его окликнули:

– Эй, корреспондент, ты куда?

– Я вам чем-нибудь обязан? – спросил на ходу Костя.

– Ты главный свидетель, а нам надо составить протокол досмотра…

– Это ваши проблемы. Я никогда не выступаю свидетелем. Что-то его грызло. Возможно, давал о себе знать внутренний протест против методов работы омоновцев, а может, страх и жалость, связанная с убийством пусть и незнакомого человека. Как легко, оказывается, перекочевать на тот свет…

Дома встретило гробовое молчание. В такие минуты двухкомнатная квартира превращалась в музей восковых фигур – молчаливых и потусторонне отчужденных.

Иногда, правда, тишина вдруг взрывалась и начиналось вавилонское столпотворение.

– Кто-нибудь звонил? – поинтересовался Костя у своей жены со странным именем Нора.

– Я тебе не секретутка, – ответствовала та и Костя почувствовал – «третий тип погоды». Он хотел проигнорировать выпад, но не тут-то было.

– Все как молоденький гоняешь по взморью. Сорок лет, а ума не нажил…

Внутри начала понемногу раскаляться какая-то спираль. Сдержавшись, он отправился к себе в комнату. Сделав несколько приседаний, вытащил из ниши секретера машинку и поставил на свой крохотный стол.

Открылась дверь и в комнату вошла Нора.

– Ты, наверное, забыл, что я женщина, – она замешкалась, подыскивая более весомый аргумент, – и нуждаюсь в нормальных человеческих отношениях. Я хочу, чтобы муж был рядом со мной…

– И желательно на поводке, – перебил Костя.

– С тобой только дерьмо кушать, норовишь всегда быть первым… Разве многого я хочу – погулять раз в неделю по пляжу, в кино сходить. Я же всегда у тебя словно милостыню выпрашиваю… Будь ты проклят, скотина…

Он уже заложил в машинку чистый лист бумаги и изготовился печатать. Однако лекция на тему «брак и семья» продолжалась на той же патетической ноте.

– Может, хватит под руку псалмы петь? – Костя чувствовал, как в нем начинают плавиться какие-то предохранители. – Когда ты пять лет назад уходила со своим Арвидом, я позволил отвести меня в суд и развестись. Конечно, я понимал – кто я, а кто он. Я, по твоей классификации, журналистишка, да и только… А твой Арвид? Восходящая звезда оперетты. А ты сама – звезда демонстрационных подмостков. А ведь я предупреждал: перевалит за тридцать – ни один модельер на тебя не поставит. Им нужны манекенщицы-телки, которых можно и людям показать, и самим между сеансами оприходовать…

Нора сверкнула своими агатово-черными глазами, но под руку ничего не попадалось.

– Прошу, кончай-ка ты эту истерику, – Костя поднялся со стула и занял оборонительную позицию. – Я сегодня такого нагляделся, что и в кошмарном сне не привидится…

– Думаешь, никто не знает, что ты шляешься с молодой девкой? – лицо Норы сморщилось и, казалось, вся ее агрессивность ушла в слезы. Вскоре он услышал, как звякнула на кухне посуда, полилась из крана вода.

«Кажись, профилактика закончилась, – подумал он, – можно спокойно поработать». Однако руки дрожали, мысли разбегались и пришлось перепечатывать целую страницу – слишком много было ошибок.

Но не успел он закончить первый абзац, как зазвонил телефон. Это был Васьвась (Василий Васильевич) – бо-о-лышой защитник социальной справедливости. Коротковолновик-любитель и нештатный корреспондент.

– Ну, что новенького, Васьвась? – Костя чувствовал, что поработать сегодня не суждено.

– На проспекте Межа автобус сбил молодую женщину. Выскочила из притона, перед этим таблеток наглоталась. А знаешь, кто там живет? Сынок нашего первого секретаря. Курортные утехи…

– Ой, Васьвась, дай отдышаться, знаю я об этом. Мне завтра в номер отчет сдавать о соревнованиях.

– Моя половина в санатории «Балтийский янтарь» работает – недавно туда пожаловал сам Тимофей Николаевич Ермак…

– Ну, допустим, Васьвась, что так оно и есть, но я никак не пойму, чего это все вы так с ним носитесь…

– Его же из Политбюро выкинули, а как ты думаешь, плохих оттуда выкидывают? Я на твоем месте взял бы у него интервью.

– Давай, Васьвась, останемся каждый на своем месте. Пока что его подвиги меня не прельщают.

– А напрасно. Приглядись и, возможно, поймешь, что это тот, кто поставит жирный крест на развитом социализме…

– С каких это пор ты стал таким радикалом?

И вдруг телефон замолчал. В комнату снова вошла Нора.

– Ты для всех «скорая помощь», только не для меня.

– Прошу тебя, не заводись, – взмолился Эмерс. – Потом поговорим. И ради Бога, когда мне звонят, не злоупотребляй параллельным аппаратом.

Простенький отчет о теннисе превратился вдруг в неразрешимую проблему. В висках стучало, а сердце билось неровно – то почти замирало, то начинались назойливые толчки. Хроническая синусоидальная аритмия давала о себе знать. Сходил на кухню и принял сорок капель корвалола, запил глотком воды четвертушку анаприлина. Потом долго и бесцельно сидел над машинкой.

Отложив работу на утро, он открыл томик своего любимого Клода Гельвеция: «Нетерпимость превращает в лицемеров, сумасшедших, идиотов всех тех, кто находится в атмосфере ее влияния».

Закрыл книгу, задумался. Случись с ним безвозвратное, что станется с тем же Гельвецием, с его соседями по полке – Львом Толстым, Амброзом Бирсом? Попадут ли к друзьям, или будут пылиться у Норы? А может, их ждет обычная участь всего ненужного – мусорная свалка, это кладбище вещей?

Телефон вновь напомнил о себе. Костя снял трубку. Но на другом конце провода с ответом явно не спешили. Эмерс собрался было уже бросить трубку, когда послышался хорошо артикулированный голос:

– Простите, я говорю с журналистом Эмерсом?

– По-моему, я уже назвался, – не без раздражения ответил Костя.

И снова пауза..

– Видите ли, просто я по поручению одного администратора, администратора-руководителя, разумеется, хотел бы обсудить одну тему.

– В этом смысле у нас предложение превышает спрос. Кто же он, этот администратор?

– Думается, он достаточно интересен для вас.

– А до завтрашнего утра подождать он не может? – Костя вытащил из пачки мятую сигарету.

– К сожалению, завтра я на день уезжаю в Москву, а потом…

– Хорошо, приходите… Вы знаете, где находится ресторан «Юрас перле»? Прекрасно, там есть уютная аллейка, в конце которой растет изогнутое дерево, около него я и буду вас ждать… Только как мы узнаем друг друга?

– Это для нас не проблема, – незнакомец как бы что-то подчеркивал, употребив «нас». – Так когда мы можем встретиться?

Эмерс взглянул на часы – было без двадцати девять.

– В двадцать один плюс минус пять минут, – сказал он и положил трубку.

Он задумался, но долго, впрочем, голову не ломал – такие полуанонимные звонки редкостью не были. Иногда они вносили в его жизнь журналиста новые повороты. И он отправился на встречу.

Ждать долго не довелось. Подошел широкоплечий, коренастый человек, одетый по чиновничьи – в темном костюме, при галстуке, невзирая на жаркий июль. Эмерс узнал его сразу: помощник Ермака, с которым познакомили на кортах.

– Геннадий Семенович Льдистый, – представился незнакомец, и Костя еще раз ощутил железное рукопожатие.

Они вышли к самой кромке воды и, не спеша, направились в сторону устья Лиелупе. Несколько минут шли молча, да и потом разговор оставался отрывистым, как бы ни о чем…

– Прежде у вас не бывал, – сказал Льдистый, – и теперь жалею об этом. Странное море, похоже на застывшую лаву…

– Впечатление не случайное, – отреагировал Эмерс. – Море-то грязное…

И вдруг неожиданный вопрос:

– Скажите, Константин Артурович, ваша газета давно стала такой?

– В каком смысле?

– Боевой что ли… Она выходит раз в неделю?

– По средам. А насчет «боевой» – это кому как. Для одних наш «Курортник» – экстремистский листок, для других – просто макулатура, для третьих – заядлый провинциализм…

– На всех, естественно, не угодишь, – гость шагал широко, заложив руки за спину. – Но представьте себе, вашу газету знают и в Москве, среди подобных изданий она весьма выделяется. И ваше имя тоже достаточно известно…

«Льстит товарищ, – подумал Эмерс, – сейчас, наверное, перейдет к главному – ради чего пожаловал». Но гость заговорил о другом.

– Очевидно, такова судьба всех песчаных пляжей, – Геннадий Семенович кивнул в сторону дюн, основательно подмытых недавним штормом. – Со стихией ничего не поделаешь, верно? И вдруг без перехода спросил:

– А как вы, Константин Артурович, относитесь к Центру?

– Пожалуй, так же, как Центр к республике – наплевательски.

– Откровенно сказано… А кого бы вы хотели проинтервьюировать из тех, кто начал эту… перестройку?

– В основном меня интересуют люди из других сфер – писатели, деятели культуры, науки… У них, по крайней мере, можно вытянуть живую мысль. А что могут сказать политиканы?

– Присядем, – предложил Льдистый и свернул в сторону ярко-оранжевой скамейки.

Они уселись лицом к морю, куда ослепительным диском падало солнце.

– Что вас привело ко мне? – без обиняков спросил Эмерс.

– Скажите, что вам известно о Тимофее Николаевиче Ермаке?

– О вашем шефе, что ли?

– Ермак один…

– Не больше того, что и всем. Бывший комвождь, сброшенный с партийного Олимпа, теперь опальный министр. В целом воспринимаю всерьез – хотя бы за то, что он расплевался с номенклатурщиками. Но все это, думается, с его стороны поверхностное, скорее дань эмоциям, нежели принципам.

– Вы могли бы сделать с ним интервью?

– Отчего же это предлагается мне? – Эмерсу вдруг стало весело. – Разве в Москве не найдется журналиста, который согласился бы?

– Вы чего-то боитесь?

– Кто – я? Если чего-то и боюсь, то разве что своей жены… Дело, как вы понимаете, не в страхе, а, пожалуй, в необычности вашего предложения. Честно говоря, я просто чего-то не улавливаю.

Льдистый отвел взгляд от закатной дорожки.

– Вы, должно быть, знаете, за что его убрали? Мой шеф шел против течения. И не просто убрали – его пытаются превратить в политический труп, с чем мы, естественно, согласиться никак не можем.

– Простите, кто это – мы?

– Рассказывать об этом можно долго. Тимофея Николаевича прочно заблокировали деятели из Политбюро вкупе с молодцами из ЦентрСПБ. Короче, чтобы не задушили окончательно, ему нужна широкая трибуна.

– Это вы с ним так думаете или в стране сложилась такая ситуация, что…

– А как, Константин Артурович, вы считаете сами? В России такого волевого и трезвого политика, политика такого масштаба не появлялось давным-давно, и было бы непростительной ошибкой демократов не сделать ставку на этого человека. Вы ведь сами видите, что творится вокруг.