Начало

Ну как началось… Да, наверное, в школе еще, с подкидного. Потом дворовые игры – бура, свара, очко. В универе, конечно, преферанс. О, эти бессонные ночи за игрой и первые, невеликие пока деньги… Мухлевать? Неприятное, неправильное слово. Я называю это – относиться к игре творчески, с выдумкой и фантазией. Творчество началось после университета, когда я начал всерьез катать для заработка. На рубашке, то есть на обороте, большинства обычных карт простенький рисунок из пересекающихся в ромбики параллельных линий. Я задумал добавить по одной-две таких линии на некоторые карты. Долго практиковался с рейсфедером и тушью. Добился идеально тонких линий, но они, к сожалению, смазывались потными руками игроков. Экспериментальным путем я изобрел оптимальную пропорцию нитрокраски с тушью, и мои добавочные линии стали крепче типографских! Эта смесь до сих пор мой профессиональный секрет! Кроме того, перед нанесением линии следует легонько наметить поверхность рубашки обломком бритвенного лезвия. Именно острым обломком – он идеально и неглубоко процарапает поверхность с тем, чтобы краска зацепилась за эту бороздку. Затем тончайшим пером проводится линия. Глаз неискушенного игрока видит сетку. Аккуратную, симметричную сетку. Глаз этот не улавливает добавленных линий – они укладываются в общую картинку. Для меня же эта карта совершенно открыта.

Карты с полосатой рубашкой чудо как хороши, но годятся они для работы с неискушенными клиентами. В игре же между собой профессионалы их никогда не используют – даже без моих дополнительных линий типографский рисунок рубашки отличается на каждой карте колоды. Особенно хорошо это заметно в углах рубашки – заход этих линий в угол разнится от карты к карте. Сам я не видал, но рассказывают, что знаменитый Гафур Фернганский, повертев с полчаса колоду с сетчатой рубашкой и хорошо запомнив обе стороны, может потом легко раскидать карты по мастям. А папа его и вовсе по ромбикам рубашки мог читать любую карту и шпилить, не переворачивая. По слухам, этот патриарх нашего дела был способен так заряжать карты при тусовке, что легко контролировал свару до шести участников. Было у ветерана одно правило – правильную карту он всегда скидывал своему партнеру, чтоб отвести от себя подозрения. Выигрыш они потом делили три к одному. Я, между нами, думаю, что типографское дело в те давние времена было в таком упадке, что нормальных качественных карт просто не было – возможно, и я бы тогда научился читать рубашки, как лицо. Играть с сетчатыми рубашками легко и приятно – лох, проверяя карты на крап, сначала ищет изъяны поверхности – наколы иголками и тому подобное. Затем смотрит рубашку, пытаясь глазом определить, что тут не так, но при этом теряется в параллельных линиях, как африканский лев, преследующий стадо зебр. Часа через три-четыре этот царь зверей, опустив уши и повесив хвост, идет рассказывать своей супруге скорбную историю про получку, украденную плохими людьми из кармана в метро. Жаль его, конечно, но что делать, что делать… Ведь и он, встретившись с каталой, обогатился. Как чем? Знанием, опытом, здравым смыслом. Возможно, с этого дня он окончательно передоверит все денежные дела жене. Укрепится советская семья – ячейка общества, вырастет достаток, будет нанесен удар по пьянству. И все благодаря встрече со шпилевым!

Справедливости ради следует признать, что не все так мирно расстаются с проигранными деньгами. Помню, как-то в «Утюге» – автоцентре на Варшавском шоссе – шла демонстрация новой модели «жигулей». А работал я тогда с помощником Мишаней. Он невеликого ума человек, зато бесхитростный и с машиной. Прикатили мы туда с утра и ходим-смотрим. Я – на клиентов, Мишаня – на жигулевые модели. Час ходим, два ходим, а потом я его потерял. Ну, думаю, не судьба мне сегодня озолотиться, как вижу: Миша мой ведет несуразного. Походка у того странная, костюм убогий в коричневую клетку, уши оттопыренные и прическа полубокс.

– Знакомься, – говорит Мишаня, – это Николай. Машину хочет купить.

– Ну, так это к Сергею Владленовичу! – внутренне ликуя и сделав каменное лицо, я выстреливаю первое пришедшее на ум имя. – Не моя сфера. К сожалению, ничем помочь не могу!

Отобразив смесь безразличия и сожаления, развожу печально руками.

– Да нет, – кипятится Мишаня, – тут совсем другая история. Николаю нужно купить машину за боны!

– То есть мы говорим о приобретении автомобиля за чеки Внешторга? Так и это не ко мне, – продолжаю дурковать, – эти вопросы Фира Исааковна решает, но ее сегодня тут нет – кабинет закрыт, я проверял. Можно домой к ней проехать.

– Как это домой? – встревожился ушастый. – Зачем домой? Может, лучше подождать ее?

– Можно и подождать, конечно. Можно и в понедельник вернуться – но говорить в кабинете она все равно не станет. Цвет, модель, компоновка, экспортный вариант или отечественный – все это требует приватной беседы. В кабинете такие вопросы даже не обсуждаются. Понятно, что с бонами у вас приоритет в очереди и прочее, но мой совет – не ведите эти разговоры в служебных помещениях Центра. Да, кстати, Фирочка тут недалеко живет – можно проскочить быстренько.

– А вам-то, парни, какой интерес этим заниматься? – сощурился клетчатый.

– Не хочу огорчать и подрывать веру в человечество, дорогой товарищ, но интерес у нас сугубо материальный, – говорю я, принимая Николая за локоток и провожая на заднее сиденье Мишанькиных «жигулей», – ну не может человек с улицы зайти к ответственному работнику и начать обсуждать деликатнейшие денежные вопросы. Так устроен этот несправедливый и несовершенный мир! Нужно, чтобы человека этого кто-то из своих привел. И вот для этого мы и существуем! Но за бабки тебе волноваться не стоит – мы свой долян от Фиры Исааковны получим, и твоих денег нам не надо. Заводись, Мишаня, я покажу дорогу.

И мы поехали. Дорогу я, естественно, показываю к Мишаниному гаражу, но он этого не понимает и каждый раз восторженно кричит: «Так это ж прямо в мой район… это ж моя улица!» И т. д. Я сижу как на игле, но посмотреть на Мишу-идиота боюсь – он начнет считывать выражение моего лица, лох с заднего сиденья почувствует игру, и все провалится. Короче, велел я остановиться в двух кварталах от его гаражей, показал на какую-то сталинку и вышел. План мой был прост и незатейлив – затянуть время, склонить этих двоих к употреблению алкогольных напитков и затем «найти» в машине колоду карт. Для этого я и довел Миху почти до гаража – иначе он пить откажется. Чем прекрасны дома сталинской постройки? Да подъездами же! Их всегда с десяток. Вот я и вышел через другой и быстро зашагал в магазин «Кулинария» поблизости. Там взял пару пирожных и проделал обратный путь. Смотрю – эти двое уже лучшие друзья: открыли капот, спорят и что-то там слушают.

– Нету, – говорю, – дома ее. Дочка вот чаем меня угостила с тортиком – я вам принес по кусочку. Говорит, мама придет в пять тридцать.

– Так это ж еще почти четыре часа! – кричит клиент. – Поехали обратно! Я лучше машинки посмотрю.

– Ой, – говорю, – я не так выразился. Дочка сказала «до 5:30 придет». Они гостей ждут, а явиться она может в любое время – да вон она идет! Ах, нет – похожа просто.

Сели мы в машину, а я и говорю – давай, говорю, Мишаня, за праздник светлый выпьем по чуть-чуть. Тот опешил:

– Ты ж не пьешь! И какой такой праздник?

– Я, в отличие от тебя, по будням не пью, а за Воздвижение Креста Господня и Полумесяца никак не могу не выпить! Да, Михаил, сегодня большой праздник, – и перекрестился, как мог.

– И полумесяца? – охнул застеснявшийся Мишаня, в смущении метнулся к багажнику и притащил бутылку водки. Он, надо отдать ему должное, очень занятой человек – с утра бомбит, днем меня возит, а ночью банчит водярой. Неутомимый такой. Но глупый. Вот поэтому они и сошлись с Николаем этим. С водочкой пошло веселее, и я, наконец, смог небрежно вставить мучивший меня вопрос.

– А где ж ты, брат Николай, разжился таким количеством бонов, не сочти за наглость?

– Так я, – говорит он простодушно, – советником в Афгане служил.

…и так мне кисло стало после слов этих, что захотелось прямо в машине срыгнуть ненавистную водку и уйти пешком прочь. Вот, думаю, впердолил световой день своей бесценной жизни, проглотил эту погань сорокаградусную – и все коту под хвост. На чекиста, бля, напоролся! И уж хотел я уйти в печали, как Николай этот разговорился. Оказалось, он из Магадана и не гэбэшник вовсе, а простой вояка-подполковник. Ну, думаю, была не была – разведу защитника Родины! Защитник тем временем запереживал – как же мы будем разговаривать с такой важной женщиной да в подпитии, но я его успокоил – нам, говорю, нужно только узнать, какие машины есть в наличии и сколько она откусает за свои услуги по продаже без очереди, а это большой трезвости не требует. Тут они открыли вторую бутылку, а я пересел назад к Николаю и совершенно случайно обнаружил в спинке сиденья колоду карт, несомненно, забытую утренними пассажирами. Раскинули, как водится, сначала подкидного на троих, потом водила отпал, на кону появились деньжата, и началась, собственно, игра. Шпилил я с ним на заднем сиденье четыре часа и уже перестал замечать мерзостный дым от дешевых сигарет, перегар и бредовые казарменные разговоры. Чую – пора сворачиваться. Вдруг Мишаня, заскучав на водительском сиденье, теряет терпение и заводит машину – видно, спьяну решил ехать-таки в гараж. Подполковник сидит за ним и эдаким прохладненьким голосом спрашивает:

– А ты куда это поехал?

И глаза у него нехорошие такие стали. А у меня полный карман выигранных чеков Внешторга и сильное желание без промедления покинуть сцену.

– Останови же, друг Мишаня! – говорю небрежно. – Я выйду сблевну.

Но тут происходит странное – военный наш пошел пятнами и зачем-то вытащил из штанов ремень. А ремень этот – такой неприятный ремень, плетеный, как косичка из сырой кожи. Я смотрю в недоумении, а тот пропустил его через пряжку, и получилась петля. Второй конец он обернул вокруг кисти левой руки, накинул удавку на Мишину шею, уперся коленкой в спинку сиденья и сильно затянул. У водилы нашего из носа стали выдуваться большие красивые пузыри с радужными разводами, а ноги ударились в пляс. Но не это меня опечалило, а то, что правой рукой чертов советник сунул мне под подбородок заточку. Причем не просто сунул, а проткнул кожу, и я почувствовал острие во рту прямо под языком. Вкус металла и крови меня быстро мобилизовал – вся пачка из моего кармана была незамедлительно вручена подполковнику обратно. Он вынул заточку – оказалось, это обрезанный штык от карабина СКС. У нас в зоне старшие конвоиры такие имели, только целые, конечно. Из подбородка хлынула кровь и залила весь мой модный прикид. Мишу воин-интернационалист тоже отпустил, и тот хрипел еще с полчаса, безумно вращая кроличьими глазами.

Уходя в светлые московские сумерки, наш пассажир сказал нечто до такой степени обидное и киношно-тривиальное, что я тут же предпочел это забыть.

Вот такие бывают в нашем деле терпилы…

Да! Миша пришел в себя и удивительным образом сделался абсолютно трезвый.

– Отвези ты меня, Мишенька, домой! Видишь – я кровь пролил за дело неправое. Никак мне невозможно в таком виде по кварталам столицы передвигаться – мусора примут!

– А шел бы ты на хуй, Студент, – отвечал он, осторожно поглаживая свое новое приобретение – странгуляционную борозду. Напрасно я пытался взывать к его жалости, рассказывая о том, что проклятый подполковник, кроме своих сраных чеков, унес и 350 рублей моих игровых денег – расстались мы врагами. Может, и к лучшему…

Дырка у меня затянулась, но осталось небольшое розовое пятно. И вот что интересно – расположено оно в самой-пресамой серединке под моей нижней челюстью. Как он так ловко вымерял? Загадка!