Цитаты из книг автора «Александр Ливергант»

Джойсовского «Улисса», мы помним, Вирджиния Вулф сочла «холостым выстрелом», «подростковым расчесыванием прыщей», а ее автора – «фокусником», «талантом низшей пробы», «бедным самоучкой». А

«Волосы растрепаны, спадают на глаза, никогда никакой косметики; она была напрочь лишена тщеславия и при этом всегда смотрелась красавицей… Пальцы быстрые, тонкие, нервные, похожа на растрепанного ангела, голые ноги в домашних туфлях, ночная рубашка с огромной прорехой на боку, на рубашку наброшен халат… Но мыслями она далеко, очень далеко…» Мысли ее весной 1924 года заняты сразу двумя книгами: очередным – уже четвертым – романом и первым сборником

Испытываю приятное, упоительное чувство: в кармане у меня теперь не только положенные мне тринадцать шиллингов в неделю, которых и без того все время не хватало и на которые все постоянно посягали… По-моему, на душе от тугого кошелька становится как-то легче. Буду и впредь сорить деньгами, тратить и писать и, таким образом, держаться в тонусе… Главное – тратить легко, без суеты и тревоги, и верить, что заработать я способна больше, чем потратила»[96].

«Правду сказать, – записала Вирджиния Вулф в дневнике 23 сентября 1933 года, – мне нравится, когда приходят люди, но я люблю, когда они уходят».

А летом у нее развернулась затяжная депрессия. Болезнь – маниакально-депрессивный психоз (а если по-научному – биполярное расстройство) – будет длиться с небольшими островками улучшения до осени 1915 года; все это время Вирджиния проведет в Эшеме. Ремиссия же (увы, непродолжительная) наступит, когда она убедится, что принят роман вполне благосклонно, когда, как точно выразился ее биограф Квентин Белл, критика выдаст ей «сертификат душевного равновесия» (“certificate of sanity”).

Вулфа эти признания свояченицы едва ли утешили, однако, как показало будущее, на дружной многолетней жизни супругов отсутствие со стороны жены «сексуальной страсти» не сказалось, а, может, – особенно если учитывать, неравнодушное отношение Вирджинии к представительницам своего пола – их долговременному и прочному союзу отчасти даже и способствовало:

«Не могла писать, опять повылезали все черти – волосатые, черные, – пишет она сестре. – Вот что значит, когда тебе уже двадцать девять, ты не замужем, неудачница, бездетна, да еще безумна; и не писатель».

У воображения Вирджинии отсутствуют тормоза».

эти годы у готической мадонны (такой Вирджиния Вулф запомнилась и нам по многочисленным портретам и фотографиям) появилась и еще одна особенность, выдающая в ней, кстати говоря, будущую писательницу.

Гомосексуалист Литтон Стрэчи, как уже говорилось, делал предложение Вирджинии – и при этом был любовником еще одного блумсберийца, художника Дункана Гранта.