Глава двенадцатая
Предательство

Крепость угорского дьюлы давно потерялась вдали. По мысли Духарева, их отряд уже давно должен был выехать на равнину, а узкая – две повозки не разойдутся – дорога все еще виляла по ущельям да перевалам. На такой дороге хорошо врага держать, а путешествовать лучше по тракту. Три сотни духаревской дружины растянулись на полкилометра. Сам воевода ехал в центре, вместе с юной княжной, а возглавлял колонну угорский боярин с типично печенежским именем Кухт.

Боярина Такшонь послал с княжной в Киев. Этот же боярин должен был на обратном пути сопровождать сына дьюлы. С Кухтом шли всадники, тоже около трех сотен. Разведку тоже вели они. Духарев не возражал: тут была угорская земля.

– Выйдем прямо к Дунаю, – пообещал Кухт. – Так безопаснее, чем на равнине, где нас всяк издалека увидит. Мы ведь не налегке: княжну везем, приданое…

В принципе, он был прав, хотя Духарев помнил, что, переправившись через Дунай, они уже через два дня прибыли к Такшоню. Но и то верно, что сюда ехали налегке, большей частью без всякой дороги, иногда еле заметными тропами. Тоже не сами – вел старший отряда, высланного Такшонем навстречу посольству.

Но дело было в том, что тот проводник Духареву нравился, а боярин Кухт – нет. И общались они через толмача. По-русски Кухт не понимал, по-хузарски тоже. И еще он все время неприятно скалился: надо полагать, у него улыбка была такая, но Духареву казалось: Кухт толмачу одно говорит, а толмач Сергею – другое.

Между собой русы звали Кухта подханком.

Будь на то Серегина воля, он охотно отдал бы подханка своим дружинникам: допросить с пристрастием.

А вот девочка-княжна Сергею нравилась все больше. Тихая такая, глаза доверчивые. Чем-то она ему напомнила Рогнеду, меньшую дочку полоцкого князя Роговолта. Та, правда, совсем малышка. Прошлой зимой, когда Духарев был в Полоцке (по делам, и друга Устаха заодно навестить), крохотуля забралась Духареву на колени и глядела так, словно Сергей ей родной. Помнится, он тогда пожалел, что не взял с собой семью: его Данка Рогнеде – ровесница. Но Серегину дочь тихоней никто не назовет – сущая оторва.

На Духарева вдруг нахлынула грусть: всё он в походах да плаваньях. Со своими и месяца полного провести не получается.

Машегу вот хорошо! Его любимая всегда рядом.

Хузарин будто почувствовал: подтянулся поближе.

– Думы, Серегей? – спросил он по-хузарски.

– Есть немного, – ответил Духарев.

– Вот и мне тоже что-то не по себе.

– Что? – мгновенно насторожился Духарев.

– Я двоих отроков послал вперед пробежаться…

– Зачем? Там же угорские дозоры!

– То-то и оно, что угорские. А моим бы уже вернуться время, а нету.

– Может, этого спросить? – Духарев кивнул на угорского боярина.

Машег скептически поджал губы. Ему угр тоже не нравился. Но оснований для недоверия не было. Разве мог Такшонь дать в сопровождающие дочери ненадежного человека?

– Может, сказать нашим, чтобы брони вздели? – предложил Машег.

Духарев поглядел на небо. Нормальное небо, немножко пасмурное. До обеда еще стрелищ сорок проехать можно. Машег понял его взгляд неправильно:

– Хочешь по облакам судьбу прочесть? – спросил он серьезно.

Вот что значит репутация ведуна!

– Нашу судьбу в чужом небе не прочтешь, – отозвался воевода.

Но все же прислушался: что там интуиция говорит? Когда столько лет в походах, седалищное чутье обостряется невероятно. И не только седалищное.

«Что-то подханок наш слишком оживлен… – подумал Сергей. – Как будто ждет чего-то…»

Сразу вспомнилось, что на стоянках угры все время сторонились русов. Как будто получили команду не вступать с ними в контакты. Это было не похоже на поведение угров в крепости Такшоня. Когда выяснилось, что дьюла с киевским воеводой договорились по-хорошему, местные стали относиться к киевскому посольству с подчеркнутым дружелюбием.

– Добро, Машег, – согласился Духарев. – С Кухтой я перетолкую. А наши пусть взденут брони. Только незаметно.

– Можно и незаметно, – согласился Машег. – Возы пылят, за пылью ничего не видно.

Духарев направился в авангард, к уграм.

Угорский боярин – красная шапка, красный кафтан, красные кисти на упряжи – осклабился во весь рот, словно близкого друга увидел.

Его ближние всадники посторонились, пропуская киевского воеводу.

– Что впереди? – спросил Духарев.

Толмач перетолмачил. Угр осклабился еще шире.

– Хан Кухт сказал: не беспокойся, рус! Хан позаботится о дочери Такшоня как о своей. Хан сказал: дочери дьюлы Такшоня, должно быть, скучно ехать с русами: даже поговорить не с кем. Веселей бы ей со своими ехать.

– Дочь дьюлы едет с нами, – отрезал Духарев. – И она не скучает: учит наш язык, чтобы беседовать со своим мужем без толмача. Я задал тебе вопрос: что впереди? Я хочу знать, хан, когда я увижу Дунай?

– Ты увидишь! – заверил хан. – Всё увидишь! Уже скоро! Завтра!

Духарев придержал коня, пропуская голову колонны. Ситуация ему не нравилась. Дороги он не знал. У него даже не было возможности контролировать общее направление: местность холмистая, дорога петляет, как пьяный заяц.

Юная княжна ехала в окружении русов. Верхом. Рядом, почти касаясь коленом ножки княжны, ехал Понятко.

Двадцатисемилетний красавец-варяг, сотник, любимец великого князя киевского, на взгляд Духарева, держался слишком близко от будущей великой княжны. И вел себя, по мнению воеводы, весьма легкомысленно. Любвеобильная душа Понятки взбутетенивалась при виде любой красивой женщины. Разве что с духаревской Сладиславой он вел себя пристойнее. Но тут особая статья.

Угорская княжна – тоже статья особая, но Понятко все одно заливался соловьем. В прямом смысле: щелкал и свиристел, закладывая коленца не хуже пернатого певца. Княжна слушала благосклонно.

– Сотник! – немелодично рявкнул Духарев. – Ко мне!

Понятко мигом оборвал трель и поспешил к воеводе.

– Я ее князю везу, ты не забыл? – сурово произнес Сергей.

– Так я только повеселить ее хотел! – беззаботно отозвался Понятко. И тут же посерьезнел: – Случилось что, воевода?

– Может, и случилось. Машег пару отроков вперед послал – не вернулись.

– Давай я сам съезжу, – предложил Понятко. – Отстану, через вон тот взгорок переберусь и обгоню.

– Езжай, – согласился Духарев.

Понятко был отменным разведчиком, даже лучшим, чем хузары. Ложку изо рта у тебя вынет – не заметишь.

Понятко придержал коня, пропуская повозки, а Духарев поскакал вперед, догнал Трувора.

Рёрехов племянник ехал в первой тройке своей сотни. Слева – Рагух, справа – Бодай. Рагух и Бодай дискутировали, Трувор слушал. Тему для дискуссии ветераны выбрали весьма интересную: прикидывали, как и где можно расположить засаду, чтобы ударить по посольству. И сколько у врага должно быть воев, чтобы обеспечить гарантированную победу. Рагух считал, что при внезапном нападении можно найти местечко, где хватит и пары сотен хороших стрелков. Бодай с хузарином не соглашался. Мол, дружина у русов бронная, а колонна растянулась сильно. Так что при плотности один лучник на каждые два шага получится минимум четыре сотни. А иначе он, Рагух, непременно найдет местечко, где укрыться, и тогда…

– Трувор! – позвал Духарев. – Скажи своим молодцам, чтобы взяли под охрану княжну. Умрите, но она должна остаться живой.

– Накаркали! – воскликнул Бодай. – Кто нас полюет? Копченые?

– Пока неясно, – честно ответил Духарев. – Чую, что-то неладно.

– А угры что?

– А уграм, гридь, у меня полной веры нет.

– Скверно, – вздохнул Бодай.

Как всякий опытный воин он терпеть не мог неопределенных ситуаций.

– Княжну Понятковы люди охраняют, – напомнил Трувор. – Их куда?

– Их – вперед. Пока Понятки нет, я сам их поведу.

Как ни высоко он ставил варяжскую молодежь, а все-таки в бою предпочитал более опытных киевских гридней.

Понятки все не было. Тревога Духарева усилилась. Он отправил Рагуха, немного разумеющего по-мадьярски, потолковать с уграми, прощупать обстановку.

Рагух вернулся ни с чем. Угорский сотник отнесся к хузарину довольно недружелюбно, а рядовые всадники, глядя на командира, тоже на контакт не пошли.

Духарев принял решение. Как только караван вышел на взгорок, с которого во все стороны было видно на пятьсот шагов, Сергей отдал своим команду: «Стой!»

Духаревские сотни дисциплинированно остановились. Угры продолжали двигаться. Они удалились почти на полкилометра, когда их вожаку наконец сообщили, что русы встали.

От подханка примчался посыл: что случилось?

Духарев отправил его без ответа.

Через десять минут примчался сам подханок Кухт. Рожа малиновая, глаза бешеные.

За это время сотни Духарева успели перестроиться. Внутри, вокруг княжны – спешившиеся варяги. Вторым кругом – гридни Понятковой сотни. А хузары Машега, напротив, рассеялись вокруг, держась небольшими группками по два-три всадника.

– Что такое, рус? Почему встали?! – выпучив глаза, закричал Кухт.

Толмач отстал, но сказанное было понятно и без толмача.

Духарев подал коня вперед, наехал на подханка, глянул на него сверху вниз.

– Захотелось, – процедил он.

– Я велю немедленно ехать! – закричал Кухт на плохом печенежском.

– А я велю стоять, – спокойно ответил Духарев.

– Я говорю – ты делаешь!

Духарев покачал головой.

– Я тебя заставлю! – брызжа слюной завопил подханок.

Плеть Духарева мелькнула в воздухе, и на физиономии угра образовался багровый рубец. Духареву давно хотелось это сделать, и он решил, что может не отказывать себе в такой малости. Хлестнул легонько. Ударь посильнее – до зубов бы угру щеку просек.

Подханок взвыл, схватился за саблю… И обнаружил, что гридни киевского воеводы как-то незаметно оттеснили его угров, и теперь вокруг Кухта одни враги.

Тут, как раз вовремя, в круг протиснулся толмач. Его пропустили.

– Ты посмел ударить меня! – по-мадьярски прошипел подханок.

– Ты меня оскорбил, – жестко произнес Духарев. – Никто не говорит мне: я тебя заставлю, даже мой князь. А ты – никто. Ты – навоз под копытами моего коня. Я позволил тебе быть моим проводником, но ты должен знать свое место, холоп угорского хакана!

– Я не холоп! – бешено закричал Кухт. – За такие слова жизнью отвечают!

– Ты сказал, – констатировал Духарев. – Мы слышали. Как будем биться: пеше или верхом?

Подханка словно ледяной водой окатило: сообразил, что киевский воевода его спровоцировал. Но деться некуда: угрозу все слышали, а за такие слова принято отвечать.

Русы подались в стороны, пропуская мадьярских всадников в круг. Те тоже слышали заявление командира. Воевода русов принял вызов. Теперь поединок между начальниками – их личное дело. Запретить его могли только те, кому дуэлянты присягали на верность. Но ни князя киевского, ни дьюлы угорского здесь не было.

– Конно, – буркнул подханок.

Сергей кивнул.

Вооружение у них было примерно одинаковое. У Духарева доспехи и оружие получше, но не настолько, чтобы он получил явное преимущество.

– Биться будем там! – Кухт махнул рукой в сторону лежавшей справа от дороги пустоши, покрытой выгоревшей травой и мелкими кустиками.

Сразу за пустошью начиналась гряда холмов, но сама она идеально подходила для конной дуэли.

– Годится, – кивнул Сергей, и подханок тут же поскакал к дальнему краю пустоши.

За начальником, соблюдая дистанцию, порысили его ближние воины.

Духарев привстал на стременах, огляделся: его гридни стояли как надо. Где же, черт его дери, Понятко?

К воеводе подъехал Машег.

– Если ты хотел его убить, приказал бы мне, – укорил он. – Ты же воевода!

– Не жадничай, – улыбнулся Духарев. – Вот убьет меня, тогда и тебе достанется.

– Не шути так! – строго произнес Машег.

– Да ладно! Вот то, что Понятки все еще нет, меня действительно беспокоит.

– Да не волнуйся. Нет его, значит, далеко уехал.

– А твои отроки?

– Они живы.

– Вернулись? Что ж ты молчишь! – воскликнул Духарев.

– Нет, еще нет.

– Откуда ты тогда знаешь, что они живы?

– Я Бога спросил, – очень серьезно сказал Машег. – Бог ответил.

– Так прямо и сказал? – изумился Духарев.

– Серегей! – укоризненно произнес Машег. – Божье Слово сердцем слышат!

Духарев удержался, промолчал. Обижать Машега ему совсем не хотелось.

Они приближались к боевому рубежу. Примерно в трех сотнях шагов застыл крохотный одинокий всадник: хан Кухт.

– Отъезжай, – сказал он другу. – Еще ненароком стрелой заденет.

Машег пренебрежительно фыркнул, но отстал. Дуэль есть дуэль. Один на один.

Солнце стояло высоко. Пахло горячей травой и конским потом. В блеклом небе кружились черные птицы, обычные спутники воинов.

Духарев взял лук, расстегнул колчан, сдвинул его поудобнее, вытянул три бронебойные, с гранеными наконечниками. Одну – наложил, две – прижал мизинцем. Эх, ветерок неприятный, встречный. Хоть слабенький, но порывистый. Надо полагать, именно поэтому подханок решил занять дальнюю позицию.

Противник ждал. Духарев видел, что он тоже приготовился. Угры – отменные стрелки, надо быть начеку. Сергей легонько послал коня вперед. Пепел, настоящий боевой конь, чувствующий каждое движение-желание хозяина, взял коротким галопом. Именно так, как надо.

Духарев поднял лук…

Угр выстрелил первым. Метнул сразу три стрелы. Духарев – только одну. Он не видел, куда она ушла. Попал бы – увидел. Угр тоже промахнулся. Три его стрелы прошли намного выше головы Духарева.

И тут хан развернулся и поскакал к холмам. Это что за фокусы?

Духарев еще удивлялся, но его колени уже послали коня в намёт. Конь у Сергея был лучше, чем у Кухты, но Пеплу приходилось труднее: его всадник весил намного больше подханка.

Расстояние не сокращалось. Стрелять бессмысленно: только стрелы тратить.

Духарев промчался мимо секундантов угра, сбившихся в кучу. Видимо, поведение начальника их тоже озадачило. Но когда десятка три духаревских хузар поскакали за своим воеводой, угры тоже пустились вслед за подханком…

Кухт достиг склона холма – крутого, неровного и каменистого – и поехал тише. Если он хотел получить преимущество высоты, теперь самое время остановиться и закидать Духарева стрелами.

Но хан не остановился.

Пепел летел птицей. Дистанция между дуэлянтами быстро сокращалась. У начала склона Духарев придержал коня (его противник как раз достиг вершины) и выстрелил. Проклятый ветер увел стрелу, а хан исчез из поля зрения.

Духарев спрыгнул на землю и бегом устремился вверх. Не хотелось изнурять коня. К тому же если Кухт решил подбить Духарева, когда тот перевалит через холм, угра ждет небольшой сюрприз. Сергей бежал, обученный Пепел рысил рядом, не отставая и не обгоняя.

Угр не ждал его с наложенной стрелой. За этим холмом поднимался следующий и Кухт въезжал на соседний склон… Уже слишком далеко для прицельного выстрела.

Духарев прыгнул в седло…

За спиной у него захрустел гравий. На лысый холм въехал Машег. Конь хузарина дышал ровно и мощно. И не скажешь, что вверх скакал.

– Стой!

– Стою! – Духарев повернулся к хузарину. – В чем дело?

– Заманивает, – быстро сказал Машег.

– Откуда знаешь?

– Так видно же! – и вдруг схватил Духарева за руку. – Туда гляди!

Духарев повернулся в указанном направлении, ожидая увидеть вражескую армию, но увидел одинокого всадника с заводной лошадью. Духарев прищурился…

Но тут раздался пронзительный свист. И по свисту Духарев сразу признал Понятку, который привстал на стременах, махнул руками: стой!

– Там их сотен пять или около того, – рассказывал Понятко. – Твоих, Машег, отроков повязали, но не убили. Держат. Копченых с полсотни, остальные угры. Главный – тоже угр. Зовут Иглегчу…

– Иг Лехчу, – угрюмо поправил оставшийся с посольством мадьярский сотник и добавил что-то на смеси мадьярского и печенежского.

После бегства подханка угорская часть конвоя сократилась на две трети: двое других сотников сразу увели своих людей. Духарев не успел их остановить. Да и не смог бы, не применяя силы. То были воины из рода Кухта, который, как выяснилось, действительно на треть печенег. Дед его повздорил с лидером племени и откочевал к уграм.

– Иг – это по-ихнему вождь, – пояснил «полиглот» Рагух. – Глава рода.

– А как ты узнал про этого Легчу? – заинтересовался Трувор.

– Да просто. Копченого одного тихонечко уволок, – пояснил Понятко. – Поспрашивал маленько – и узнал.

Машег одобрительно кивнул. Когда-то он сам натаскивал Понятку на степную «охоту». И чувствовал законную гордость, когда молодой сотник по открытой местности «просто» подбирается к вражескому лагерю и «просто» берет языка, причем подбирает не угра (потому что по-угорски почти не говорит), а печенега.

– Ждут нас со вчерашнего. От нашего подханка к ним каждый день посылы бегали. Чего их хану надо, копченый не знает. И почему подханок решил нас сдать, тоже не знает.

– Я знаю, – сказал угорский сотник. – Дед Лехчу его деда в свой род принял.

Он еще что-то пытался объяснить, но у Духарева не было настроения вникать в игры мадьярских «босяков»^[8].

– Значит так, – сказал он. – Пока они там чухаются, мы отходим назад, к колодцу, и встаем в оборону. Переведи ему, Рагух, – Сергей кивнул на сотника-угра. – Скажи, пусть пошлет вестников к хакану Такшоню или кому поближе, он сам разберется.

Сотник выслушал. И сообщил, что вестники уже в пути. Только ранее, чем через неделю, помощи ждать не стоит, а за неделю Лехчу и его людей, и русов наверняка перебьет. Но драться все равно придется, потому что если они сдадутся, то их тоже прикончат: либо Лехчу, либо возмущенный их трусостью Такшонь. А отступить к колодцу они не успеют. До колодца три тысячи шагов, а у них повозки. Повозки катятся медленно, всадники Лехчу скачут быстро.

– Замечание принято, – кивнул Духарев. – Твоя задача – наладить отход. Приступай!

Сотник без лишних слов бросился выполнять приказ.

– Машег, бери своих и отправляйся навстречу этому Лехчу. Твоя задача, чтобы его всадники скакали не слишком быстро. Вперед!

– Ты остаешься! – притормозил Духарев Рагуха, нацелившегося за Машегом. – Ты мне нужен здесь. Потому что здесь, – он махнул рукой туда, где дорога сужалась, стиснутая двумя осыпями, – их будем ждать мы.

– Копченых много, Серегей! Хочешь драться? – с сомнением проговорил Понятко.

– Нет, братишка, драться мы не будем. Нет у меня желания подкормить вами этих славных птичек, – Духарев показал на ворон. – Если Иг Лехчу все-таки прибудет слишком быстро, мы вступим с ним в переговоры. Мне жутко интересно узнать, что ему надо.

В отличие от других, он видел приданое, выделенное папашей Такшонем дочери. Слишком мало, чтобы, плюнув на недвижимость, отправиться в далекие края. А отправиться придется, потому что дьюла такого безобразия не простит.

– А если мы не договоримся, – продолжал он, – то быстренько отступим назад. На свежих лошадях уйдем легко. А Трувор тем временем как раз наладит оборону. Рагух, скажи угру, что его люди могут отдохнуть, пока эта тень не переместится вот сюда.

Рагух перевел, сотник поглядел на отметку, сделанную на земле Духаревым, и заспорил.

Рагух засмеялся, выдал длинную реплику, похлопал угра по плечу. Угр с сомнением покачал головой, но отправился отдавать соответствующие распоряжения.

– Что ты ему сказал? – спросил Духарев.

– Сказал, что он не знает, что такое белые хузары моего друга Машега, а ты, воевода, очень осторожен. На самом деле у нас вдвое больше времени…