ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ

Город Свердловск, февраль 1983 года. Я оканчиваю техникум. Получить красный диплом мешают только две тройки, которые прихватил с первого курса, но пересдавать предметы я не буду, так как это не освободит от экзаменов в военное лётное училище, а ещё скоро весна, и мне просто лень.

Мне восемнадцать с половиной лет. Зовут меня Гриша, вернее, Григорий Иванович. А если быть точнее, то я Саня, а Григорий Иванович – это моя Уралмашевская кличка. На дворе развитой Социализм, я учусь в авиаспортивном клубе на пилота самолёта третьего класса, у меня три прыжка с парашютом. Мне пришлось бросить секцию бокса, так как микросотрясения мозга могут привести к потере ориентации в пространстве, но тело моё упруго и накачано. Мне ничего не стоит пробежать на время пять километров, сохранив при этом вполне ровное дыхание. На меня уже давно заглядываются девчонки, но я берегу себя от слишком близких с ними контактов, чтоб не раздавать обещаний, так как связываю свою судьбу лишь с будущим триумфом.

Мать, каждый раз провожая на улицу, просит меня не задерживаться дольше десяти часов вечера. Я, выше на целую голову, слегка приобняв её, говорю:

– Мам, ты не беспокойся. Я постараюсь прийти до десяти, но ты ведь сама понимаешь: не могу же я своим друзьям сказать – пойду-ка я спать, а то меня мама ждёт. Я приду, а ты ложись пораньше, со мной ничего не случится.

Мама виновато, но с нотками металла в голосе произносит следующую фразу: «Саша, ты уже взрослый и должен знать, что родители всегда переживают за своих детей. И потом, всё равно я не лягу спать, пока ты не вернёшься. Пойми, мы живём не в самом благополучном районе, а ещё этот Григорий Иванович на нашей улице. Я так за тебя переживаю».

Было трудно с собой совладать, чтобы не подать вида – горько и занятно – моя мать боялась за меня же из-за меня самого! Пришлось объяснить, что Гришу я знаю, и он меня не тронет.

Уже уходя, я услышал в ответ, в спину: «То, что ты его знаешь, страшит меня ещё больше! О нём многое говорят, и многие его боятся!»

Но дверь уже закрывалась, и я быстро спустился с третьего этажа нашей хрущёвской пятиэтажки.

МЯСО

В этот вечер у мамы действительно был повод для беспокойства.

Двор моего дома и сейчас неуютен для сбора друзей и подруг, но за домом, через дорогу, находилась великолепная по тем временам школа № 27. На просторном дворе этой школы мы играли в футбол, катали снежные комья и строили крепости, курили, пили вино и учили друг друга матерным словам. Наши девчонки стойко переносили мальчишескую лексику, дополняя её новыми, более современными оборотами. Они были всегда рядом, их меняющиеся тела заставляли нас взрослеть и совершать порой безумные поступки. Их ранняя рассудительность сдерживала наши воинственные порывы, не давала нам напиваться и охраняла случайных чужих, зашедших в пределы нашего двора. Наш двор – это целый микрорайон, очерченный четырьмя улицами со школой внутри. Основное место обитания зимой – подъезды одной из трёх девятиэтажек.

В тот февральский вечер шёл пушистый снег. Ночь фонарями очерчивала возле подъездов островки. Снег вырывался из ночной пустоты и большими хлопьями посыпал двор. Мы стояли возле одного из наших любимых подъездов, травили анекдоты, подшучивали друг над другом, вспоминая достойные события прошедшего дня. Команда у нас была весёлая, и поэтому затихший ночной двор периодически взрывался нашим громким лошадиным ржанием.

Вынырнув из ночной снежной суматохи, к нам резвым шагом подвалили два незнакомца. Один – высокий и здоровый в длиннополом тулупе, второй – недомерок в чёрной болоньевой куртке. Здоровяк, не дойдя шагов десять, резко остановился и, распахнув тулуп, выхватил ружье. Два круга дульных срезов гипнотизировали наши взгляды, словно глаза кобры, втягивая их в жерла воронёной бездны. Быстрым движением он взвёл курки и стал метиться, нервно выбирая цель.

– Так, недоноски, а ну все выстроились вдоль стены! Кто рыпнется – застрелю!!!

– Бабы на скамейку! А вы, козлы, к стене!!! – заверещал мелкий.

– Кто рыпнется – порешу всех! – объявил здоровяк.

В душе появилась опаска. Боксёрский ринг научил прогибать ситуацию под себя, но эти два отверстия смотрели так угрожающе, что альтернатива в данный момент отсутствовала, так как расстояние до стрелка было слишком велико, чтобы достать его и постараться дать отпор. Мелкого я в расчёт не брал – этого и соплёй перешибёшь, но аргумент в руках здоровяка был весомей любого варианта.

Мои друзья быстро стали выстраиваться вдоль стены, справа от подъездной двери. Не знаю, как они, а я осознал, что стена – это эпитафия “Прощай, мама, я погиб бесславно”. Погибать молодым очень уж неохота! Моя медлительность была ответной реакцией на напор противника. Вроде как сопротивление бесполезно, но и выполнять его указания душа не принимает. Мелкий суетливо бегал между нами и, толкая в спины, старался добиться полного повиновения. Ему это почти удалось. Восемь из девяти уже стояли, прижавшись к стене дома, остался только я.

– Ты чё, гадина, не слышишь?!? К стене, недоносок!! – Он толкнул меня в плечо и занёс ногу, чтобы пинком под зад придать ускорение до места казни.

– Спокойно, мальчик, дёрнешься – задушу! – Отбив рукой ногу, я схватил его за шкирняк и, прикрываясь им, как щитом, отступил к подъездной двери, а открыв её свободной рукой, крикнул: «Пацаны, валим»!

Стремительность друзей была как никогда. Геройства в моём поступке было ни на чуть, потому что, поддавшись панике, в подъезд я бросился не последним, а, швырнув замухрышку в сторону стрелка, влетел туда, задвинув двух. Падение недомерка дало дополнительное время нашему арьергарду. Их спасло то, что я мелкого бросил к ногам здоровяка, тот отвлёкся, и секунды отставшим было достаточно.

Я забежал в пустой подъезд. Друзей в нём уже не было. Нет, они были здесь, но растворились до полной пустоты. Время переключилось на свой запасной ход – это когда секунда равна трём минутам.

Производя поступательное движение ногами, я попробовал трезво сообразить: «Надо подняться выше? Но выход на крышу дома в соседнем подъезде. Особо скрыться негде! За трубу мусоропровода – нет. Сейчас они бросятся за нами, первых, кого найдут, порешат. Надо подняться как можно выше. Кого найдут, того и…, а значит, будет много шуму. Шум привлечёт жителей, дверей они не откроют, но милицию вызовут. Милиция, конечно, приедет, но это займёт время, а вдруг патронов хватит и на меня!?!»

Мысль, что патронов может и хватить, породила в животе неприятный холод. Достигнув шестого этажа и памятуя, что никто меня не обгонял, я решил оглядеться. Время вернулось в нормальное русло, но прохлада в животе напоминала: опасность рядом, вернее, внизу. Закуток мусоропровода имел стандартное окно с видом на двор, обычно он использовался как этажная курилка. Сердце билось учащённо, дыханье срывалось и сильно хотелось заголосить, но мысли были ясны, как никогда. Я влетел в один из этих закутков и, выглянув в окно, увидел, что, спасая свои задницы, мы совершенно забыли про девчонок. Там, внизу, на скамейке, сидели наши девчонки, а здоровяк, топчась на месте, размахивал перед ними своим ружьём. Мелкий же, как заведённый, бегал по приподъездному пятачку и размахивал какой-то сумкой.

Холод, отступив от живота, проник в темя и покатился по спине. Сердце замерло, а руки вспотели: «Позор!!! Как я, Гриша, мог оставить наших девчонок на поругание чужим! И пусть они со стволом, но они там, а я, бросив их, здесь!». Это позор!!! А позор для меня равен смерти.

Я сделал три шага назад к ближайшей квартире и ненастойчиво позвонил. Через десять секунд дверь без расспросов приоткрыла достаточно тучная бабка. Я быстро схватил освободившийся край косяка левой рукой и всем телом подался на дверное полотно. Бабка взревела, как сирена, и, ухватившись за дверь, стала отъезжать вправо, освобождая проход. Её недолгий напор спал, когда в коридор вывалился нехилый дядя, выше меня на целую голову и в два обхвата животом. Он бросился ей на помощь, решив своим телом закрыть образовавшуюся брешь. Я же, окончательно задвинув её к стене, ринулся вперёд.

Некоторое время дверь оставалась открытой, и подъезд наполнялся истошными криками вмурованной в стену бабки.

Дядя выкинул вперёд обе руки, желая задержать меня на расстоянии, безопасном для собственного здоровья. Я, сделав резкий уклон вправо, быстро обошёл его по кругу. За ним оказался мальчишка лет десяти-двенадцати. И откуда их так много понабежало?!Взяв мальчишку за плечи, я, словно в вальсе, поменялся с ним местами, и он, став прокладкой, мешал дяде до меня дотянуться.

Тут бабка, опрокинутая мной и собственным весом, всё же смогла закрыть дверь, запечатав меня во враждебно настроенном, но менее опасном, чем сейчас улица, пространстве. В принципе – это была реальная крепость, в которой можно переждать, вернее, отсидеться. Как потом оказалось, я единственный, кто позвонил в чужую дверь и завоевал пространство для собственной безопасности.

– Что тебе надо? – спросил дядя, прижимая мальчишку к своему животу с такой силой, что мальцу, вероятно, начали мерещиться трубы перехода в другой мир.

– Там, внизу, на нас напали. У них ружьё! – отлил я не своим голосом. Я как будто услышал себя со стороны – в голосе не было страха, но решимость говорящего внушала доверие.

– Да?! А я думал, мне показалось! А это и вправду ружьё? – спустил пары дядя. – Что ты хочешь?

– У вас есть телефон? Надо срочно позвонить в милицию.

– Звони, телефон за тобой. – Он приотпустил голову мальчишки, и тот задышал, как после скоростной стометровки.

Я повернулся, телефон стоял на маленькой полочке, изготовленной заботливыми руками хозяина, явно ценившего эту тогдашнюю редкость. Белый карболитовый корпус накрывала ажурная вязаная салфетка. Я без лишних церемоний схватил трубку и набрал «02».

– Милиция, слушаю вас. – Голос прозвучал практически сразу.

– В нашем дворе по адресу: Восстания, дом сто восемь, двое угрожают огнестрельным оружием и готовы расстрелять подростков, находящихся возле подъезда.

– Повторите адрес, – безучастно проговорил голос.

Я повторил адрес, затем меня попросили сказать, откуда я звоню, и дядя назвал мне номер квартиры.

– Ожидайте, наряд выезжает! – Короткие гудки и холод вернувшейся действительности.

Пока я разговаривал по телефону, бабка переместилась в амбразуру кухонного входа, мальчишку пихнули в ближайшую комнату, а в коридоре остались только мы с дядей.

Я, заправляя растрепавшийся шарф, двинулся к двери, дядя, вжавшись в стену, пропустил.

– Ты куда? Не надо туда идти, – пролепетал он взволнованным голосом. – Оставайся здесь.

Знаете, такое лепетание потерявшегося в толпе ребёнка. Напор, с которым он ринулся защищать свой придел, спал, глаза закосили, взгляд потерялся, а сам он обмяк и сдулся.

– Не могу! Там у нас внизу девчонки!

Голос был не моим, и вообще, всеми моими действиями словно управлял другой человек! А я? Я будто был сторонним наблюдателем. Я будто раздвоился: основное Я, покинув тело, выпало в астрал и стало наблюдать за всем со стороны, а на его место встало второе – упрямое, твёрдое, как чугун, расчётливо-жестокое, готовое убить основное Я в угоду исполнению задуманного. Это бывает на ринге и в драке, но только на долю секунды и перед опасным ударом противника. В этот момент, если ты не успел уйти от удара, то удар получаешь не ты, а твоё второе Я.

– Может, лучше тебе остаться? – Дядя явно был растроган моей решимостью.

– Не, я пойду, а вы посмотрите за нами в окно, потом, если что, расскажете всё милиции.

– Хорошо, я не буду закрывать дверь, что случись – беги сюда. – Он протянул свою руку и открыл хитроумный дверной замок.

Я шагнул навстречу смерти. За спиной осталась крепость, в которой заплатой на паркетном полу валялась белая кружевная салфетка. Дверь за мной закрылась, и сразу послышалось, как дядя взводит все свои замки и задвижки, переводя крепость на осадное положение.

Ну а я?

Я быстро, чтобы не дать себе остыть, бросился по лестнице вниз.

Страха не было – лишь только решимость и шевелящийся холод в животе.

Дверь на улицу я распахнул широко и резко. Противник совершенно опешил от такой моей наглости. И я, сделав четыре шага в сторону здоровяка, остановился.

– Значит так, я вызвал милицию, и, если вы в течение двух секунд отсюда не убежите, вас повяжут и посадят.

– Чё? Чё ты сказал, я щас тебя застрелю прямо в живот! – Здоровяк наставил на меня двустволку.

В животе от холода появилась дыра, и я прямо почувствовал, как пули, отделяясь от стволов, одна за другой входят в моё тело, выворачивая куски мяса уже из спины.

Расстояние между мной и срезом ружья было не более трёх метров, и я уже был готов дотянуться до него, чтоб постараться если и не выбить, то хотя бы до выстрела отвести ствол в сторону от моего бренного тела. Но между нами вдруг встала Абалихина Ленка.

– Мясо, ты что, обнаглел, убери свою берданку! – Говоря это, она слегка откинулась на меня, превратившись в щит центуриона. – Убирай, я тебе говорю!

– Пусть он повторит, что он сказал! – Здоровяк вновь принял обличье стрелка, но перед тем как убить меня, он был намерен продырявить и Ленку.

– Ты что, не въезжаешь – глухой? – сказал я и левой рукой стал её отодвигать за себя. Она сопротивлялась несильно, и мне это было на руку, так как в результате этого манёвра я приблизился к противнику ещё на один шаг.

Ещё мгновение, и я готов был вступить в бой – нужно было только лишь освободить левую руку, которая фиксировала Ленку за спиной. Слава богу, Ленка не сопротивлялась, а прижалась к моей спине. Мелкий, видимо, помня свой конфуз, отступил ближе к стрелку и замер.

– Ну ладно, ты достойный парень, хоть и убежал, а всё ж вернулся! – сказал, улыбаясь, здоровяк. – Все остальные – говно и бабы, ты им так и передай. Тебя не трону, а их по очереди будем насиловать.

– Знакомься, Гриша – это Мясо, мой одноклассник! – Ленка выскочила из-за меня и встала сбоку, между нами.

Я был в полном замешательстве, ничего себе одноклассник! В свои шестнадцать он выглядел на мужика за тридцать с повадками сиделого блатаря. Недомерок, вида пятиклассника, оказался тоже одноклассником, по прозвищу Шлёма.

Они, смеясь, поведали такую историю:

…Живут они на ШКЗ (воинственный и пьяный микрорайон на Уралмаше, граничащий с нашим двором). Зашли к соседу бухнуть, но застали его в стельку пьяным. Пошарили в поисках чего-нибудь съестного или бухла, но ничего не нашли. Зато в шкафу обнаружили ружье и пачку патронов, ну и пришла мысль слегка прогуляться и поколядовать. На улице встретили одинокого мужика, пугнули ружьём и отобрали сумку, в которой оказался кусок колбасы, буханка хлеба и литровая бутылка молока. Попировав немного прямо на улице, решили прогуляться по соседнему району, куда раньше им путь был заказан. Зашли в ближайший двор и увидели нашу толпу. Ленка их сначала не признала, да и они не сразу её заприметили…

Я спокойно выслушал их рассказ и ещё раз повторил:

– Парни, вы чё?! Не въехали?! Я ментов вызвал, и если вы сейчас не исчезните, то вас повяжут.

– Так ты правду сказал?! – недоуменно спросил Мясо.

– А он, Мясо, никогда не врёт – это ж Гриша!

– А мне не важно, что он Гриша! Я тебя, недоносок, разорву!

– Конечно, разорвёшь. Но только в другой раз! А сейчас, если не хочешь залететь, уноси ноги!!!

Мясо и его щенок без лишних разговоров ретировались, и в скором времени во дворе остались только я и четыре наши девчонки. Парни так и не вышли, хотя никто из них в этом подъезде не жил. Решив, что не стоит долго задерживаться во дворе, а то приедет милиция и начнёт расспрашивать, мы, немного постояв, разошлись. Я довёл девчонок до их подъездов и пошёл через школьный двор домой.