С удовольствием вытирались полотенцами, потом встали в очередь к старшине, который оглядывал размер бойцов и выдавал форму и обмотки с ботинками.

На плацу всех было не узнать. Из разношёрстной толпы вдруг появилось какое-никакое, но всё же войско. Уже служившие здесь несколько дней ленинградцы с любопытством разглядывали новеньких.

Раздалась команда: «Бригада, ровняюсь! Смирно! Равнение на середину!» и майор, видимо начальник штаба, строевым шагом пошёл делать доклад:

– Товарищ полковник, – зычно раздавалось на плацу, – личный состав Первой отдельной горно-стрелковой бригады построен! Докладывает заместитель начальника штаба майор Цыганков!

Подтянутый, высокий полковник с большим, чуть вытянутым лицом, поднёс руку к фуражке, поставленным голосом приветствовал своих бойцов:

– Здравствуйте, товарищи красноармейцы!

Новобранцы недружно, кое-где и невпопад ответили:

– Здравия желаем трищ полковник!

Полковник, воевавший ещё в Первую Мировую, Гражданскую, помотавшийся по разным частям и должностям, через свой огромный опыт, понял, что имеет дело с резервистами, уже как лет пятнадцать-двадцать не помнящих, что такое строевой устав и оружие. Он скомандовал:

– Вольно! – затем, откашлявшись в руку, продолжил, – меня зовут Грибов Иван Владимирович. Я – полковник, командир воинской части, куда вы прибыли. По вашим хилым голосам, понимаю, первое, что вас ещё не кормили и второе, что строевой устав вы забыли, как та бабка, что девкой была, а посему, приказываю, накормить вновь прибывший личный состав и командирам рот провести вечером строевые занятия. Старшинам и сержантам закрепить за личным составом оружие, личные вещи собрать и отправить нарочным на почту, чтобы послать по месту жительства.

Набрав в лёгкие воздуха, он повысил голос:

– Всем необходимым теперь вас обеспечит Красная Армия, для того, чтобы вы смело и решительно, а, главное, умело, били ненавистного нами врага, эту подлую фашисткую сволочь, которая топчет нашу землю, мучает и убивает наших граждан! Вам оказана высокая честь и ответственность, изгнать врага с нашей земли и бить его уже на германской территории.

Теперь голос его достиг максимального пика:

– И как сказал наш нарком Молотов: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Ура, товарищи!

Тут уже строевой устав не потребовался, в едином порыве бойцы закричали дружно: «Ура-а-а-а!!!»

Ночью в казарме не спалось, как-то так всё быстро навалилось на Петра, на его семью, на всю страну. Ещё только-только наливались хлеба, и тут – война. Сложно было поверить, что это не сон. Успокаивало его только то, что мы обязательно погоним фашистов, обязательно. Да с такими парнями! Вон, хотя б Серёгу взять или Лебедева. Да этот немца как муху на столе размажет! И домой, домой! Ах, Нюра-Нюрочка, где ты? Мамаша, детишки. Так бы и обнял всех, да далеко!

Побудка прошла в шесть утра, для деревенского мужика поздновато. Хотя и отвык Петя от деревенских-то петухов. Если и вставал по петухам, то только у брата в Кривце, по хозяйству помочь, коня напоить иль на реке угрей половить.

Сначала их взвод умывался, потом Нестеров выстроил их на плацу. Поскольку все из их отделения проходили срочную службу, присягу им не зачитывали, а старшина сразу приступил к выдаче оружия.

Вот и она, трёхленеечка, а не привычный карабин, как на срочной службе Петра. На лошади сподручней с карабином было. Шашка слева, карабин за спиной – боец лихой! Впрочем, неважно из чего по немцу стрелять. Записали за красноармейцами номера, оружие поставили в оружейную комнату, отвели на завтрак. Пока шли, спорили.

– Непросто это в человека стрелять, – говорил Серёга

– Дык, а ежели он в тебя метит, что делать буш? – парировал Костя

– Да, ребята, видимо сам Бог велел на крючок нажать, да половчее, – согласительно ответствовал Петя.

После завтрака Нестеров повёл их к спортгородку, где чуть в отдалении, привязанные к палкам, стояли чучела. Кто-то из умельцев на тряпичных головах уже успел нарисовать гитлеровские усики.

– Во, сейчас начнём Гитлера щекотать! – засмеялся Серёга

– Разговорчики в строю, Левин, – застрожил Нестеров.

Вчера после отбоя командиров отделений и рот вызывали в штаб бригады, где проводили с ними политбеседу о текущем положении на фронтах. И Нестеров, теперь уже знавший всю аховую ситуацию, ещё более посуровел со своими подчинёнными.

– У тебя враг во дому, а ты всё ржёшь, как конь!

– Товарищ командир, да я ж вижу Гитлеру тут нарисовали, и так его пощекотать захотелось, чтоб он лопнул от той щекотки, ядрёныть!

– Молчать! Отделение, смирно! – заорал Нестеров, увидев, что за спинами бойцов его отделения прохаживается командир бригады, побежал к нему делать доклад.

– Товарищ полковник, первое отделение второго взвода четвёртой роты третьего стрелкового батальона проводит занятие по штыковому бою. Докладывает младший командир Нестеров.

– Молодец, молодец, Нестеров! Сразу чувствуется выправка! Здравствуйте, товарищи бойцы, – лихо, почти пропел, полковник.

– Здра-жела-трищ-полковник! – не ожидая от себя, как на параде ответило отделение. Громче всех старался Серёга.

– Ну и что у вас за спор, вот с этим горластым?

– Да болтает в строю!

– Ну-ка боец, выйдите из строя!

Серёга сделал два шага вперёд.

– Товарищ полковник, красноармеец Левин! – стараясь, отчеканил он.

– Вот, Левин, понимаешь, какая штука, дисциплина она важна не только в бою, но и на учениях. Ты тут смеёшься над усами этого чучела. А между тем, этот враг серьёзный, опасный. И чтобы победить его, надо прежде слушать своего командира! К примеру, командир отдаёт тебе команду «Огонь!» А ты в это момент времени ржёшь, как сивый мерин. И что мы имеем? А мы имеем ослабленную огневую мощь отделения. В результате оно несёт потери. Да-да, вот из-за того, что ты не стрелял по врагу, твоего же товарища справа (он указал на Петра) ранило вражеской пулей! Понятно, Левин?

– Так точно, товарищ полковник!

– Ну, ладно, встаньте в строй!

– Есть!

Серёга шагнул в строй, а полковник продолжил.

– Оно, конечно, нашалили тут с усами, но не для того, чтоб дисциплину нарушать, а чтоб не страшно тебе было в бою, когда ты вот эту сволочь штыком колоть будешь!

– Ну-ка, командир, дай винтовку!

Нестеров отдал полковнику винтовку с примкнутым штыком. Командир бригады взялся левой рукой за цевьё, правой перехватил у рукоятки. Встал перед чучелом за шаг.

– Командуй, Нестеров! – обратился он к отделённому

– Коли!

Полковник сделал быстрый выпад на шаг вперёд и с силой воткнул штык в мешковатое, соломенное тело чучела.

– Руби! – опять скомандовал Нестеров

Со вторым шагом полковник выпростал вперёд правую руку и боковиной приклада врезал по голове чучела так, что его матерчатое усатое лицо провернулось вокруг своей оси.

– Вот так вот, ребятушки, надо бить врага. Дисциплинированно и с холодной головой!

Он отдал винтовку, отделение разбилось на три группы возле чучел и начало отрабатывать удары.

Рубили и кололи, пока не взмокли гимнастёрки. Июньское солнце приближалось к полуденному положению.

– Отделение, закончить занятие! Становись! Нале-во! В казарму ша-гом ма-а-арш!

Пётр нарубался так, что разговаривать даже был не в силах. Обедали молча, жадно поглощая суп и кашу. Потом был небольшой перекур. После комиссар роты провёл «средь масс» политинформацию. В основном цитировал речи Молотова и Сталина, поднимая боевой дух солдат. Однако, положение на фронте рисовал общими фразами. Дескать, наши бойцы отважно сдерживают превосходящего противника и, переходя в контратаки, уничтожают боевую силу и технику врага, буквально дивизиями. Бесстрашные Сталинские соколы истребили огромное количество самолётов – фашистских стервятников. Лихие конармейцы бороздит траншеи пехоты противника и обрушивает на их головы всю мощь красных будённовских клинков.

Вездесущий полковник, сидя на заднем ряду, с каждым воодушевлённым сообщением хмурился всё больше. Он знал положение на фронте, понимал, какую сложную задачу предстоит решить, бригада, которую ему приказали возглавить, была не доукомплектована, личный состав – в основном люди в возрасте, давно не державшие в руках оружия, а если и державшие, то только старого образца. Недокомплект вооружения составлял практически пятьдесят процентов! То есть, каждый второй боец бригады должен был сражаться голыми руками или добывать оружие на поле боя. Станковых пулемётов и вообще пулемётов – кот наплакал. Он даже подумывал, в целях экономии, не проводить хотя бы одни контрольные стрельбы.

Единственное, что его радовало, это наличие в бригаде роты спортсменов-альпинистов. Хоть эти подготовлены, в случае чего их можно было использовать в разведке или как боевой кулак.

Всего несколько дней талдомчане находились в Ленинграде. Третьего июля полковнику Грибову пришёл приказ погрузить бригаду в эшелон и отправить… нет, не на Карельский перешеек, куда, собственно, и задумывалось перебросить Горно-Стрелковую бригаду, а на Новгородское направление.

Четвёртого июля бригада была поднята по тревоге, выстроена на плацу, распределена по машинам и отправлена на станцию для погрузки в эшелон. Петя выпросил у отделённого лист бумаги. Пока ехали, писал отрывисто и быстро. «Нюрочка, как ты, как мамаша, как Вовочка и Вера? У меня всё хорошо, здесь много наших! Еду на фронт бить врага! Не скучайте, пишите чаще. Ваш сын, муж и отец – Пётр». На конверте он указал номер полевой почты 610 и Талдомский адрес – Московское шоссе д.42. На адресе рука его непроизвольно дёрнулась, он вспомнил, как ещё вчера заполнял «смертельный медальон» – записочку со своими данными. И, перед тем как положить её в цилиндрическую эбонитовую капсулу, с обратной, абсолютно пустой стороны записки, крупными буквами написал так же: «Талдом, МОСКОВСКОЕ Ш., Д. 42».

Как приехали на станцию, все кто писал письма, передали их отделённому Нестерову. Тот по команде письма отдал старшине, который бросил их в почтовый ящик. И полетело письмо на Родину, понесло весточку от Петра. Получила его Аннушка, когда бригада уже вовсю вела бои под Сольцами.

Ехали по той же железной дороге с Витебского вокзала. Мимо проплывали знакомые пейзажи. Останавливались часто, враг бомбил железку и, для восстановления путей, необходимо было время. С любопытством красноармейцы выглядывали в проём теплушек, когда проезжали место бомбёжки. Недалёко от путей зияли воронки. Металл, попавший в зону поражения, был перекорёжен. Края воронок были обуглены, иногда и из её центра курился дымок. Бойцы зябко передёргивали плечами, пытаясь представить с какой силой им придётся столкнуться на фронте? Но больше всего удручал вид разрушенных пристанционных домов. Ведь наверняка, наверняка были и жертвы, женщины, старики, может быть даже дети.

И тут вспоминались слова полковника, что враг серьёзен, что одолеть его можно только слаженно, дисциплинированно, с холодной головой. Даже балагур Серёга Левин, всю дорогу молчал, наливаясь холодной яростью.