Но выкусили! Здесь я их окоротил вовремя! Сообразил, что к чему». Берия довольно усмехнулся. Еще работая в Тбилиси, он подготовился к защите. Вызвал к себе верного Меркулыча и отправил его в Баку. Там, в партийном архиве, Меркулов нашел папки с документами за 1919 год. Это были протоколы Бакинского комитета партии – просто четвертушки бумаги, которые доказывали, что Берия не виноват, а работал в контрразведке по заданию партии. Тогда же он вовремя запасся характеристикой от старого члена партии большевиков Вирапа и эти бумаги до поры до времени хранил в сейфе. И вот они понадобились! Товарищ вождь потребовал объяснение. И хочет, чтобы нарком его дал сейчас же.

В кабинет без доклада вошел Меркулов.

– Вызывали, Лаврентий Павлович? – старорежимно-фамильярно спросил он.

– Вызывал. Ты помнишь те папки из Баку, которые лежали у меня в сейфе. Где они?

– Я, как вы и просили, когда уезжали в Москву, разобрал все ваши бумаги и сложил их в мешки из бязи. Запечатал и отправил сюда фельдсвязью. Так что они здесь, у меня в сейфе, зашиты в мешках…

– Принеси ко мне. Будем писать объяснение товарищу Сталину. Опять враги клевещут на меня…

Меркулыч вышел и вернулся с нужной папочкой, сел к приставному столику в кабинете наркома. А Берия начал комментировать имевшиеся в папке документы.

Так вдвоем они поработали с полчаса. Берия наконец закончил диктовку утверждением, что он никогда в мусаватистской разведке не состоял. Потом взял лист у Меркулова, перечитал текст, внес поправки и собственноручно переписал его.

Пробормотал:

– Ну, вот и все.

Сложил все документы к себе в портфель, отпустил Меркулова и спустился вниз, к машине. Он торопился на Ближнюю дачу. В Кунцево.

Ближняя дача, любимая резиденция вождя, находилась в Подмосковье. Но ехать из центра Москвы до нее было совсем недолго, минут двадцать.

* * *

Машина наркома притормозила у ворот. Часовой глянул в салон, козырнул, и «паккард» мягко покатил по главной аллее к зеленому двухэтажному зданию, похожему то ли на помещичью усадьбу средней руки, то ли на сухопутный пароход с двумя рядами окон.

Лаврентий Павлович уже бывал здесь. Ему, архитектору по специальности, внешний облик дачи вождя активно не нравился. Построена она была в тридцать четвертом году М.И. Мержановым. Кстати говоря, в таком же ключе он воздвиг и остальные шестнадцать дач, на которых мог жить и отдыхать товарищ Сталин. Здания большинства этих «чудных апартаментов» были похожи, как братья.

«Зеленое, шершавое, длинное, но не крокодил – что это?» – скаламбурил про себя Берия, «проплывая» в салоне машины мимо бьющего из каменной чаши фонтанчика.

Лаврентий Павлович курировал строительство таких «гнезд» в Абхазии и Грузии и достаточно ясно представлял, что и как здесь было устроено, потому что принципиально и функционально все эти жилища были сделаны по одному типажу, хотя «сшиты» под человека так же, как шьется у портного хороший костюм.

Кроме собственно главного здания, в Кунцеве находился еще дом для обслуги, бомбоубежище, малый дом, бильярдная, хозяйственный двор.

На даче имелся и огромный зал, стены и потолок которого были обшиты деревянными панелями из карельской березы. Парадный вид ему придавали массивные люстры на потолке, разноцветные ковры и длинный, накрытый белой скатертью стол в самом центре.

Тут вождь пировал с соратниками и устраивал домашние концерты.

В стороне от этого главного стола стоял тоже довольно внушительный круглый стол, на который обслуга приносила и выставляла разнообразные кушания. Гости сами подходили к нему, сами наливали себе суп, сами брали второе и закуски, в общем, угощались по принципу, который впоследствии назовут «шведский стол».

На главном столе всегда стояла выпивка, и выбор был весьма широк. Русская водка, армянский коньяк и, конечно, грузинские вина. Все наилучшего качества. Хозяин сам открывал свою бутылку и пил только из нее. Видимо, опасался отравления.

Сам он пил очень мало. А вот гостей заставлял напиваться, памятуя, видимо, нравы царских пиров Грозного и Петра. Особенно – Петра.

В каждом таком доме имелась бильярдная. Сталин любил эту игру, но из-за того, что левая рука у него была «испорчена», он не мог играть по-настоящему. Он бил только с одной правой, и чтобы это получалось эффективнее, вождю сделали специальный кий, для равновесия залитый изнутри свинцом. Но все равно Хозяин играл плохо и, когда проигрывал, злился. Гости об этом знали и старались поддаваться.

Кроме того, в каждом сталинском убежище-жилище имелись большие шахматы. (Математический ум Хозяина требовал тренировки и загрузки.)

В большом зале стоял и рояль. На нем играл ближайший друг и соратник Кобы Андрей Жданов. Под его аккомпанемент Сталин, Молотов и Ворошилов любили трио петь народные песни.

Вообще, вождь был очень музыкален, и, зная это, зарубежные лидеры частенько дарили ему радиолы и патефоны.

Вождь называл себя «русским грузином». У него хранилось большое собрание грампластинок с русскими народными песнями. Но кроме них, он любил и романсы, и новые песни советских композиторов, а также замечательные мелодии его родины – Кавказа. Любимые пластинки он помечал крестиками: чем больше на ней было крестиков, тем любимей. Откуда была эта страсть? Вестимо откуда. В духовном училище он и сам пел и руководил хором. И сейчас он следил за репертуаром Большого театра, лично решал, что будет исполняться на праздничных концертах в Кремле.

Рядом с большим гостиным залом находилась малая столовая, любимое место вождя. Тут можно было и поесть, и поработать. Стол там стоял поменьше – на восемь персон…

Но это была, так сказать, внешняя, парадная сторона жизни дома в Кунцеве.

Лаврентий Павлович очень много знал и о другой, скрытой, личной жизни Кобы – и по разговорам, и из источников.

Он действовал по поговорке «Назвался груздем – полезай в кузов». Хочешь получить карьеру – ищи возможности. И твердо помни: в доме повешенного не говорят о веревке, хотя держат в уме. Вот и он помнил, что сам Хозяин никогда не спал по ночам в одной и той же постели. Ему стелили несколько в разных местах дома, и никто точно не знал, на какой из них он изволит ночевать сегодня. Но даже если предполагали, где он лег, то не ведали, где встанет. Потому что ночью он мог переходить с одной кровати на другую.

У царей была роскошь. У вождя – комфорт. При строительстве этих дач учитывалась даже высота ступенек на лестницах – не более пятнадцати сантиметров, – чтобы отцу народов не тяжело было поднимать ноги.

Везде на дачах стояли пепельницы. Вождь курил трубку с папиросным табаком «Герцеговина Флор».

А еще в Кунцеве было множество книг. Их доставляли сюда из главной библиотеки страны. Хозяин читал сотни страниц в день.

Жилище многое может рассказать.

Лаврентий Павлович знал и то, что Коба любит поговорить с посетителями за отдельным столиком, на котором стоят три телефонных аппарата связи – внутренней, обычной и спецсвязи с гербом СССР. И еще Берия знал, что у кресла, в котором сидит вождь, ножки длиннее. А у гостя – короче. Это было сделано специально, чтобы Хозяин всегда сидел выше гостя.

Знание привычек Хозяина – не блажь. Это вопрос выживания. Особенно с таким подозрительным человеком, как Иосиф Джугашвили. На дачах, где вождь отдыхал, обычно на полу не было ковров, а у всех охранников на сапогах были набиты металлические подковки. Догадаться зачем было несложно – Сталин должен был слышать, кто идет. И куда.

Вождь не любил раздеваться на людях и купался обычно один и в бассейнах, и в бане, потому что выглядел он далеко не как Аполлон. Сухорукий. Да еще два пальца на ноге сросшиеся. На всех замочных скважинах в дверях стояли специальные заглушки – вдруг кто-то захочет подглядеть?

Такой вот был человек. Полный страхов и подозрений по отношению ко всем и всему.

Все это надо было не только знать, но и учитывать, чтобы миновала подчиненного, как писал Грибоедов, «пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».

Поэтому Берия не только старался изо всех сил угодить Хозяину – старались все, – он еще и изучал его. Его жизнь, судьбу, характер, окружающих людей, тех, кто так или иначе влиял на решения. А это могли быть самые разные, неожиданные люди.

Еще тогда, когда Сталин ездил в родные края на отдых, Лаврентий познакомился с его семьей – с женой, сыновьями, любимой дочерью. (Ему удалось пристроить свою близкую родственницу воспитательницей к Светлане, и та периодически приносила ему новости о том, что вождь о ком сказал, на кого как посмотрел.)

Он понимал вождя, потому что хорошо представлял себе его жизнь. А жизнь свою Иосиф Джугашвили после смерти жены определил такими словами: «Моя жизнь – безжалостная, как зверь!»

Поэтому многое из того, что Лаврентий Павлович видел, не разглашалось, он хранил это «как могила». Личная жизнь правителя никогда не должна быть поводом для пересудов. Вон, Николай Второй позволил газетчикам, либералам и всякой придворной сволочи обсуждать отношения своей семьи с Распутиным и пропал. Чернь должна не рассуждать о высоком, а молча благоговейно взирать снизу. Иначе все будет идти по русской поговорке: «Посади свинью за стол – она и ноги на стол».

Мало ли что он, Лаврентий Павлович Берия, знал о Кобе и о тех страстях, которые кипели вокруг него. Как говорится, «знай край – да не падай». Тем более что каноническая биография и настоящая жизнь вождей – это две разные вещи. Взять хотя бы отношения Хозяина с женщинами. В каноне он почти святой. А в жизни…

Первая жена Кобы Като Сванидзе умерла. Вторая – тоже. Когда умерла первая, «святой» Иосиф бросился на похоронах в ее могилу с криком: «Похороните меня вместе с ней!» А вторая? То ли застрелилась? То ли он ее сам убил? Многое болтали люди. Но он считал ее предательницей. А жизнь… ведь она была разная. Как говорится, «и на старуху бывает проруха».

Чего стоила одна история с Лидией Перепрыгиной, с которой Коба сошелся в ссылке. Ей, сироте, было четырнадцать лет. От него у нее родился сын Александр. Сосед, некто Петр Иванов, настучал на ссыльного жандармам. Жандармы потребовали от будущего вождя объяснений. Коба пообещал, что, как только девушка достигнет совершеннолетия, он на ней женится. Но обещать – не значит жениться.

Вообще, Кобу, судя по всему, тянуло к малолеткам. Первой жене, рано умершей от чахотки Като, было, кажется, семнадцать, когда он ее обрюхатил. А потом женился. От нее у него был старший сын Яков. Вторую он полюбил, когда ей было шестнадцать. Хотя… Была и другая женщина, на которой он в свое время хотел жениться, – Стефания Леандровна Петровская, дочь дворянина из Херсонской губернии. В 1910 году он познакомился с ней в ссылке. И даже подписывал свои статьи псевдонимом «К. Стефин». Сидя в тюрьме, он тогда подал прошение, чтобы ему разрешили вступить с этой Стефанией в брак. Ему разрешили. И отправили в новую ссылку. А она за ним уже не поехала. Не захотела разделить судьбу любимого. Не то что те жены декабристов. А потом исчезла с горизонта совсем… А жаль. Может, по-другому сложилась бы и судьба самого Джугашвили. Красивая была женщина. Гордая. С такими ему было не по пути. Да и что он собой тогда представлял? Что он мог дать женщинам, состоявшимся с точки зрения обывателя? Кто он был? Бандит. Бродяга. Нищий. Отброс общества. Одно слово – революционер.

Все его прошлое было окутано тайной. Отец Сосо, Виссарион Иванович Джугашвили, был сапожником и пьяницей. Он умер от удара ножом в пьяной драке в кабаке в 1890 году. Но кое-какие записи самого Сталина говорили, что на самом деле папаша скончался 12 августа 1909 года.

Такими же загадками сопровождалось рождение вождя. Во всех своих анкетах начиная с двадцатых годов он писал, что родился 21 декабря 1879 года. Но сам Лаврентий Павлович видел выписку из метрической книги, в которой черным по белому было написано, что Иосиф родился 6 декабря 1878 года. Зачем надо было убавлять себе целый год? И путать не только год, но и день рождения?

Знающие люди объясняли, что, поменяв дату рождения, Хозяин пытался поменять и судьбу. Мол, восточные календари со знаками зодиака обещают совсем разную жизнь людям, родившимся в разные дни и годы. Может, это было связано с мистикой. В молодые годы Коба активно дружил с известным эзотериком Гурджиевым. Теперь, когда вся страна прочно стояла на фундаменте марксизма-ленинизма, за такие воспоминания могло не поздоровиться… Даже ему. Поэтому вопрос о происхождении и родословной Иосифа Виссарионовича лучше было никому не задавать.

Тем более что болтали бог весть что. Якобы он побочный сын. Но чей? Кто говорил – купца, кто – начальника городской полиции… Кто – самого императора Александра III. Ходила версия, что Коба – сын знаменитого путешественника Пржевальского… Н-да! Вот бред-то!

Кто бы ни был его папашей – это было не важно. Коба делал себя сам.

На фотографии группы учащихся Горийского православного духовного училища Сосо Джугашвили стоит в самом центре. В верхнем ряду. Хотя по росту он самый маленький. Уже одно это характеризует его как личность. И в драках он был тоже самый ловкий, хотя у него после того, как он попал в двенадцать лет под фаэтон, развилась атрофия плечевого и локтевого суставов левой руки вследствие ушиба…

А какие стихи писал семинарист Иосиф Джугашвили! Такие, что их печатали и в газетах, и в литературном журнале. Мало того, в 1907 году одно из его стихотворений вошло в «Сборник лучших образцов грузинской словесности». А 1907-й – это вам не 1917-й и уж, конечно, не 1937-й. Тогда все было настоящим. И поэтическое признание тоже.

А дальше – тюрьмы, ссылки. И побеги. В бакинской тюрьме его чуть не убил уголовник, знаменитый киллер Минади Кязым. Спас его соратник Расул-заде.

В эти годы бывший «благочестивый Иосиф» взял себе, если по-благородному, псевдоним, а если по-уголовному, то «погоняло», кликуху. Назвал себя Кобой, именем благородного разбойника-мстителя из романа некоего Казбеги с символическим названием «Отцеубийца».

Тогда Джугашвили стал «боевиком партии». И был, что называется, «и чтец, и жнец, и на дуде игрец» – являлся пропагандистом, организатором забастовок, создателем типографий. Формировал боевые дружины, доставал деньги на партийные нужды, организовывал вооруженные грабежи (экспроприации).

Убивал ли он людей? Кто его знает! Но то, что он никогда не боялся крови, – факт. Эта история с тифлисским «эксом». Темная история. Вроде все организовал друг детства Джугашвили Тер-Петросян. Убили троих конвойных. Ранили более пятидесяти человек прямо в центре Тбилиси. Ограбили на двести пятьдесят тысяч рублей. И хотя не было найдено никаких документальных подтверждений, что Коба участвовал в этом деле, из партии его все-таки исключили. Местный комитет установил его причастность. Правда, ЦК, находившийся за границей, это решение не подтвердил. Что называется, замотал.

Тогда Сталину, который был профессиональным революционером и жил на содержании партии, пришлось туго. И все потому, что он проигнорировал решение Пятого съезда, запретившего грабить и убивать. Где об этом прочитаешь? Уже нигде!..

Да и сама история партии большевиков во многом была искажена. Не поймешь, где правда, где полуправда, а где полная чушь. В сознании масс все отложилось так: Ленин создал партию, размежевался с меньшевиками и повел ее от победы к победе. Ему же, Лаврентию Берии, не понаслышке известна совсем другая версия появления РСДРП(б).

Пару лет тому назад он нащупал тонкое место в душевной организации вождя и воспользовался этим обстоятельством. Проблема была в неудовлетворенном тщеславии. Все эти старые, дореволюционные большевики чрезвычайно гордились своей биографией, своим вкладом в подготовку Октябрьского переворота. И считали, что Джугашвили – это малозначительная фигура на их фоне.

И тогда он, Лаврентий Берия, сделал, что называется, «ход конем», или, лучше сказать, «проход пешки в ферзи».

Он предложил свою трактовку истории большевистских организаций в Закавказье и выступил с нею на собрании Тбилисского партактива в июле 1935 года. Его концепция заключалась в том, что именно молодой двадцатилетний Сталин возглавлял всю грузинскую социал-демократию, руководил ее работой.

И он попал прямо в точку. Изданная им книга понравилась Сталину, имела ошеломляющий успех… Его идея о том, что в мире было два центра большевизма – эмигрантский, возглавляемый Лениным, и внутрироссийский, где главным был Сталин, – получила безоговорочное одобрение. И вошла в «Краткий курс истории ВКП(б)». Берия тут же был признан видным специалистом по истории партии.

Естественно, никаким историком он не был. И доклад этот написали за него другие люди. Но по ходу этой работы они немало рассказали Лаврентию Павловичу о якобы подлинной истории возникновения РСДРП.

По их версии, никакой особой роли ни Ульянова, ни Плеханова в этом не было вовсе. Партию основали совсем другие люди. А если быть точным, то это Борис Львович Эйдельман, Натан Абрамович Видорчик, Абрам Яковлевич Мутник, Шмуел Шнеерович Кац, Павел Лукич Тучанский, Александр Алексеевич Банковский, Адам Казимирович Петрусевич, Аарон Иосифович Кремер. Причем трое из них, Мутник, Тучанский и Кремер, были членами Бунда, Еврейской национальной рабочей партии, куда принимали только своих. Бунд участвовал в организации РСДРП финансово. И вошел в ее состав в качестве коллективного члена. Выходило, что ни одного настоящего пролетария среди основателей ее не было.

Для чего бундовцы ее активно продвигали? Скорее всего, для того, чтобы расширить свою социальную базу. Чтобы можно было говорить массам – у нас не только еврейская основа. Ведь в 1905 году в Бунде было более 35 тысяч членов, а в РСДРП всего восемь.

Потом между членами – соучредителями партии началась борьба за власть. И бундовцы то входили, то выходили из РСДРП, но во всяком случае к семнадцатому году, к моменту Октябрьского переворота, они составляли подавляющее большинство.

А Ленин? Ленину они активно не нравились. И он с ними то боролся, то сливался во взаимных объятиях. Ну а когда грянул судьбоносный семнадцатый год, то тут численный перевес и сказался. В Советском правительстве во главе с Ульяновым русских было всего двое. Во ВЦИК, исполкоме Советов, – шестеро. Из шестидесяти одного человека. В военном комиссариате (глава Троцкий – Лейба Давидович Бронштейн) – ни одного. В ВЧК (поляк Дзержинский) – двое.

Конечно, подлинная история такой партии тщательно скрывалась. Как скрывалось, на чьи деньги была сделана революция и как большевики щедро рассчитались со своими немецкими и американскими спонсорами. (Немцам они отдали территории и репарации. Американцам – золотой запас Российской империи.)

В таких размышлениях пребывал Лаврентий Павлович почти всю дорогу до дачи. «Хотя… – нарком оборвал свои несвоевременные мысли, – ни к чему это. Тем более что у старых коммунистов все шкафы, так сказать, «скелетами» забиты. Сейчас наступают новые времена. И старых большевиков истребляют, как зловредных насекомых. Надо соответствовать новым веяниям…»

* * *

С такими благонамеренными мыслями он и шагнул за порог передней загородного дома вождя. Снял пальто, аккуратно повесил его на вешалку для гостей и прошел прямо в большой зал.

Здесь его встретил человек и, ни слова не говоря, провел в малую столовую, где Джугашвили любил работать.

Святой Иосиф, одетый в зеленый френч с отложным воротником и в брюки, заправленные в мягкие кавказские сапоги, был уже здесь. Весь такой домашний. Ну прямо усатый кот-мурлыка. Сама любезность. Встретил, поздоровался за руку.