© Немиров А., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Выставка, которая поразит мир

В 1889 году правительство Франции намерилось организовать невероятно амбициозную Всемирную выставку, которая соберет множество энтузиастов, художников, мыслителей, политиков и мошенников, которые сделают Париж своей сценой. Выставка была приурочена к столетию годовщины взятия Бастилии^[1], правительство хотело подчеркнуть благородные чувства.

«Мы покажем нашим сыновьям, чего достигли их отцы за столетие благодаря прогрессу в знаниях, любви к труду и уважению свободы», – провозгласил Жорж Бергер, генеральный директор выставки.

С 1855 года французы проводили международную выставку в Париже каждые одиннадцать лет (по крайней мере, старались), и каждая была более гигантской и грандиозной, чем предыдущая. Эта конкретная экспозиция должна была стать

«рекламой республиканской системы, которая в течение 18 лет держала в страхе роялистов и бонапартистов справа и представителей различных социалистических течений слева. Философия власти должна была рассматриваться как гуманистическая, филантропическая, открывающая свои объятия всему человечеству».

Привычным и проверенным местом для проведения выставки было Марсово поле, которое постоянно посещал и осматривал Гюстав Эйфель, представляя свое готовое, вскоре знаменитое на весь мир творение. Эйфелева башня была выбрана центральным элементом предстоящей Всемирной выставки.

Попеременно осмеиваемое, презираемое и вызывающее восхищение, удивительное сооружение стало самым заметным и противоречивым символом господства промышленности и триумфа модерна. Эйфелева башня должна была стать самым высоким сооружением в мире, выдающимся символом республиканской Франции, видимым со всех сторон, идеальным памятником, чтобы председательствовать на Всемирной выставке в стиле рококо, быстро поднимающейся вокруг ее основания.

Гюстав Эйфель неустанно добивался того, чтобы его башня была закончена к маю 1889 года. Одетый в черный сюртук, жилет и брюки в полоску, месье Эйфель носил высокий накрахмаленный белый воротничок, галстук и шелковый цилиндр. Его темная борода была аккуратно подстрижена; его прищуренные голубые глаза ничего не упускали. Флегматичного и невозмутимого, его можно было встретить почти каждый день и в любую погоду на Марсовом поле, взгромоздившегося на строительную платформу, руководившего людьми во время строительства башни из кованого железа. В течение девяти месяцев парижане зачарованно наблюдали, как наклонные опоры столь обсуждаемого сооружения заметно поднимались с каждой неделей. Многие, кто ненавидел даже саму идею Эйфелевой башни, чувствовали себя вполне удовлетворенными, поскольку частично построенная башня напоминала уродливое, неуклюжее существо.

Сравнительная высота Эйфелевой башни (300 метров) и самых высоких сооружений мира. Париж 1889–1890 гг.

В секрете от всех приближалось время инженерной истины Гюстава Эйфеля, момент, когда он узнает, сможет ли он правильно выровнять четыре мегалитические опоры, которые будут поддерживать платформу первого этажа его башни. Только точно выровненная платформа идеальной ровности могла безопасно служить фундаментом и опорой для остальной части конструкции высотой в 300 метров.

Создатель продолжал утверждать, что его дизайн совершенно оригинальный:

«Не греческий, не готический и не ренессансный, потому что он будет построен из железа… Единственное, в чем можно быть уверенным, так это в том, что это будет произведение великой драмы».

В марте 1888 года Гюстав Эйфель, в свои пятьдесят шесть лет, был в расцвете сил, одним из самых богатых людей страны, сделавших себя сам, и знаменитым инженером самого высокого в мире железнодорожного моста в Гарабите, Франция. Там его изящные железные арки высотой в 120 метров, казалось, без особых усилий поддерживали железнодорожные пути, пересекающие гигантскую долину. Эйфель также стал крупной колониальной силой. В Танане, Южный Вьетнам, его фирма построила длинный железнодорожный мост, и большая часть ее зарубежного бизнеса заключалась в продаже оригинальных, легко монтируемых модульных мостов и зданий. В Европе огромный, богато украшенный железнодорожный вокзал Эйфеля в Пеште, Венгрия, вызывал большое восхищение своей архитектурой из металла и каменной кладки, в то время как его гениальный дизайн 22-метрового купола обсерватории Ниццы включал «плавающее кольцо, которое позволяло легко поворачивать 110-тонный купол вручную». В Америке Эйфель был наиболее известен как инженер, который сделал возможным строительство колоссальной и любимой Статуи Свободы, поскольку он решил проблему внутреннего каркаса, а затем построил его для скульптора Фредерика-Огюста Бартольди.

Когда в конце 1884 года Французская республика объявила конкурс на впечатляющее центральное украшение для Всемирной Парижской выставки 1889 года, было вполне естественно, что фирма Эйфеля приняла в нем участие. Два молодых инженера башни Эйфеля, Эмиль Нугье и Морис Кехлин, совместно с архитектором Стивеном Совестром создали первоначальный проект железной башни высотой 300 метров, которая так понравилась Эйфелю, что он внес дальнейшие усовершенствования и начал продвигать ее как идеальный памятник Всемирной выставки. В конце концов, она будет почти в два раза выше самого высокого здания на тот момент в мире, недавно завершенного памятника Вашингтону высотой 170 метров в Америке, полностью затмив эту достопримечательность.

Первое публичное упоминание Эйфелевой башни появилось 22 октября 1884 года на последней странице «Фигаро» ^[2]. Газета отметила:

«Одним из самых необычных проектов, безусловно, является 300-метровая железная башня, которую М. Эйфель намеревается построить».

Французская нация остро нуждалась в демонстрации своего возрожденного глуара^[3], который был запятнан катастрофическим поражением Наполеона III во Франко-прусской войне 1870 года, кровавым восстанием коммуны и всеми последующими политическими и экономическими потрясениями.

Как отметил британский журнал Engineerin:

«Политика многое сделала для того, чтобы дискредитировать Францию среди других наций; Выставка сделает гораздо больше для восстановления ее престижа и придаст ей еще большее значение в искусстве, промышленности и науке… их Выставка является самым важным объектом в пределах их горизонта».

Республиканская Франция пригласила на свой праздник все страны мира. Великие европейские державы ответили враждебно, поскольку, хотя республиканское правительство могло настаивать на том, что его ярмарка празднует свободу, науку и технологии, монархи Европы рассматривали ее как празднование падения и обезглавливания королей и королев. Лорд Солсбери, выступая от имени Великобритании, выразил протест против самой идеи французского празднования. Русский царь прямо осудил Французскую революцию «как мерзость». Германия отвергла универсальные выставки как «устаревшие». Их неудобства не уравновешиваются «их преимуществами»… Австрия использовала в качестве предлога парижские манифестации в пользу Венгрии. Италия сказала: «Расходы больше, чем мы могли бы вынести». Испания отказалась, как и Бельгия, Голландия, Швеция и Румыния. Турция, как и Италия, сослалась на бедность. Только страны Центральной и Южной Америки с энтузиазмом откликнулись на приглашение, как и Япония; Соединенным Штатам еще предстояло официально принять его. Французские республиканцы отвергли королевских нытиков, уверенные, что ярмарка продемонстрирует роль Франции «как воспитателя, благодетеля и распространителя света и хлеба».

Гюстав Эйфель был не первым, кто представил проект колоссальной башни, которая станет центральным украшением ярмарки. Первым мечтателем был британский инженер-железнодорожник Ричард Тревитик, который в 1833 году предложил возвести в Лондоне чугунную башню высотой в 300 метров. У нее было бы каменное основание шириной в 30 метров, с башней, сужающейся сверху до 3 метров и увенчанной огромной статуей. С безвременной кончиной Тревитика проект, предназначенный для празднования принятия Первого Закона о реформе^[4], сошел на нет – удачное развитие событий, поскольку позже инженеры объявили проект фатально ошибочным. В 1874 году американские инженеры Кларк и Ривз возродили эту идею, предложив железную башню высотой 300 метров для выставки, посвященной столетию Филадельфии в 1876 году. Их конструкция представляла собой цилиндр диаметром 10 метров, стабилизированный и закрепленный толстыми кабелями, прикрепленными к его каменному основанию. Восторженные американские ученые отстаивали эту идею: «Мы отпразднуем наше столетие самой колоссальной железной конструкцией, которую когда-либо видел мир». Этот проект так и не был реализован. Теперь Эйфель строил гораздо более изящную версию, к большому огорчению американцев, которые всего четыре года назад были более чем рады, что наконец-то достроили памятник Вашингтону.

Естественно, многие французы раздувались от гордости при одной только перспективе затмить гигантский американский обелиск. Инженер Макс де Нансути, друг Эйфеля, впервые очень подробно описал весь фантастический проект в выпуске французского журнала Civil Engineer от 13 декабря 1884 года, и он начал с того, что отметил:

«Долгое время казалось, что американцы должны были оставаться лидерами в этих смелых экспериментах, которые характеризуют исследования особого типа гения, который любит подталкивать… прочность материалов до их крайних пределов». Но теперь, заявил он, в Эйфеле и его фирме Франция может заявить, что инженеры не испугались «колоссальных аспектов проблемы… они, похоже, рассматривали эти аспекты как естественное продолжение огромных металлических конструкций (в частности, моста Марии Пии через Дору у Порту в Португалии и железнодорожного моста длиной 500 метров в Бордо), которые они выполнили ранее, и на самом деле они не считают, что эти аспекты представляют собой максимально возможное достижение в возведении и наложении металла… Это первый раз, когда кто-то осмелился предложить что-либо такой высоты».

Среди тех американцев, которые присматривались к Парижской ярмарке из-за ее рекламного потенциала, был непревзойденный мастер саморекламы Томас Эдисон. Продукция Эдисона была главной достопримечательностью Парижской электротехнической выставки 1881 года. Волшебник Менло-Парка^[5], живое воплощение гения и потенциала современных технологий янки, усердно совершенствовал свой новый улучшенный фонограф. В буколическом Вест-Оранже, штат Нью-Джерси, сорокаоднолетний Эдисон развлекал нью-йоркскую прессу и коллег-«электриков» на своей новой «фабрике изобретений», сложном лабораторном комплексе площадью 18 тысяч квадратных метров.

Фонограф был изобретен в результате работы Томаса Эдисона над двумя другими изобретениями: телефоном и телеграфом. В 1877 году Эдисон работал над устройством, которое могло бы записывать сообщения в виде углублений на бумажной ленте, которые затем могли бы неоднократно пересылатьсяс помощью телеграфа. Исследование навело Эдисона на мысль, что подобным образом можно записывать и телефонный разговор. Он экспериментировал с мембраной, оснащенной небольшим прессом, удерживаемой над быстродвижущейся бумагой, покрытой парафином. Вибрации, создаваемые голосом, оставляли отметки на бумаге.

Таким образом, воодушевленный человек, который изобрел лампочку и чьи компании освещали города по всей Америке, вернулся в бой. 11 мая он провел заседание суда в своей отделанной деревянными панелями библиотеке с десятью тысячами научных томов, попыхивая своей любимой сигарой и демонстрируя обновленный фонограф. «Говорящая машина двенадцатилетней давности исчезла», – сообщила «Нью-Йорк таймс».

С быстро пролетающими месяцами до дня открытия ярмарки в мае 1889 года французские уполномоченные по ярмаркам и такие страны, как Аргентина, Венесуэла и Япония, потратили предыдущий год на перемещение материалов и сборку, чтобы завершить свои сложные сооружения и выставочные залы на 228 акрах, отведенных для ярмарки в трех районах вдоль Сены. Толпы людей, выходящие из дворца Трокадеро на правом берегу, пересекали мост Иена и входили на ярмарку, проходя под массивными арками Эйфелевой башни. Перед ними, в том, что теперь представляло собой беспорядочную застройку, они увидят похожий на парк Двор чести, ряд огромных фонтанов, пульсирующих пенистыми струями воды. Прямо впереди вырисовывался великолепный фаянсово-голубой Центральный купол, инкрустированный цветной плиткой и скульптурами, сверкающий всплеск цвета, контрастирующий с железной башней. За ним возвышалась гигантская Галерея машин.

Франция намеревалась ослепить мир (и особенно своих враждебных соседей) своим сверкающим городом, расположенным на левом берегу, демонстрируя не только свое техническое и промышленное мастерство, но и своих всемирно известных художников и архитекторов, свои знаменитые вина и продукты питания, свою историю и героев, а также экзотические культуры Сенегала, Конго, Тонкина и Камбоджи, «les pays chauds», жаркие страны, как многие называли новые французские колонии в Азии и Африке. Барон Деларт копировал рыночную улицу Каира, используя подлинные архитектурные детали, и сделал так, чтобы рынок был населен сотнями настоящих египтян, в том числе ремесленниками-ювелирами, ткачами, кондитерами и скульпторами, которые будут работать и продавать свои товары в маленьких магазинах.

Неустрашимый отсутствием официальных иностранных экспонатов, комиссар ярмарки Жорж Бергер, опытный ветеран ярмарок 1867 и 1878 годов, был занят привлечением частных иностранных компаний к участию в выставке. Британские редакторы журнала Engineering, которые считали бойкот английской королевы глупым и очень вредным для бизнеса, не сомневались, что французы устроят «национальную выставку, какой мир никогда не видел… и которая продлится еще долго после того, как утихнут слухи о войне и прекратится шум политиков, чиновников, агитаторов и коммунаров».