Наш гауптман Шульце послушал эти разлагающие разговоры, а потом прогнал болтунов прочь палкой, пригрозив, что донесет на них в ГФП как на паникеров, подрывающих боевой дух победоносного вермахта. Не может быть, чтобы непобедимый германский солдат бежал от каких-то русских жидобольшевиков, какие бы панцеры те себе не настроили. Наша батарея уже подбивала считающиеся неуязвимыми Т-34 и КВ, и новый черт должен быть ничуть не страшнее двух старых. Кто из них прав – гауптман или «паникеры» – нам предстояло узнать в самое ближайшее время. Гауптман у нас идейный нацист, и по итогам восточного похода надеется получить большое поместье со множеством славянских рабов, а вот солдаты, которые рассказывали нам о «марсианах» – это простые немцы, заглянувшие в пасть самой смерти и увидевшие ее ужасный оскал.

Наши подозрения подтвердились очень скоро. Сегодня утром на самом рассвете к востоку от нас часто и мощно загрохотала русская артиллерия. Передовая позиция наших войск располагалась километрах в шести перед нами у деревни со странным названием Деменка, и, судя по грохоту канонады, она подверглась сильному обстрелу. У русских вообще тут все названия очень странные, о которые нам, честным немцам, теперь приходится ломать свои языки. Ну ничего, когда мы окончательно установим свою власть над этой землей, то непременно переделаем все местные названия на благозвучный для нас немецкий лад.

Отдельные пятнадцатисантиметровые снаряды залетали и на нашу позицию, левым флангом упирающую в небольшое, но топкое болотце, правым флангом в деревню, название которой переводится как Штейндорф, а по фронту ограниченную болотистым ручьем, который русские панцеры не должны пересечь ни при каких обстоятельствах. Болот, ручьев, речек и лесов в этом краю много, а вот дорог мало, и мы, как говорит гауптман Шульце, быть может, перекрываем одну из важнейших магистралей, вдоль которой «марсиане» сумеют ударить во фланг и тыл нашей второй армии, давящей сейчас большевиков на юг, или же уже наши панцеры, подтянутые с других участков фронта, ударят на восток в тыл вражеской группировке. Хотя, если задуматься, то если «марсиане» сумели с легкостью уничтожить 3-ю панцердивизию и основательно расколошматить 4-ю, быть может, попытка этого удара обернется для нас очередным конфузом. Но этого гауптман Шульце не говорил, это я сам додумал.

Кстати, о «марсианах». Незадолго до начала обстрела нашей позиции русскими пятнадцатисантиметровыми снарядами в воздухе почти на пределе видимости вдали от дорог над верхушками деревьев завис «марсианский» летательный аппарат с большим винтом сверху. Вчера один такой на малой высоте летал поблизости от наших позиций, и прилетевшие парой «эксперты» ничего с ним не смогли сделать – уж слишком легко он, вертясь почти на месте, увертывается от атак и в ответ с легкость сам огрызается из пушки весьма крупного для самолета калибра. В результате один наш истребитель оказался сбит, а один, дымя и подвывая мотором от обиды, улетел с повреждениями на свой аэродром. Вот и сегодня это завис над лесом, и никто его не гоняет. Во-первых – знают, что это опасно, а во-вторых – никому он там не мешает.

Вроде бы сам артиллерийский обстрел был не таким уж плотным, русские и «марсиане» скорее ставили своей задачей не уничтожить наш дивизион, а помешать ему заниматься дальнейшим оборудованием позиций. Но, несмотря на это, в течение часа в нашей батарее прямыми попаданиями и близкими разрывами было выведено из строя три орудия из четырех. Также имелись большие потери в личном составе, потому что один из русских снарядов попал в блиндаж, в котором были сложены боеприпасы нашей батареи. От этого взрыва нас всех контузило, а все вокруг затянуло дымно-пылевым маревом. Это было просто какое-то колдовство, что некоторые снаряды точно падали прямо на важные цели. Гауптман Шульце, технически образованный человек (все-таки артиллерист, а не какая-нибудь пехота) сказал, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. Теория вероятности, мол, не позволяет. Впрочем, вскоре этот обстрел прекратился, и наша батарея осталась при одном орудии с двумя десятками снарядов, поданных из погреба к моменту начала обстрела. В других батареях, прикрывающих это направление, дела обстояли где хуже, где лучше, но в среднем все было то же самое. Уцелело одно-два орудия из четырех, повреждены или уничтожены электрогенераторы, питающие приводы наших пушек, а также разрушен прямым попаданием один командный пункт и один склад боеприпасов. В принципе, все, что мы тут копали три дня, не годилось для того, чтобы противостоять пятнадцатисантиметровым снарядам, которые запросто пробивали перекрытия блиндажей в три наката и заставляли осыпаться вырытые в рыхлой песчаной почве орудийные окопы.²

Но это было далеко не все. Когда этот обстрел прекратился, в шести километрах от нас разгорелся ожесточенный бой, потому что русская пехота, уставя перед собой штыки, кинулась в очередную отчаянную атаку. Наши пехотинцы-кригскамрады на привалах, было дело, рассказывали нам зенитчикам, как это обычно бывает, и как наши пулеметы сотнями косят этих безумцев, устилая землю телами в мундирах цвета хаки, а они все идут и идут вперед, и нам остается только удивляться, почему в России до сих пор не закончились все люди. Но в этот раз, (видимо, из-за «марсиан») все пошло совсем не так просто, потому что через некоторое время на дороге появились первые группы отступающих. Пока что это были легкораненые, сопровождающие санитарные повозки. Они-то нам и рассказали, что натиск большевиков жесток и неудержим, и что в атаку они идут вместе с чудовищными панцерами и «марсианской» пехотой, которая не оставляет после себя в живых ни одного немецкого солдата. Только что под их ударом пала вторая траншея, и теперь бой переместился к третьей линии окопов, которой еще, собственно, нет. В бой брошены последние резервы – даже писари и повара³, но и этого теперь хватит ненадолго, потому что большевики и «марсиане» давят подобно паровому катку.

После этих слов мне стало понятно, что и нам придется сражаться с наседающими русскими. А как сражаться, когда больше половины артиллерии повыбито еще до начала боя, а пехотного прикрытия (правда, прикрытого болотистым ручьем) – не больше батальона. А ведь там, впереди, под гусеницами русских танков, сражаясь, погибли не меньше двух полнокровных пехотных полков, и эти бредущие в тыл раненые – это все, что от них осталось. Потом впереди показались идущие на рысях артиллерийские упряжки с дивизионными десятисантиметровыми гаубицами, а это значило, что артполк (или его остатки) снялся с позиций и спешно отступал, чтобы не попасть под девятый вал вражеского наступления. Раз, два, три… Одиннадцать орудий из тридцати шести. Остальные или пришлось бросить, потому что убило лошадей, или пушки были так повреждены, что их не представлялось возможным тащить с собой.

Прямо на наших глазах из-за леса вывернула пара винтокрылов, похожих на доисторических летающих чудовищ, и в плотном строю с ходу прошлась по отступающей артиллерийской колонне из пушек и пулеметов. Мы видели, как трепещет пламя выстрелов в носу и таких круглых штуках под короткими крыльями этих чудовищных аппаратов, как часто-часто встают на дороге разрывы мелкокалиберных снарядов и крупнокалиберных пуль, как бьются с отчаянным ржанием раненые кони и как умирают наши кригскамрады… Все одиннадцать орудий вместе с расчетами и упряжками остались на дороге, не доезжая моста через ручей. Из остатков полка выжило не более десятка человек (и трое из них сразу же сошли с ума), а винтокрылы, сделав свое черное дело, пролетели прямо над нашими головами. Мы в них стреляли, но все было без толку. На мгновение сверкнуло грязно-голубое бронированное брюхо с большой красной звездой, сверху вниз на наши головы обрушился ураган взбешенного воздуха, поднявшего целую тучу пыли и уши поразил странный свистящий звук двигателя этого аппарата – грозный и зловещий. А когда я все-таки сумел проморгаться, то увидел, что эти аппараты закладывают широкий вираж, чтобы развернуться для повторной атаки.

Но все уже не имело никакого значения, потому что в тот момент, когда мы смотрели за разворачивающимися винтокрылами, из лесу со стороны правого фланга и тыла выехало большое количество русских кавалеристов, атаковавших наши позиции. Вот ведь незадача – мы ждали жестокие сверхсовременные суперпанцеры «марсиан» с фронта, а оказались захвачены ударом вполне себе архаичной большевистской кавалерии с тыла. Я оказался среди тех немногих, кто своевременно поднял руки вверх и избежал нарубания на порционные куски казачьими саблями. А суперпацеры я тоже увидел, но позже, когда нас уже гнали в составе колонны пленных на восток.

* * *

25 августа 1941 года, Полдень. Великобритания, Лондон, бункер Правительства, военный кабинет премьер-министра Уинстона Черчилль

Сюда, в эти тихие помещения, скрывающиеся под толстым слоем земли и бетона, никогда не доносились отзвуки бушующих на поверхности военных бурь. Выли ли над Лондоном сирены воздушной тревоги, падали ли с почерневших от дыма и горя небес немецкие бомбы, гремели ли залпы зенитной артиллерии, здесь, в правительственном бункере, всегда было тихо и уютно. Работающие тут люди никогда не кричали, как бы ни была плоха обстановка, а разговаривали исключительно вполголоса, чтобы не помешать британскому премьеру размышлять над вопросами, от которых зависит жизнь и смерть Британской империи.

Тем более повода для волнений не было сейчас, когда худшее, казалось, осталось позади и чудовищная германская военная машина, раздумав форсировать Канал, развернулась на восток и внезапно напала на Советскую Россию. Вот уже два месяца на иссушенной жарким летним солнцем восточно-европейской равнине большевистский режим отчаянно сражался за свою жизнь, проигрывая территории и жизни сотен тысяч солдат и офицеров, но выигрывая время, необходимое огромной стране для мобилизации и концентрации всех сил. Сражаясь за себя, он одновременно сражался за Британию. Пока на востоке продолжает сопротивление Красная армия, никакая десантная операция германских войск на Британские острова попросту невозможна.

Не имеющий ни капли симпатии к русским вообще и большевикам в частности, Черчилль надеялся, что в этом отчаянном поединке двух великих деспотий не будет победителей – одни побежденные. Он рассчитывал, что восточный колосс, рухнувший под натиском тевтонской ярости, сцепит мертвой хваткой свои руки на горле у победителя и утащит его вслед за собой в могилу. И вроде бы все к тому и шло. Чем дальше гунны углублялись на восток, чем меньше промышленных и продовольственных ресурсов оставалось в распоряжении советского правительства, тем яростней и ожесточенней, можно даже сказать, бессмысленней становилось сопротивление вторжению. Свежие, только что сформированные из мобилизованных солдат дивизии, не обученные и не слаженные, с одними винтовками, без поддержки артиллерии и авиации, прямо с колес швырялись в огонь сражений, чтобы лобовыми контратаками и реками проливаемой крови еще хоть на один день, или даже на полдня, затормозить неумолимый германский натиск на восток.

Перебирая бумаги, которые принес ему Стюарт Мэнзис, начальник Секретной Службы его Величества, Черчилль подумал, что в последние дни произошло нечто невероятное. На месте отчаянно фанатичных, но плохо обученных и вооруженных красных войск, под чистый серебряный зов призывающей в атаку фанфары вдруг появились блистающие великолепной выучкой тяжеловооруженные полки первоклассной кадровой армии. По версии большевиков, которую они довели до главы британской военной миссии в Москве генерал-лейтенанта Фрэнка Мэйсона-Макфарлана, поражение отборным германским 24-му и 47-му моторизованным корпусам нанесла Первая Особая Ударная Танковая Армия и подтянутые из глубины страны свежие стрелковые дивизии Брянского фронта, под общим командованием генерала армии Жукова. В сопроводительной записке, приложенной к этому сообщению, генерал Макфарлан писал:

«При этом разговоре было ясно видно, что, говоря о некоей первой ударной танковой армии, Молотов без зазрения совести врет, и никакой такой армии у большевиков не существует, а есть нечто, о чем он не хочет и не может сказать вслух. При этом надо сказать, что генерал Жуков был назначен командующим Брянским фронтом уже после разгрома 24-го мотокорпуса гуннов, и что в последние дни по Москве пошли разговоры о неких могущественнейших союзниках то ли из других миров, то ли из других времен, которые неожиданно вмешались в ход битвы под Смоленском, переломив ее в свою пользу. И хоть тяжелые бои продолжаются, большевистскую столицу охватил приступ, казалось бы, беспричинной эйфории. Москвичи поздравляют друг друга с первой победой и говорят, что теперь-то все уж точно будет хорошо – «враг будет разбит и победа будет за нами»».

Прочитав эту бумагу, Черчилль отодвинул ее в сторону, поднял глаза на своего начальника разведки и спросил:

– Что скажете, Стюарт – большевики действительно обзавелись какими-то могущественными союзниками, которые вступили в войну на их стороне, или они просто выдают желаемое за действительное?

– Не думаю, – ответил начальник секретной службы его величества, – у нас есть донесения агентов, работающих по обе стороны фронта, которые говорят, что это так и есть. Войска гуннов потерпели сокрушительное поражение от небольших, но прекрасно обученных и вооруженных механизированных воинских формирований, неизвестного, но несомненно русского происхождения, из-за чего они легко налаживают взаимодействие с местными большевистскими частями. Только что поступило сообщение о том, что сегодня утром такая смешанная группировка нанесла фланговый удар по 2-й германской армии, наступавшей с севера в сторону Киева. 43-й армейский корпус гуннов, прикрывавший это направление, был с легкостью смят, а две пехотные дивизии вермахта, оказавшиеся на пути пришельцев, буквально размазаны на дороге. Вы представляете, сэр Уинстон, какой силой должен обладать артиллерийский удар чтобы в течение нескольких минут полностью уничтожить марширующий по шоссе пехотный полк⁴. Теперь их группировка буквально с минуты на минуту готова ворваться в недавно оставленный большевиками Гомель.

Немного подумав, Стюарт Мэнзис добавил:

– Наш источник среди офицеров штаба группы армий Центр сообщает, что командующий центральной германской группировкой генерал-фельдмаршал Федор фон Бок находится в состоянии, близком к панике, что на него вовсе не похоже. Действия противника, именуемого в германских штабах «марсиане» (скорее всего, по аналогии с известной книгой нашего писателя Уэллса), стали дня гуннов такими же стремительными и неудержимыми, какими были их собственные действия по отношению к большевикам всего две недели назад.

Нам стало известно о распоряжении верховного командования вермахта, предписывающем приостановку активных наступательных действий на всех остальных направлениях и отправку всех доступных резервов, в первую очередь подвижных частей, в распоряжение группы армий «Центр». Причем делается это с такой лихорадочной быстротой, будто не гунны стоят на пороге Москвы, а наоборот, большевики на пороге Берлина. Кроме того, есть информация, что ни один немецкий самолет не может безнаказанно пролететь над занятой «марсианами» территорией, из-за чего германское командование полностью лишено сведений со стороны воздушной разведки, на которую оно привыкло полагаться.

– Так значит, уэллсовские «марсиане»… – хмыкнул Черчилль. – Мы, конечно рады поражению гуннов, но, Стюарт, постарайтесь разузнать об этих «марсианах» как можно больше. Задействуйте всех, кого сможете. Пока у нас недостаточно сведений о том, насколько они могут быть опасны для нашей Британской империи. А сейчас идите. Я буду думать.

* * *

26 апреля 2018 года 10:15. Украина, евросело Козино под Киевом, Резиденция президента Порошенко

Как говорится, снова те же и дама с собачкой. За истекшие двое суток почти ничего из того, что намечалось сделать для развязывания войны Украины с Российской Федерацией, сделано еще не было. Только немного увеличилась частота обстрелов на линии соприкосновения ВСУ и народных милиций республик Донбасса. В остальном никто никуда не шел. Рада не расторгала договор о дружбе от 1997 года и не объявляла войну, Украинский Генштаб не передислоцировал к российской границе новые подразделения, а шоколадный президент не очень-то их и понукал, увлекшись дегустацией молдавских коньяков. Вот и сейчас едва стоит на ногах, шатается, буркала выкатил, из рта перегаром так и несет. Всего-то десять часов утра, а незалежный (значит не залежался) президент-кондитер уже в зюзю и лыка не вяжет.

Единственное, что американская дипломатия смогла записать в свой плюс, это набег на сопредельную сторону банды боевиков из числа единомышленников Дмитрия Яроша. Правда, набег весь продлился не дольше пары часов, потому что его целью был выбран приграничный поселок Чертково на севере Ростовской области и расположенный при нем второстепенный погранпереход местного значения, на котором вы никогда не увидите ни колонн фур, ни пробок из легковушек спешащих в це-европу и обратно. Максимум по пять-шесть машин в каждую сторону.

Налетели, пошумели, постреляли, в том числе и изображая из себя нацистских карателей по местным людям. Сожгли пограничный КПП и здание администрации, развесили повсюду жовто-блакитные флаги, намалевали на заборах лозунги вроде «Украина понад усе» и «Бандера приде, порядок наведе», а потом сдристнули обратно в це-европу, не дожидаясь не то что выдвижения частей регулярной армии, но даже прибытия подразделений Росгвардии, то есть бывшего ОМОНа или СОБРа. Но задача спровоцировать россиян на ответное вторжение не удалась. На провокации никто не поддался, МИД лишь выпустил дежурную ноту протеста. В Украине поднялась волна ликования, но это была как раз та перемога, которая тут же обернулась зрадой, потому что Москва перестала сдерживать амбиции Донецка и Луганска на военную победу над ВСУ. Через границу пошли конвои с топливом и боеприпасами, а на линии соприкосновения снова разгорелись ожесточенные артиллерийские дуэли, и это притом, что командование ополченцев получало самые свежие разведданные с российских спутников и барражирующих вдоль границ самолетов ДРЛО А-50.

И ведь самое главное в том, что такой рейд теперь уже больше не повторить, и вообще перспективы для молодой украинской государственности вырисовывались самые мрачные. Вдоль всей российско-украинской границы заняли оборону выдвигающиеся из глубины части ВС РФ, а на донецком и мариупольском направлениях они, ожидая приказа, стояли у пунктов перехода, свернутые в походные колонны. Все приграничные КПП были обнесены стенками из бетонных блоков, а в капонирах дежурила бронетехника. При этом сопредельная сторона была предупреждена, что один единственный выстрел с украинской стороны на российскую будет иметь для армии салоедов самые веселые и интересные последствия. Вплоть до полной аннигиляции. Два или три дня назад массовое вторжение украинских войск и националистических банд на российскую территорию еще могло иметь отвлекающий и шокирующий эффект, но теперь все будет с точностью до наоборот. Уже хохлы окажутся шокированы быстротой, силой и жесткостью ответного удара москалей, а также тем, как далеко они готовы зайти в стремлении к безопасности своих рубежей.