Высота

Крылья сломаны, стынет дыханье, как лёд.

Не подняться уже над сверкающей бездной

В свой последний, в манящую вечность, полёт.

И впервые страшит высоты неизвестность.

И меня не поймут те, кто там, в облаках,

Подчиняясь мистралю, поют свою песню.

Точно также как те, кто на землю приправ,

Никогда не поднимут глаза к поднебесью.

Я глотну напоследок пьянящий миндаль

Этой жизни свободной, но чувствами выжженой.

Не добраться в расшитую звездами даль,

Обескровленной и обездвиженной…

Сушит губы – как в полдень – убийственный зной.

Слышу шорох, и веет внезапной прохладой.

Это Ангел-хранитель склонил надо мной

Свои белые крылья, пройдя снегопадом…

И осколки снежинок, впиваясь иглой,

Разгоняют по венам застывшую кровь.

А я снова, как в детстве, взлечу над Москвой,

Чтоб услышать распев сорока сороков…

Видно, мой дед мороз…

Видно, мой дед мороз взял мешочек с подарками рваный.

И пока добирался, рассыпал немало в пути…

Я пришла в этот мир не за тем, чтобы ставить капканы —

Для того, чтоб в ловушку попавших спасти,

Поднимать на зелёную ветку упавшие гнезда,

Зажигать маяки для ушедших в туман кораблей…

Новый год, он за этим придуман и создан,

Чтобы даже зимой становилось немного теплей…

Я зашью твой мешок, чтобы больше не выпало всуе

Из него ничего, никого. Пусть рубцуются раны.

А я красками яркими новую жизнь нарисую…

Я пришла в этот мир не за тем, чтобы ставить капканы.

Дары волхвов (почти по О’Генри)

Бойтесь, люди, данайцев, дары приносящих.

Опасайтесь желаний, что могут сбываться.

Бог дарует надежду всем, что-то просящим,

всем мечтающим – чтобы потом посмеяться…

И стремящийся к небу взлететь и придумавший крылья

камнем падает в море, расплавленным воском

он стекает на угли костра, что ещё не остыли,

и другого мечтателя пепел ветрами уносит.

Кто-то грезит о славе всемирной, бинтуя

окровавленный череп с отрезанным ухом.

И мечта его сбудется, только целебные струи

не прольются, и дверь заколочена глухо…

А летящая снова на пламя искусственной страсти,

как ночной мотылёк, от любви постаревшая жрица

и не вспомнит, как в школе, в заполненном партами классе,

ей мечталось о куче поклонников и о столице…

Погружаясь в мечты и рисуя желаний картины,

опасайтесь волхвов, что несут вам свои подношенья…

Он, увы, не забыл, как бросая петлю на осину,

тот, кто предал, мечтал – о Его воскрешеньи.

Нежданный гость

– Я к тебе загляну, можно?

В ранний час, когда крепко спится.

Распахну окно осторожно —

пусть поют на рассвете птицы.

Пусть врывается шум прибоя

в тело, скованное томленьем,

пусть тебя зовут за собою

страстью сотканные движенья…

А потом будет запах кофе,

и корицы, и сдобы свежей,

лепетанье весёлой крохи,

и декабрь – непременно снежный

с ароматной колючей ёлкой,

мандариновой кожурою,

и до Питера верхней полкой

легендарной «Красной стрелою».

А захочешь – махнём в Одессу,

Ланжероном пройдём сквозь юность,

допоем любимые песни,

переймем у родителей мудрость.

И, прожив этот день не напрасно,

завернёмся в заката полог…

– Заходи поскорее, Счастье!

И ещё – останься надолго…

Ангел Рождества

Спасибо, мой ангел, что ты со мной.

Чувствую крыльев ветер.

Вспыхнул в ночи вифлеемской звездой,

Путь мой земной отметив.

Я принимаю подарки небес,

Зная, кто мне их принёс.

У каждого есть свой вертеп и крест,

Но только один Христос.

И мы, заблудившись во тьме мирской,

Верим и ждём волшебство.

Спасибо, мой ангел, что ты со мной

Празднуешь Рождество.

Александр Борохов

Пока живут на свете Старики…

Старики – усталые дети,

На заброшенной детской площадке,

И играть им не с кем на свете,

Разве только со Смертью в прятки…

Старики – усталые дети,

Часто страшно им и одиноко,

Все крепчает Времени ветер,

Их, сдувая в Космос далекий.

Старики – усталые дети,

Не глазами плачут, а сердцем,

Равнодушья зима на планете,

Им у наших бы душ отогреться!

Старики – усталые дети,

Суетливы, по-детски капризны,

Не довольны, то тем, то этим,

Как улитки ползут по жизни.

Старики – усталые дети,

Не дадут за коня полцарства,

Телевизор, да плед из шерсти,

Из игрушек – одни лекарства…

Старики – усталые дети,

Как на руки им хочется к маме,

Не забудьте, свой день разметив,

Что нам тоже быть стариками!

Старики – усталые дети,

В нашей жизни им мало места,

Не бросайте их на площадке,

Это правильно, это честно!

Прощание

Не жди меня, я больше не приеду,

Не жди меня, ни завтра, ни потом,

Не жди меня, весной или к обеду,

Не жди меня к себе, как гостя в дом.

Не жди меня, стеная и рыдая,

Не жди меня, ни в радость, ни в беду,

Не жди меня, я это твердо знаю,

Я никуда отсюда не уйду…

Виктория Левина

Мы встретимся с тобой

после встречи с ЕИВ Великой Княгиней Марией Владимировной Романовой, наследницей Российского Императорского Дома

Мы встретимся с тобой, – сказала мне царица, —

однажды будет день – мы встретимся с тобой!

Каких святых просить, каким богам молиться,

чтобы приблизить миг лазури голубой?

Глядела мне в глаза и пожимала руки.

Возможно, проявлять воспитанность и такт

привычно для царей. Меня ж слова и звуки

взметнули над землёй на светлый звёздный тракт!

Мы встретимся с тобой! – звучит во мне поныне.

Сыграет ли судьба со мной блестящий блиц?

Я так не поклонюсь вовек царю-мужчине,

как преклонилась бы к стопам императриц.

А звёздный ген в крови наследия и власти

являет яркий нимб над царской головой!

Мы встретимся с тобой! – я ожидаю счастья

коснуться этих рук. – Мы встретимся с тобой.

Я о том переулке…

Я о том переулке, где пахло горелыми листьями,

что сжигались в преддверье зимы на ноябрьских кострах.

Хулиганское, светлое детство мазками искристыми

воскрешаю и помню, пока не рассыпалось в прах…

Пока жизнь, что клубится озоном тропическим плазменным,

не развеяла в памяти тоненький дым из трубы,

а на летнем дворе, пересытившись зноем и праздником, —

как мы вялили рыбу и как мы солили грибы.

Вспоминай меня, двор! Понастроены новые здания

там, где мамины мальвы на клумбах садовых цвели.

Здесь кружил-проникал в лабиринты мембран обоняния

насыщающий запах украинской чёрной земли!

Я – пацанка. Я центр той вселенной, что зреет в зародыше:

ноги босы и сбиты колени, в шелковице рот.

И зовут меня смачно «бандиткой» и Витькой – «поскрёбышем»,

и душа моя юная громко под вишней поёт!

Как взрывалась сирень после первого майского тёплышка,

и парил в переулке парфюм её, сладок и густ!

В том дворе до сих пор сохранилось «секретное» стёклышко, —

как душа у Кащея, зарыто под розовый куст.

Я собираюсь в Петрич, Ванга

Я собираюсь в Петрич, Ванга. Птицы в стаях

уколы осени почувствуют. Прохлада

позолотит леса. И лист, играя,

слетит в ковёр, покрывший клумбы сада.

Я собираюсь в церковь, что построил

твоей рукою бог твой. На картины,

не на иконы, свой зрачок настроив,

к тебе стремлюсь давно, с тобой едина.

Твоя Болгария уже моею стала —

и аист в небе, и орёл над кручей…

Коснуться тёплых вод недоставало

термальных и сакральных… Выпал случай

к тебе приехать, Ванга, в ясный полдень,

сентябрьской паутинкою летящий,

и в дом войти, твоею сутью полный,

и правде внять о жизни настоящей.

У дома Ванги в Рупите

Нога утонет в разнотравье

деревни Рупите. Над парком

на горный крест садиться вправе —

орлу и голубю с цесаркой.

Укрыта речка камышами,

и жабий хор – рефреном в уши!

И черепашьими шагами

плетётся время: стой и слушай…

Лопочет церковь под горою —

хранят иконы сны и звуки.

В ручье с термальною водою

бездумно обжигаю руки.

И, опалённая душою,

стою, как тень, в дверном проёме

избы, провидицей слепою,

и отражаюсь в водоёме.

Где, как не в Мельнике…

Средь белых скал, моей истории хранитель, —

прелестный Мельник, чудо-мастер красных вин,

старинных улочек волшебник, искуситель,

соединитель одиноких половин.

Где, как не в Мельнике, венчаться в белом доме,

вином рубиновым наполнивши бокал,

где, кроме вечности и ветра в скалах кроме,

придёт в свидетели платан, река, подвал?

Я заплутала в закоулках тёмной ниши —

дубовых бочек и дверей потерян счёт…

Старинный Мельник крик испуганный услышит,

на деревянный мост наружу приведёт.

Струит вода по перепадам речки горной,

смывает боль и застарелые грехи.

Кровит-течёт под медным прессом сок отборный —

перебродить в архитектуру и стихи.

В доме Кордопулова

Дом Кордопулова. Комнаты, комнаты,

в доме – посуда, одежда, ковры —

облаком белым на скалах исполнены

нашей с купеческим домом игры:

солнце осеннее жарит неистово —

в доме прохлада осенней поры,

хмелем пьянят после воздуха чистого

винных подвалов густые пары…

Экскурсоводы, туристы, развалины,

бархат платана столетней коры,

старые окна с сакральностью ставенной

смотрят сквозь щёлки в другие миры…

Горная речка мостами и скалами

шумно плутает к подножью горы.

Бочки дубовые с винами алыми

важно хранят наливные дары.

В Мельнике, пробуя… улицей… заревом…

в городе сказочном правим пиры!

Горы и ветер, сентябрь и Болгария

к нам бесконечно и щедро добры.

Жеравна

Мой восторг, мой респект с любопытством, Жеравна!

Чистый воздух и прелесть кафе на двоих.

Здесь прохладно и зябко. Но люди, как лава,

заполняют зигзаг переулков кривых.

Этих стен деревянная шероховатость,

эти камни фундаментов древней поры,

многоцветных ковров неподдельная радость

и сбегающий ветер с вершины горы.

Мы замёрзнем, мы будем искать утешенье

в тёплом чае и в тёплом пожатии рук.

Мы забудем в Жеравне свои пригрешенья,

по музеям пройдя исцеляющий круг!

В каждом доме для нас открываются двери

той Болгарии славной любви и тепла,

и мечты о заветной и попранной вере,

чем страна в угнетённые годы жила…

До слезы. До влюблённости проникновений

в суть истории жизни любимой страны —

щит заборов и стен, и к свободе стремлений,

что на эркере дома особо видны.

Покидаем Жеравну. Простимся с друзьями.

Обещаем не рвать понимания нить.

До подножья горы долетает за нами

дымный запах таверн, чтоб его не забыть.