Невзирая на угрозы
от родителей к тебе,
ты бежала по дорожке,
словно по моей судьбе.
Торопливая, босая,
невесомая как тень,
легким бегом увлекая,
в разгорающийся день.
Вдруг застыла в изумленье,
тронув жаркую ступню.
Это милое мгновенье
талисманом сохраню.
Наконец-то мы дождались
этой встречи! Летний дождь,
нас накрыл, и мы прижались,
унимая свою дрожь.
А причина моей дрожи
не от капель дождевых,
а от нежной твоей кожи
и кудряшек золотых.
Я спрошу, тебя вдыхая.
– Отчего же ты дрожишь?
Обниму, оберегая.
– Никуда не убежишь!
До встречи! Моя девочка! До встречи!
До жаркого дыхания на плечи,
до слов, не засыпающих в ночи,
до губ твоих. До тающей свечи,
в рассвете сладостном и утреннем тумане.
В стремительном – и сон и явь – обмане.
До дрожи – вмиг проснувшихся ресниц,
счастливого сияния двух лиц. Дыхания,
единого с зарей. До тайного сближения с тобой.
До чашки кофе на моих ладонях, тебе несущих,
аромат сегодня. До первого горячего глотка
и солнечного света у виска. До невесомого
и легкого касанья – твоей руки – в минуты
расставанья.
Майский ветер, облака,
солнца – круглые бока,
утомленное сверканье
глаз, и жаркая щека.
Твое легкое дыханье,
и горячая рука.
И запрет на все желанья
бьет прохладой у виска.
Шум берез и запах ели
плеск волны и скрип качели.
Погружение в мечты
первозданной красоты.
Лето, сумерки, желанья,
и тревоги ожиданья.
Холсты, палитры, краски, краски…
На стенах, на полу; вдоль них…
Грустят картины взрослой сказки,
и я грущу, касаясь их.
Кисти мазок, густой и яркий,
тончайший штрих карандаша.
На маки, вспыхнувшие жарко,
легла росой твоя душа.
Вот чей-то взгляд, а здесь – ромашки,
там – избы в синеве снегов.
И лета зной, и день вчерашний,
с вечерней прелестью лугов.
Этюдники, мольберты, рамы,
и мягкий свет, и аромат,
сливаются волшебной гаммой.
Меня тревожат и пьянят.
Холмы, сбегающие к речке,
и сумеречность дальних гор,
и лист осенний на крылечке,
и парковых аллей узор.
Здесь все пронизано мечтою.
Усталым странником спешу, в тот
хрупкий мир. Где лишь тобою,
одной тобою я дышу…
Вьюжит, кружит февраль, будоражит, и солнечным
светом, заливает в полнеба – лицо побледневшей
зимы. Потеплевшей надеждой. И все более ранним рассветом. Так еще невесомо – лишь дымка желанья!
В ясный полдень почувствовать запах весны!
Снегири – на холодной заре – встретят солнце малиновой грудью. В потускневших снегах, оплывают метельные дни. И волнующий звук! Осторожной и робкой капели полудня – нам напомнят о смутной любовной тревоге.
Рассыпающей в наших сердцах золотые огни.
С первым снегом тебя,
мой февраль! Заплутавший
в любовной метели.
Посмотри за окно, в снежных
звездах кружась, наши сны
с облаков прилетели.
Незабытые дни той зимы,
телефоном звенящие ночи,
корешки недочитанных книг,
и стихи из сплошных многоточий…
Первый чай. Ты же помнишь?
Тогда, я поставил бокал твой
на блюдце, с осторожностью,
как никогда, и заставил
тебя улыбнуться.
Так близки были руки твои,
так волнующе близок
твой профиль. И дыханием
«Нет», а ресницами «Да»…
Чайной ложечки звон. А напротив,
за окном на морозном ветру,
снегири на ветвях заалели.
И февральского солнца,
дымящийся диск – над дрожащей
от снега аллее. Мы о чем
говорили тогда? Я смотрел
на тебя и касался, только
взглядом, припухлости губ…
И мой голос внезапно менялся.
Мы о чем промолчали
тогда? То на «ты».
То на «вы» вдруг сбиваясь,
что мы здесь не одни,
в диалоге забыв.
Во внезапности чувств
забываясь.
С добрым утром тебя!
Мой февраль, утонувший
в любовной метели.
Посмотри. Видишь? Там
в небесах – белый снег,
для луны мягко стелет.
Морозный бисер в воздухе искрится,
заиндевевший лес объят глубоким сном,
румянит стужа радостные лица
на лыжном склоне, в блеске снеговом.
Задорный смех – промчится обгоняя,
скольженья шорох – рассекает тишину.
И дрогнет ель, в ознобе отрясая,
тяжело-снежную, колючую волну.
Опушки край, под голубою тенью,
облиты инеем вершины у берез,
на их ветвях застывших от волненья,
прикрыв глаза, дремал седой мороз.
Помню нитки мулине.
И кружки старинных пяльцев.
Фото деда на стене.
Твои ласковые пальцы.
Звуки радио. И печь
подпевает ненароком.
И избалованный кот
на меня косится оком.
Самовар, ватрушки, мёд.
Белоснежные бокалы.
А на зимних окнах лёд
от заката жарко-алый.
Грифельным росчерком – дорожных покрытий,
рисует весенний художник, взволнованный солнечным ветром. В теплый оранжевый день. На праздничной яркой открытке.
И это лишь пробный эскиз.
На легкое облако облокотясь, сбросив свой бархатный красный берет – взяв в руки широкую кисть – роняет он
дробные капли капели, спадающих жемчугом вниз.
И это лишь пробный эскиз.
Его уже не остановит, зима – озорным карантином.
Мольберт его – синее небо и краски горячего солнца!
И ветер апрелем согретый, целующий лица прохожих. Остался доволен картиной!
Поспешу на остров сновидений,
из пучины выбрав якоря.
Среди сотен тысяч наваждений,
я найду по запаху тебя.
Изумрудный остров тает в дымке.
Я бросаюсь в воду с корабля,
видел я, как ты своей улыбкой,
ослепила издали меня.
Камни, отшлифованные морем,
в пене откатившейся волны.
Аромат сосны и шум прибоя,
жар песка – истомою полны.
Милые горячие ладошки,
повлекут в тенистые леса.
Твой загар и платье из горошка,
плавность линий, гибкая краса.
Полдень. Дымка.
Крым. Июль.
В сонном море —
скрип весла.
Крабов – у камней —
патруль, задремавший
от тепла.
На спине и на
плечах – солнцем
пахнущий загар.
И ступни твои
босые шепчут
о песчаный жар.
Ах, это ветер – свежий ветер!
Внезапно с моря налетел,
тебе одной, на целом свете,
он плечи обнажить хотел.
Меня, безумством заразивший,
он вдаль умчался невесом,
оставив нас, на миг с притихшей,
и сладкой, словно летний сон.
Он не пришел,
а ты устала,
и в ожидании своем,
считая камушки – мечтала,
что вы останетесь вдвоем.
Когда обнимет он,
и плечи – начнет
безумно целовать,
и бесконечным станет вечер,
где можно бабочкой порхать,
О проекте
О подписке