Глава V. Возвращение из леса. Окончание обряда Посвящения. Чаяна, согласно обычаю, нарекают другим именем. Ночь, костер, новопосвященные выбирают себе пару. Влюбленная девушка уводит юного княжича в луга

Юноши возвращались из леса. Селяне встречали их, возбужденно гомоня и щедро охаживая палками и кнутами. Таким образом, согласно обычаю, они выбивали из вернувшихся «звериный дух». После этого мальчикам предписывалось посетить баню и, обрядившись в чистые одежды, выйти ввечеру на холм перед святилищем, чтобы завершить Посвящение.

Когда начали опускаться сумерки, одетые по-праздничному селяне потянулись на холм, чтобы принять участие в самом долгожданном и торжественном событии, с которым не могло сравниться никакое другое.

Храм был украшен лентами и цветами. Величественный, разнаряженный эхт, распустив по плечам седые пряди, нараспев произносил ритуальную речь. Солнце коснулось горизонта – и он ударил посохом в медный щит. Гомон в толпе прекратился. В тишине слышно было, как журчит вода в реке и шумят деревья. От реки потянуло влагой… Все вокруг наполнилось ожиданием великого и чудесного, что должно было вот-вот произойти – некоего мистического действа, которым руководят сами боги.

Снова стояли перед храмом юноши – но теперь их было не десять, а девять. Один из них сгинул в темном лесу… Может быть, растерзал медведь, а может быть, утоп в болоте – что ж, такое иногда случалось.

Теперь они чувствовали себя совсем по-другому, чем три седмицы назад, когда только готовились к испытанию. Они держались, гордо расправив плечи и глядя из-под бровей по-мужски суровым взглядом. Будь они по-прежнему мальчишками – плясали бы и прыгали от радости, что вернулись живыми; но теперь им это не подобало – еще совсем чуть-чуть, и они станут полноправными членами дружины, влившись в мужское общество воинов и защитников.

Поверх расшитой праздничной рубахи у каждого юноши была перекинута через плечо и закреплена на поясе шкура убитого им животного. У одного юноши это была шкура лося, у двух других шкуры лесных оленей, трое хвастали волчьими шкурами, еще двое носили на шее шнурки с просверленными кабаньими клыками, и лишь у Чаяна была великолепная шкура рыси. И, конечно же, все с трепетом и легкой завистью косились на трофей княжьего сына. Чаян, делая вид, что не замечает этих взглядов, многозначительно переглядывался со своим другом Малютой. У того на плече висела шкура волка…

От храма к реке по пологому склону вели деревянные ступени с перильцами, также украшенные цветочными гирляндами. Они кончались, переходя в мостки, и на этих мостках была установлена арка. Боковые стойки ее украшали священные знаки, сливающиеся в причудливую и сложную резьбу. Семь широких деревянных лучей расходились вверх от ее дуги, и на каждом их них был начертан древний священный символ. Арка называлась «Идуна» и олицетворяла собой женское лоно.

Итак, в наступившей тишине эхт объявил, что юношам предстоит пройти последнюю часть Посвящения – новое рождение. Он махнул рукой – и те цепочкой потянулись вниз, к реке; но спускались они не по ступеням, а по боковой тропинке.

У берега юноши скидывали всю свою одежду и входили в реку. Им следовало погрузиться в воду полностью, с головой, причем они все должны были успеть сделать это до того, как солнце полностью зайдет за край земли. В это время эхт спустился по ступеням и теперь вместе с двумя помощниками стоял возле арки. Юношам предписывалось, доплыв до мостков, выбраться из реки и пройти под аркой – получить символическое новое рождение.

Посвящаемые сами определяли, кто из них первым пройдет обряд. Как правило, такой чести удостаивался лучший из них – тут играл роль и авторитет этого молодого человека, и его качества, и внешняя стать. Но, пожалуй, решающим фактором являлся трофей, добытый юношей в лесу. Поэтому первым, сбросив с себя рубаху, в воду вошел юный княжич. Все в нем пело и торжествовало – вот он, главный момент его жизни… Вода оказалась теплой и ласковой, и Чаян не без удовольствия нырнул, так, под водой, проплыв почти до самых мостков. Затем он ловко выбрался и, глубоко вздохнув, словно освобождаясь от всего прежнего, вступил под своды Идуны. В этот момент он почувствовал, будто окатила его с головы до ног невидимая волна – это означало, что обряд завершен, и вместе с благословением богов он получил новое рождение как взрослый и полноценный член общины.

Люди, что сверху, с холма, наблюдали за происходящим внизу, радостно заголосили и принялись распевать громкие песни, славя и поздравляя новопосвященного. В это время помощники эхта обряжали юношу в новые одежды, а сам священнослужитель нарекал его другим, «взрослым» именем, которое теперь предстояло носить до конца жизни.

До того, как помощники успели накинуть на княжича белую рубаху (которую специально для этого обряда шили и вышивали его сестры), эхт заметил на его теле свежие шрамы. Четыре багровые выпуклые полосы пересекали грудь юноши наискось, от левого плеча и до нижних ребер с правой стороны. Эхт, дав помощникам знак погодить, внимательно вгляделся в эти отметины от рысьих когтей, и затем взглянул в глаза юноше – и взгляд старика выражал изумление и священный трепет.

Наконец княжича облачили полностью – в рубаху, шаровары и сапоги, подпоясали расшитым поясом. Красивый и статный, стоял он в свете заходящего солнца, лучи которого подсвечивали медью его кудри, спускающиеся до плеч.

– Нарекаю тебя Ланизбором! – зычно и торжественно провозгласил эхт. – Воистину избран ты свыше, и свидетельство тому начертано у тебя на груди, ибо не помню я еще случая, чтобы удавалось младому юноше уйти живым из лап рыси… Солнцеликий Яхор, пресветлый Владыка, благословляет тебя! – и он прикоснулся своим посохом к голове новопосвященного.

Радостные возгласы донеслись с холма, и юноша, еле сдерживая в сердце своем ликующую радость, поклонился до земли в сторону поселения, отвесил поклон солнцу, и затем – старому эхту. После этого он стал подниматься по деревянным ступеням вверх, к храму, где радостные селяне ждал его, чтобы чествовать и поздравлять. Шел он не спеша, с достоинством, подобающим юному витязю.

Следом за ним принимал Посвящение Малюта; его нарекли Воймиром, он шагнул на первые ступени как раз в то время, когда княжич преодолевал последние.

А там, на холме, ликовал народ. Люди забрасывали княжича цветами, девушки кружили вокруг него хоровод – румяные, улыбающиеся, они заигрывали с ним, стараясь прикоснуться, а он краснел и смущался, хотя и было все это несказанно приятно. Но вскоре и его друг разделил с княжичем внимание красных девиц; а затем, когда все юноши прошли заключительную часть обряда и получили новые имена, веселье приобрело необычайный размах. Солнце уже погасло, и настало время готовится к разжиганию костра, который был уже предварительно сложен на расчищенной площадке перед святилищем.

Эхт медленно подошел к кострищу. Селяне, встав в хоровод, затянули громкую песню, сопровождаемую резкими выкриками. Так они возносили хвалу богу Огня Авригуну, выражали ему свое почтение и просили благословить их праздник.

Огонь! Он являлся непознаваемым чудом. Он мог быть грозным и смертоносным; но, прирученный, он грел, готовил пищу, а также веселил. Огонь был разрушающей, но одновременно и созидающей силой. И существовали отдельные чудодеи, которые могли подчинить себе эту силу… Они могли заставить огонь превратить в звонкий металл рассыпчатую бурую грязь, которую по зиме извлекают со дна болот. Сначала этот металл становился в их руках мягким, словно сырая глина, и потом эти чудодеи изготавливали из разные инструменты, а также оружие.

Обитали такие чудодеи-кузнецы за пределами селений, на отшибе, ибо нельзя заниматься таким могучим огненным ведовством там, где живут люди. Каждая девица желала стать хозяйкой в доме, из которого и день и ночь раздаются звонкие удары металла о металл, ибо всякий раз на наковальне рождается либо лемех плуга, которым орут (пашут) матушку-землю, либо звонкий топор, которым рубят деревья, либо «великий миротворец» – длинный прямой меч воина-дружинника, что предназначен защищать земли венедов от напастей. Если не станет кузнецов, то венеды станут слабыми и одолеют их всякие беды, поэтому опытным кузнецам, хозяевам жаркого огня и звонкого металла, оказывался почти такой же почет, как и жрецу-эхту. Вот они, эти укротители огня и металла – стоят в первых рядах селян в своих нарядных одеждах, выделяясь среди них могучими мускулистыми фигурами и закурчавившимися от жара горна бородами.

Искра упала в середину кострища – и легкий дымок поднялся от сухой травы, что была выложена посередине. Эхт наклонился и принялся дуть туда, где из маленькой искорки зарождалось пламя. Люди теперь ритмично хлопали в ладоши и приговаривали: «Авригун, нам свет даруй! Тепло даруй!» Священнослужитель, натуживая щеки, старательно раздувал огонь. Это была его почетная обязанность, и он выполнял ее со всей подобающей важностью. Наконец трепетное пламя занялось среди сухого пучка. Сначала оно робко танцевало, но вскоре, словно удостоверившись, что ему ничто не помешает, весело заплясало, с треском пожирая ветки и торопливо устремляясь все выше и выше. Народ возликовал. Теперь люди выражали свою бурную радость. Всем было известно, что бог огня не покровительствует мрачным и унылым. Хвалебные песни вознеслись в небо, которое, казалось, резко потемнело после того, как огонь запылал в полную силу.

– Гори, гори, ясно! Чтобы не погасло!

Возбуждение нарастало. Селяне пели, кружась вокруг костра – они притопывали, прихлопывали, то и дело доносилась какая-то веселая шутка, и вслед за ней – взрыв смеха. Парни и девушки стали собираться в хоровод. Тут-то и пришло время выразить свои симпатии…

В этот день девушки могли выбирать себе пару из новопосвященных. Юноши немного стеснялись, топчась на месте и стреляя глазами в сторону девушек, которые, хихикая и шушукаясь между собой, тоже смотрели на них, оценивая и выбирая. Они могли и не выбирать – тогда выбирали их. Но обычно девушки уже заранее знали, на чью голову они наденут венок…