Итак, дружочек, ты уже готов сунуть руку в мешок с подарками? Как ты сможешь убедиться, здесь мы припрятали сплошь сюрпризы – ну очень необычные, подчас смешные, но в то же время жуткие истории на тему Нового года и Рождества. Праздник начинается!
Восемнадцатого ноября всем работникам склада выдали новую форму. Женщинам – бело-голубые полушубки и платьица с зимним узором. Мужчинам – красные отороченные мехом костюмы и длинные шапки.
Начальник отдела кадров проинструктировал подчиненных и завершил собрание традиционной корпоративной молитвой.
Саша Сибирцева потянула вниз подол платья, но упрямый атлас отказывался скрывать бедра. Из зеркала на нее смотрела огромными беспокойными глазами худая угловатая девчонка. Олененок Рудольф в наряде Снегурочки.
Саша покосилась по сторонам, ожидая насмешливых ухмылок, но внимание сотрудников приковала диспетчер Полозова. Ослепительная платиновая блондинка в струящейся ткани вдохновила бы Васнецова. Диспетчер была всеобщей любимицей, даже звали ее красиво: Злата.
Полозова подмигнула Сибирцевой, и та смущенно потупилась.
Зависть – тяжкий грех, твердила себе Саша. Завистливые дети не найдут подарки утром. Вооружившись длинным списком товаров, она вышла из служебной комнаты.
В коллективных молитвах склад упоминался под ласкательным прозвищем Сокровищница. Помещение занимало территорию трех крупных гипермаркетов. Оно и внешне смахивало на гипермаркет, только без покупателей.
Гигантский зал, устремляющиеся вдаль торговые ряды. Внушающие трепет лабиринты, в которых можно бродить часами, не встречая коллег. Здесь царил полумрак, а тени вытворяли такие фокусы, что впору было поверить в жутковатые байки, пересказываемые менеджерами и кладовщиками. В истории о заблудившихся бедолагах. О голосах в вентиляционной шахте. О плачущем почтальоне.
За девять месяцев на складе Саша Сибирцева не привыкла к утробному эху, и в угрюмых туннелях чувствовала себя потерявшимся ребенком.
Она задрала голову к далекому, как звезды, потолку. Небосвод склада змеился вплавленными во мглу трубами, поблескивал изоляцией. Ночью кто-то украсил его новогодним дождиком и гирляндами. Воображение Саши нарисовало великана, тролля, решившего подготовить свое жилище к празднику.
Из динамиков заиграла стимулирующая музыка. Порядком надоевшая песенка «Last Christmas» группы Wham!
Толкая тележку, Саша пошла по лабиринту.
Первым в списке значился отдел спортивного инвентаря. Уютный закоулок возле центра расшифровки почерка. И, по меркам Сокровищницы, всегда людный. Пара переводчиков, заскочивший поболтать компьютерщик… Но сегодня отдел пустовал. Дробился стук каблуков, болезненно пищали колеса тележки.
Саша встала на цыпочки, и платье оголило бедра. Все-таки хорошо, что поблизости никого нет. Вряд ли местным мужчинам было бы приятно созерцать ее плоские, испещренные шрамами ягодицы.
Она сняла с полки коробку.
Провела подушечкой пальца по штрихкоду, и перед внутренним взором возникла размытая картинка. Словно домашнее видео в царапинах изношенной пленки. Упитанный мальчик разворачивает посылку, радостно кричит. Подбрасывает замечательный кожаный мяч. Подарок ударяется о люстру, и папа беззлобно велит не играть в квартире.
Чудесная семья. Чудесный подарок славному ребенку.
Саша улыбнулась. В подобные моменты она забывала бояться, и досужие сплетни коллег утрачивали над ней власть.
Болтливых детей лишают десерта.
Из динамиков ABBA поздравляла с Новым годом. Размышляя о доме, в котором папа не наказывает за шалости, Саша продолжила путь.
Отдел электроники также изменился за ночь. Между стендами водрузили искусственные елки, чрезмерно увешанные игрушками. Имбирные человечки, снегири, ангелы, зайцы и ежики. Аромат хвойного дезодоранта. В спелых кругляшах отразился искаженный Сашин профиль.
Она щелкнула ногтем по свинке-копилке.
Попыталась вспомнить символ грядущего года. Змея? Дракон?
Ответ утонул в помехах. Она почесала лоб. Спеша отвоевать праздничное настроение, схватила нужную посылку.
Игровая приставка для кучерявого мальчика. У него нет папы, но мама красивая и пахнет живыми фруктами и цветами. Саша с минуту держала палец на штрихкоде, наслаждаясь картинкой, запахом, счастливым визгом.
Ежедневные гимны в служебной комнате приобретали смысл и вес.
Приставка легла в кузов тележки.
Саша замедлила шаг у телевизионных мониторов с разными диагоналями. На экранах шла голливудская комедия.
Находчивый герой в исполнении юного Маколея Калкина мастерил хитрые ловушки.
Саша смотрела фильм тысячу лет назад. Ностальгия защекотала в груди.
Вероятно, показывали режиссерскую версию: сцена на кухне была ей не знакома. Калкин опрыскивает грабителя бензином. Подпаливает его при помощи петарды. Плохиш смешно дергается, его волосы пылают, потом загорается лицо.
В памяти всплыло имя актера, Джо Пеши.
Грабитель Пеши корчит дурацкие гримасы, а кожа его горит и трескается, мешочки человеческого масла – жировые клетки – вытекают и шипят, как яичница. Закипают белки в глазницах.
Улыбка сползла с губ Саши. Ей не нравилась эта версия фильма. Она ассоциировалась с матерью, со смрадом, который та источала после смерти.
Саша заторопилась.
Если она не справится до обеда, получит выговор.
Склад заканчивался секцией мягких игрушек. Саша впервые пришла сюда сама.
Раскачивалась, будто висельник, лампочка на проводе. Отблески света метались по потолку. Плюшевые звери обзавелись гадкими тенями и нехорошими мыслями.
Саша сглотнула кислый комок.
Осторожно переступила через детскую железную дорогу. Рельсы ручейком оплетали стенды и убегали к распахнутым дверям в стене. Надпись над входом гласила: «Упаковочный цех».
Она слышала про этот отдел.
И посещала его в одном из кошмаров, а кошмары были неотъемлемыми спутниками Саши на протяжении всей жизни.
Саша поежилась. На задворках склада температура не поднималась выше нуля. Холод проникал под платье ледяными пальцами. Она выдохнула облачко пара.
Тяжелые пластиковые шторы, прикрывавшие вход в цех, шевелились от порывов промозглого ветра. Снежная крупа, выплюнутая сквозняком, покатилась к Саше. Снежинки приземлилось на сапоги, и она брезгливо стряхнула их, точно насекомых.
Откуда-то сзади доносилась музыкальная тема «Простоквашино».
Саша повернулась к цеху спиной, взяла с полки плюшевую панду. Не проверила даже, кому она предназначена. Хотелось быстрее уйти из секции.
Она оглянулась.
За пластиком кто-то был.
Похожая на клинок тень падала к ногам Саши Сибирцевой, и пол затягивался инеем, очерчивая границы тени.
В недрах громадного морозильника раздался шум.
Звук, какой производили бы крысы, роющиеся в коробках с конфетти.
Онемевшая Саша попятилась от темной фигуры за занавеской.
Чуть не споткнулась о железную дорогу. Пошла, толкая тележку. Зубы ее стучали в такт с бешено колотящимся сердцем.
Колокольчики прозвенели мелодию пятнадцатиминутного перерыва.
Саша скользнула в боковой проход и покинула Сокровищницу.
На улице завывал ветер, и карликовые торнадо гуляли по припорошенному асфальту. Ледяная соль шуршала под подошвами. Саша пересекла парковку.
Пунктирная линия следов казалась цепью, пристегнувшей ее к гранитной глыбе склада.
Справа от здания росла одинокая ель, метров тридцать в высоту, древнее реликтовое дерево с пушистыми лапами.
Саша миновала ее и подошла к беседке с двускатной крышей. Зажгла сигарету. Из ста пятидесяти работников Сокровищницы курило пятеро. Дирекция взимала с курильщиков «никотиновый» процент и награждала премией за отказ от табака.
Дети с вредными привычками ложатся спать на голодный желудок.
Все так, но дым в легких напоминал Саше о мире вне склада. Три сигареты в день, вот что мешало ей превратиться из человека в шестеренку, деталь отлаженного механизма. Три кратких мига «как прежде».
Развеялся туман, полгода облеплявший склад.
Еще вчера за беседкой вздувалась плотная пелена, а теперь занавес пал, и кругозор разомкнулся.
Там ничего не было.
Ничего, кроме бескрайней пустоши до горизонта. Мерзлая земля, редкие пучки сухой травы. Сливаясь с пепельным небом, пейзаж образовывал шар, и взгляд напрасно бился о его вогнутую поверхность.
Склад, ель, парковка и Сашина беседка будто плавали в невесомости.
А вдруг те счастливые дети – фантазия?
Вдруг посылки уходят в космос, вертятся по орбите Сокровищницы астероидным кольцом?
Она стиснула в пальцах окурок.
Скрипнули задние двери, и Саша ссутулилась, словно нашкодивший ребенок. Заведующий Котельников, одетый в костюм Санты, как и простые кладовщики, держал в руках фарфоровое блюдце. Он поставил свою ношу на порог и, если бы в этой вселенной обитали животные, Саша решила бы, что он подкармливает кошек.
Котельников улыбнулся ей приветливо:
– Кадите, Александра Дмитриевна? Травитесь, миленькая?
От его отеческого заботливого тона у Саши засосало под ложечкой. Улыбка заведующего была фальшивой, зубы гнилыми от сладостей, а сам он походил на постаревшего и спившегося Маколея Калкина.
– Я всего две в день выкуриваю, – стушевалась Саша и погасила окурок о дно кофейной банки.
– Три, голубушка, три, – сказал Котельников и сделал несколько приседаний. – Денек-то сегодня – эх! Шикарный денек!
Саша подошла к нему, мельком заглянув в блюдце. Кисель – его подавали на завтрак по будням. По выходным служащих потчевали кутьей.
Коллеги шептались, что на кисель директора̀ приманивают земляных дедов. Саше доводилось находить на пороге склада посуду с полусъеденными лакомствами.
Котельников причмокнул, озирая пейзаж.
– Говорят, в этом году Хозяин прилетит пораньше.
– Здорово, – произнесла Саша.
Заведующий похлопал ее по плечу.
– Волнуетесь, Александра Дмитриевна? Это нормально. В предпраздничные дни мы все волнуемся. Кабы чего не случилось, кабы карапузики были с подарочками.
– Демьян Романович…
Саша уставилась на свои сапоги.
– Да, радость моя?
– Демьян Романович, а если я захочу уволиться?
Его лицо удивленно вытянулось.
– Зачем вам увольняться, воробушек? Куда вам идти-то, Сашенька? Здесь вы пользу приносите, на благо людям трудитесь. Вы ж, душечка моя, сами письмишки писали, просились, пташечка, примите. Маменька моя, цветочек, пьяненькая уснула да закоптилась вся, папенька мой умалишенный повесился на елочке. Возьмите меня, люди добрые! Возьмите!
Котельников захныкал и потер щеки костяшками.
Саша прикусила всхлип.
Безжалостные глаза заведующего буравили ее переносицу.
– Идите работать, Александра Дмитриевна. Всерьез надумаете увольняться, спуститесь в мой кабинет, и мы с вами пораскинем мозгами, что да как.
Она быстро кивнула и вошла в Сокровищницу.
На ужин были винегрет и холодец.
Хотя бы не оливье. Саша чувствовала, что ее вырвет при одном виде перемазанного жирным майонезом салата.
В комнате отдыха крутили «Иронию судьбы». Когда-то она любила этот фильм. Его показывали в маленьком телевизоре на кухне, и мама подпевала Никитину, засовывая в духовку курицу. Мама оставалась почти трезвой до президентской речи, до боя курантов.
Но смотреть кино сейчас было невыносимо.
Неистовый хохот кладовщиков пульсировал в ушах, пока она поднималась по металлической лестнице на чердак. Под крышей дирекция оборудовала комнаты для персонала. Каморы на двух человек, разбитые фанерными перегородками.
Комнатка Саши вмещала пару коек, пару гардеробов, тумбу и картонный камин с встроенным обогревателем. Стены пестрели детскими рисунками на рождественскую тематику, их развесили еще до заселения сотрудников.
Саша едва успела переодеться, как в комнату вбежала раскрасневшаяся Полозова.
– Сашуль! – соседка обняла ее и закружила в танце.
Саша озадаченно заморгала:
– Ты чего, пьяная?
– Бокал шампанского, всего-то! Демьян угостил. Советское, молдавского разлива. Ты когда последний раз пила шампанское?
Саша равнодушно отмахнулась. Рот наполнился винной терпкостью.
– Оно так выстрелило! – Злата Полозова замлела от удовольствия, поправила свои роскошные волосы. – Уже проверяла носочки?
Саша отрицательно мотнула головой и села на кушетку.
К поддельному камину были пришпилены два зеленых гольфа.
– Можно, можно я проверю твой?
– Валяй.
Полозова по очереди ощупала гольфы.
– У тебя ничего, – с сожалением констатировала она и тут же охнула: – У меня конфета!
Она извлекла фигурку Дедушки Мороза, счистила фольгу.
Жадно хрустнула шоколадом.
– Представляешь, Демьян сказал, что у меня стратегическое мышление. Что я мыслю категориями развития склада. Он сказал, что я лабильная.
Саша вспомнила ухмылку Котельникова, вязкую, как кисель, которым он приманивал предков.
– Я подозреваю, что меня повысят, – Злата вручила Саше половинку шоколадной фигурки. – Угощайся.
– Переведут в отдел логистики? – присвистнула Саша.
– Круче, – Полозова доверительно понизила голос, – Демьян сказал, что моя кандидатура рассматривается на роль Снегурочки.
– А мы разве не Снегурочки?
– Нет, глупенькая. Это только униформа. Настоящую Снегурочку Хозяин заберет с собой во внешний мир.
«Внешний мир», – посмаковала Саша заветные слова. Слова взрывались праздничным фейерверком, были слаще шоколада и пьянили лучше любого шампанского.
– Но… тебе ведь нравится в Сокровищнице?
Злата фыркнула:
– Всем нравится. Но надо расти. И я с детства мечтала прокатиться на оленях.
Завистливые дети получат по шее, – предостерегла себя Саша.
И зажмурилась, когда Злата вновь обняла ее.
Ночью Саше снилась елочка, увешанная частями человеческих тел. На гирляндах внутренностей крепились отсеченные кисти, ступни, носы и белокурые скальпы. Елочка кровоточила, и кровь капала в сугроб. А вокруг водили хоровод серые снеговики, щелкунчики с медвежьими капканами челюстей и облезлые, поеденные клещами белки.
Саша проснулась в поту, до утра лежала, пялясь на разноцветные каракули.
Пришла зима, и снег занес беседку по крышу.
Саша выкурила дневную сигарету, нервно вертя список. В нем значилась мягкая игрушка для Алены Арсеньевой. Саше опять придется побывать возле упаковочного цеха.
Она гадливо поморщилась.
Колокольчики предупредили, что перерыв заканчивается, и двери автоматически закрываются.
Как в метро, – подумала Саша.
До слез хотелось ощутить специфический аромат подземки. Бесцельно ездить от станции к станции в толпе обычных пассажиров.
Она потушила окурок и побрела в полутьму величественной Сокровищницы.
Начальство не восторгалось Сашиной работой. На неделе ее отругали за пассивность во время молитвы, а каминный носок пустовал с октября.
Секретарша как-то поведала ей о наказании для провинившихся сотрудников. Намекнула, зачем начальник охраны носит с собой березовые розги. Злата сказала, что это чушь, но розги долго преследовали Сашу в кошмарах.
Из бокового коридора вышла, соря снежком, пожилая женщина. Старшие должностные лица имели универсальные ключи, а женщина была главным товароведом. Ее звали Римма Липольц, милая, как бабушки с открыток, она неоднократно заступалась за коллег.
Товаровед заперла дверь и спрятала в карман шубки магнитную карточку. Саша догнала ее у макета мельницы.
– Здравствуйте, Римма Михайловна!
– Здравствуй, доченька. Видала, что на улице творится? Метель, буран. Студенец к нам раньше срока летит. Ты в отдел игрушек? И я туда же. Железную дорогу инспектировать. Загадали ее у нас.
Саша с облегчением присоединилась к женщине.
– Забот нынче непочатый край, – жаловалась Липольц. – Накануне всегда так. Писем – океан и маленькая речушка. Из одного Устюга тридцать тысяч. А есть еще Архангельск, Мурманск, Чунозеро, Лапландский филиал. И это не считая электронной почты. Ясно, что без Снегурочки Хозяин не справится, околеет в пути.
Саша вежливо поддакнула товароведу. Чем ближе они подходили к задней стене склада, тем холоднее становилось, и Boney M пели «Mary’s Boy Child» будто из-под толщи снега.
Кусочек льда откололся от потолка, упал на вертеп, прямо в колыбель с младенцем Иисусом.
– Ну-с, – Липольц склонилась над железной дорогой, – как здоровье, товарищ Чухчух?
О проекте
О подписке